Игра началась

      Ветер перемены дует в сторону будущего. Он закладывает уши и оглушает, иногда сбивает с толку и заставляет свернуть с намеченного давным-давно пути и кардинально изменить свою жизнь — хотелось бы надеяться, что в лучшую сторону, но Керрону не особо в это верилось. Если бы ветер в его жизни дул в направлении счастья, он бы никогда не встретился со многими старыми «друзьями» и, скорее всего, даже бы не родился. Но ветер есть ветер, и он зовёт.       Очередной порыв сбил его с ног, заставляя упасть на землю. Он шёл по лесу, сколько себя помнил — лесу, как бы ни звучало банально, собственной жизни. Каждое дерево — выбор, но правильного направления не существует. Есть только взявшийся будто по велению чей-то злой шутки ветер, которому, очевидно, совершенно плевать, что в лесах его быть совершенно точно не может. Он лишь насмехается в ответ на подобные заявления и заставляет деревья падать, как костяшки домино. Что ж, возможно, это даже к лучшему. Куда меньше остаётся трудных выборов, и теперь Керрон хотя бы видит, куда направляется.       Взору наконец открывается нежно-розовое, как сироп, разливающееся над головой небо. Оно бесконечно высоко и недостижимо и, скорее всего, даже толком не существует — всего лишь причуда восприятия. Возможно, реален только шамма, заставляющий сощуриться и отвести взгляд — вряд ли ненастоящие вещи могут причинить такую боль глазам, поэтому остаётся только поверить. Поверить и надеяться, что он, прямо как в легенде, покажет верный путь.       Керрон никогда не верил легендам, если быть откровенным. Он считал их глупой выдумкой. И правда: кто в здравом уме может действительно считать, что слуги Угхаллы по ночам пожирают души кмалдов, а Гхорг каждую ночь убивает Шамму, заставляя его покинуть небосвод, чтобы утром воскресить и начать новую битву? Настоящая глупость, бессмыслица. Но в глубине души хотелось сильнее всего надеяться, что действительно есть кто-то, кто восстановит справедливость — пусть даже он никогда не признается в этом даже себе.       Какое-то время он не один шёл по бесконечной чащобе. Когда-то с ним был Гит. «Либо ты проклят, либо ты правда хочешь найти как можно больше неприятностей, » — ворчал тот, когда Керрон находил очередное… «приключение» — очевидно, не самое приятное и безопасное. Обычно в ответ он только неопределённо что-то мычал, а Гит только скептически хмыкал, думая, что вогнал друга в некоторое недоумение и даже смущение. Но на деле всё обстояло проще: Керрон каждый раз и сам задавался вопросом, мог ли он избежать ещё одного происшествия или же это и впрямь был злой Рок. Наверное, всё-таки первое. Он никогда не умел нормально о себе заботиться. Зачем, если это могут делать другие?       Но однажды они выбрали разные пути и разминулись. Иногда тропы пересекались, а иногда их сталкивал сам ветер — но никогда больше они не шли по этому лесу вместе, рука об руку, как это было в те времена, когда Гит был обычным одиннадцатилетним мальчишкой, встретившим «отчаянного путешественника», как он рисовал себе в голове образ старшего товарища.       На деле Керрона вряд ли можно было бы назвать отчаянным и даже сколько-нибудь храбрым. Безрассудным, упрямым слепцом — возможно, но уж точно не храбрым. Он даже не пытался бороться с ветром и просто повиновался его воле. Падал, когда тот хотел, поворачивал в местах, где не желал этого, и попросту ускорял шаг — каждый день, год за годом.       В какой-то момент он уже не замечал, что бежит, не раздумывая, какой путь выбрать и стоит ли вообще идти туда, куда он направлялся. Он просто шёл — и без разницы, что будет.       Но однажды он увидел небо, и всё изменилось, перевернувшись с ног на голову с насмешливо-нахальным видом. В глазах рябило от простора, а взгляд цеплялся за каждое из немногочисленных деревцев, отбившихся от леса, теперь выглядящих жалкими и одинокими. Впереди — обрыв. Кажется, это называют «прыжком веры».       Впервые в жизни он боролся с поднявшимся ураганом, стремясь вернуться в мрачный и прохладный полюбившийся лес. Он с трудом переставлял ноги и рвался назад, но каждый раз будто натыкался на стену из металла и воздуха. Сколько времени он сможет продолжать бессмысленную битву? Год? Десять? Но чем всё кончится — выигрышем или бессилием?       Вероятно, всё-таки второе. А тогда — есть ли смысл пытаться?       Страх. Мышцы закаменели. Будто манипулируемый чьей-то безумной волей, Керрон медленно повернулся лицом к обрыву.       Последний порыв ветра в спину.