Ко дну

-Слышали ли вы когда-нибудь о Филиппе Гамильтоне? -вопрос, заданный случайной собеседницей, изящной женщиной лет пятидесяти, заставляет Феодосию задуматься, отведя взгляд в сторону. Девушка молчит, ежась от низких температур декабрьского воздуха и холода, такого, казалось, обычного, совершенно незначительного, случайно брошенного предложения. Сквозь шум и гул пассажиров, садящихся на борт «Патриота», она слышит голос своих воспоминаний. Она помнит, как впервые увидела свечение глаз юного поэта, помнит, как впервые в жизни почувствовала, что идет ко дну. Феодосии никогда не забыть бешеного биения сердца и дрожи в руках при их первом танце. Ей никогда не забыть их робкие разговоры, тайные прогулки и встречи…не забыть их первый поцелуй. -Хороший был мальчик. Я раньше знала его мать. Да вот молодая и горячая кровь его сгубила. Если бы не дуэль…еще жить да жить,- так и не получив ответа, продолжает женщина, не обращая внимания на задумчивость и полное отрешение собеседницы. Дуэль. Неужели всего одно слово может принести так много воспоминаний и боли? Феодосия помнит, как Филипп, пробираясь сквозь ночную темноту, лично пришел попрощаться с ней. Помнит, как вновь почувствовала, что идет ко дну. Тогда, в ту ноябрьскую и богатую на звезды ночь, вопреки нормам приличия и нравственности, вопреки библейскому писанию, вопреки собственным моральным устоям, она полностью, во всех смыслах, стала принадлежать Филиппу. Чувствуя обжигающие поцелуи и тепло его тела, Берр старалась подарить Гамильтону всю свою любовь, как будто чувствуя, что возможности больше не представится. Проснувшись, она уже не застала Филиппа рядом. Не застала. Не успела попрощаться. Не успела еще раз сказать, как любит его…и уже никогда не скажет, она чувствовала это, практически знала. Слезы теплым потоком выходили наружу, к вечеру это состояние переросло в истерику и в отчаянное осознание того, что она идет ко дну. Ее не пустили даже на похороны. Через несколько недель Феодосия поняла, что беременна. Поняла, что носит под сердцем ребенка Филиппа. Трудно словами описать гнев и возмущение отца, однако, все это не имело никакого значения… по-крайней мере для Феодосии. Внутри она уже мертва, и только мысль о ребенке Гамильтона давала хоть какие-то силы идти дальше. Девушку спешно выдают замуж за некого Джозефа Альстона. Жених, за достаточно приличный гонорар, умалчивает о несоответствии невесты церковным стандартам и дает ребенку свою фамилию. Мальчика назвали Аароном, в честь его дедушки. Феодосия иногда, втайне от всех, называла свое дитя Филиппом… С каждым годом Аарон все больше и больше становился похож на отца: то же умное выражение глаз, поэтический дар, те же веснушки… Это не могло не радовать его мать. Сын стал смыслом жизни Феодосии. Она всем сердцем обожала своего дорогого мальчика и искренне верила в то, что его ожидает великое будущее... Смерть отобрала его, когда Аарону было десять. Феодосия билась в истериках, цеплялась за докторов, религию и молитвы…но это не помогло. Она потеряла последнее, что осталось у нее от Филиппа, потеряла последнюю нить, последний луч света. Она вновь идет ко дну. — Так вы когда-нибудь слышали о нем? — не унималась назойливая собеседница. Вздрогнув, девушка возвращается к реальности. -Нет,- отвечает она, понимая, что их любовь, их нежность навсегда останутся секретом для этого жесткого и холодного мира. Мира, который недостоин ни Филиппа, ни его сына…именно поэтому они ушли так рано. А уже через два дня, сидя в своей каюте, она чувствует волнение моря. Волнение неугомонной синей бездны, готовой в любую секунду накрыть «Патриот» объятиями своих холодных вод и, наконец, закончить страдания истерзаного сердца девушки. Феодосия идет ко дну.