Часть 1
24 декабря 2018 г. в 02:58
Февральский день переходит в вечер, и даже свечи горят неярко. Пальцы сильнее обычного сжимают кисть, и линии на бумаге получаются острыми, как кромка меча.
«Жалею только лишь о том, что мне не хватило красноречия, и о некоторых разногласиях, которые я не в силах преодолеть».
Мне жаль, что все получается именно так. Но камень брошен, выбор сделан, никому из нас нет дороги назад.
«Так угодно судьбе, наши пути расходятся. Я рад быть вашим другом…»
Кондо-сан, мне нечего вам сказать. Мне больно видеть, как вы ослеплены славой, политикой, как быстро вы забыли о чести. Что же, придется напомнить вам. Без меня Шинсенгуми ничего не потеряют, вы ведь и так справляетесь много месяцев, не слушая моих советов. И мои политические взгляды, и моя «неуместная мягкость» перестанут причинять вам неудобство. Дальше нам не по пути.
Один путь я прошел до конца, от того счастлив, второй же только начат — и следуя своей чести, я завершу и его.
Расстаюсь с глубоким почтением.
…Как же хочется, Хиджиката-сан, высказать это все вам в лицо! Только… я уже говорил, а вы остались глухи к моим словам. Видимо, только смерть для вас — убедительный довод. Я не удивлен, пусть так. Но, значит, я не вижу иного выхода. Моя «непростительная доброта» оказалась бессильна, мои призывы к человечности остались неуслышанными. Вы говорили, что вынуждены быть жестоким с отрядом, что иначе рассыплется дисциплина… Что же, Хиджиката-сан, вы вынудили и меня. Если вы понимаете только жестокость — будь по-вашему. Вот только обратно… мы за эту черту не перейдем.
Впрочем, какая разница? Даже извинись я сейчас — вы бы меня простили, беглеца и предателя? Даже извинитесь вы — я бы отступился от выбора, ради которого проделал этот путь?
Он пишет так долго, что рука начинает уставать. Новый лист, новые мысли, ясные, как февральский холодный воздух. Нужно оставить заботы и обратиться к стихам. Сложить острые и прекрасные слова, оставить после себя что-то пронзительное.
Он ждал этого момента так долго. Яманами замирает и склоняется над белым листом.
***
Февральский день подходит к концу, значит… все сегодня кончается вместе с ним.
«За нарушение устава и самовольное оставление отряда второй заместитель командира Яманами Кейске приговаривается…»
Хиджиката не думает над приговором — нельзя отказать этому человеку в единственной смерти, достойной самурая.
«Привести в исполнение двадцать третьего февраля не позднее десяти часов вечера».
Раз за разом перечитывает приказ, который сам же и составил, а в голове звучат собственные слова. «Что же, вы скрыться от погони не пытались?!»
Почему не пытались, Саннан-сан?..
Он поднимается, перехватывает воротник. Старые доски скрипят под ногами. Холодно.
Мысли бьются в такт шагам: «Почему, Саннан, зачем вы вернулись? Я же мог вас…»
…не найти.
Он останавливается перед закрытой створкой.
— Кондо-сан?
— Заходи, Тоши.
Собственное имя от старого друга кажется неуместным.
— Подпишите, — он с поклоном кладет лист перед Кондо. Тот долго читает, хмурится, берется за кисть. Пишет резко и торопливо, будто не хочет оставлять себе выбора.
— Мне очень жаль, — произносит он с болью в голосе, возвращая листок. Хиджиката кивает. Теперь… уже ничего не изменить. На секунду ему кажется: можно, можно разорвать, сжечь этот лист, чтобы не было никакого приказа… Только каким командиром будет он после этого? Только как можно — помиловать дезертира? Поэтому — ни за что.
— Он признал свою вину, — замечает Хиджиката. Он признал вину, и приказ уже подписан, значит… надо передать его Саннану.
Саннан-сан, вы даже умереть не можете, не причинив мне головной боли! Это месть за все наши ссоры? Не знал, что вы такой жестокий.
Хиджиката поднимается и идет к двери. Шаги даются тяжело, он до боли стискивает пальцы и только на пороге оборачивается:
— Я прослежу… чтобы всё прошло как надо, — произносит он, смотря на Кондо. Тот кивает.
— Это лучшее, что ты можешь сделать.
В наступившей тишине створка закрывается слишком громко.
***
За дверью — топот.
— Шимада-сан… — громко, а дальше тихо и неразборчиво: гонец, похоже, задыхается.
Засов на двери со скрежетом отодвигается. На пороге возникает тяжелый, серьезный и непривычно встревоженный Шимада Кай, протягивает листок бумаги:
— Приказано вам передать.
Яманами с поклоном принимает его, читает. Сегодня вечером? Не ждал, что так быстро. Впрочем, какая разница, проживет он дольше на несколько часов или нет.
— Я должен его вернуть?
— Такого не говорили, — гудит басом Шимада.
Яманами кивает.
— Оставлю здесь, он никуда не пропадет.
Шимада закрывает дверь, но скрежета засова не слышно. Ах, оставил открытой… Яманами смеется — зря, друг, вы меня не спасете. Вот, смотрите, даже текст приговора мне передали… Он перечитывает ещё раз: Хиджиката-сан не отказал ему в честной смерти. За это стоит поблагодарить. Взгляд цепляется за пустую строку в тексте. Что же, у него есть право выбора? Он размышляет совсем недолго и вписывает туда имя.
Свечи почти прогорели. Яманами задувает их и, насколько может, поудобнее устраивается на холодном полу: ещё есть время подремать.
Он просыпается, когда за окном уже темно. Значит, скоро.
Медленно идёт время.
Приходит Кондо и словно бы пытается извиниться.
— Не стоит, — Яманами смотрит на него в упор. — А стоит… Изменить свои привычки, чтобы не повторять ошибок и дальше. Я надеюсь, хотя бы раз вы прислушаетесь к моим советам.
Он резко поднимается.
— Прошу простить, Кондо-сан, но у меня есть ещё некоторые дела, — он оглядывает свое синее кимоно. — Я не могу их откладывать.
Кондо понимает намек (хоть на этот раз понимает!) и отходит к двери.
— Тогда я могу только пожелать всего хорошего, — мягко отвечает он почти с порога, и в его голосе сквозит грусть. — Прощайте.
— Прощайте.
Все тот же Шимада, которого так и не сменили на посту часового, приносит белые одежды. Его лицо спокойно, только глаза выдают боль.
— Благодарю, — Яманами чуть отступает назад. — И… на этот раз не забудьте закрыть дверь, будет неудобно, если Хиджиката-сан увидит.
Очень сложно не улыбнуться, смотря на растерявшегося Шимаду.
Он долго переодевается, расправляет складки, аккуратно и ровно складывает старую одежду.
Дверь открывается в третий раз — теперь его точно не оставят в покое. Свет масляной лампы искажает непроницаемое лицо Хиджикаты.
— Ах, здравствуйте, — Яманами поднимается ему навстречу. Они стоят напротив друг друга, как сотни раз до этого, в каждом споре…
— Саннан-сан, вы выбрали?.. — без предисловий начинает Хиджиката. — Или я должен сам назначить этого человека?
— Не нужно, — Яманами улыбается и смотрит в ночную темноту. — Шимада-сан, найдите, пожалуйста, Окиту. Я готов доверить ему последний удар.
Ночь встречает его холодом, в котором легко дышится.
Пора.