Ветер в ладонях

Поцелуй Корал ещё горит на губах Алекса, когда они почти бесшумно движутся сквозь непроглядную тьму леса по направлению к лагерю. Он думает о том, что её губы влажные и соблазнительные, но их прикосновения совсем не похожи на ласковые и неуверенные поцелуи Лины, которые будили в нем столько щемящей душу нежности. Губы Корал нетерпеливые и требовательные. Их хочется касаться снова и снова, хищно терзая кожу. Лес вокруг завернут в непроницаемый мрак, словно в черный шелк, который холодит продрогшее тело ещё сильнее. Но стоит Алексу и Корал сделать ещё несколько шагов, и темнота расступается, а его ослепляет яркий лунный свет. Парень на несколько мгновений замирает, давая глазам привыкнуть. Берег облит серебристым свечением, будто люминесцентной краской. Зеркало реки усыпано крапинками звёзд подобно росе на траве в час рассвета. В нем притаился озябший прожектор луны, завернувшийся в таинственный бледно-желтый ореол как в теплый плед. Палатки, раскинутые меж деревьев, издалека похожи на неуклюже собранные из одеял и пледов детские шалаши. Чуть поодаль тлеет костер, напоминая закатное небо. Лагерь давно уснул. Алекс доводит Корал до палатки, вновь приникая к её губам как путник, измученный жаждой, тянется к фляге с живительной влагой. Но у него возникает странное ощущение — несмотря на то, что вода во фляжке холодная и невероятно вкусная, парень никак не может напиться. Девушка пытается увлечь его внутрь, но Алекс излишне резко бросает: «Не сегодня». — Это из-за неё? — Корал подается назад, зелёные глаза наполняются разочарованием, а подбородок подрагивает от обиды. — Нет, — уже мягче отвечает Алекс, не желая говорить о прошлом. Оно умерло, и прежняя Лина, его Лина, тоже. Её место заняла незнакомая жесткая, уверенная в себе девушка, срывающая свою холодную, твердую, как камень, броню лишь для одного человека. И это не Алекс… — Нам нужно отдохнуть перед долгим переходом. Корал лишь поджимает губы и пятится, молча скрываясь внутри палатки. Алексу нестерпимо хочется последовать за ней, припасть к прохладным губам и пить, пить из них, осушая тонкое тело до последней капли, пока жажда, наконец, не отступит. Но он не делает ничего из этого, бесшумно удаляясь прочь. Парень молча садится у еще алеющих в темноте поленьев, и подбрасывает новые щепки в мерцающие угли. Багряно-красное свечение вздрагивает, и накидывается на тонкие ветки, как голодный зверь на добычу. Рыжие язычки пламени с каждой секундой удлиняются, раскачиваясь в безумном ритме, с аппетитом похрустывая все новой и новой порцией лакомства. До ушей Алекса доносится какое-то неясное бормотание, и он искоса поглядывает по сторонам, с удивлением обнаруживая взметнувшуюся в недрах их палатки бесплотную тень, часть которой внезапно отделяется и начинает неспешно подрагивать подобно парусу на легком майском ветерке. Он едва различает приглушенный женский шепот — это голос Лины, после чего снова вглядывается в длинную тонкую тень, узнавая знакомые черты, искаженные игрой света и тьмы: маленький заострённый нос; короткие волосы, разметавшиеся на лопатах; узкие плечи, сгорбленные над землей; хрупкие худенькие руки, одна из которых трясет что-то рядом с собой. Слов не разобрать, лишь тихий бархатный шепот, пропитанный тревогой и дрожью, как густым кленовым сиропом. — Джулиан… — Алекс, наконец, различает одно единственное слово, имя, которое взметает из самых потаённых закоулков его души сухую и горячую ненависть. — Джулиан… Внезапно бормотание прекращается, вторая тень, более крупная, подскакивает с земли слишком резко, и Алекс вздрагивает от неожиданности. Он не понимает как так вышло, что происходящее внутри открывается его взору: то ли пламя уже пылающего вовсю костра рождает такой эффект, то ли отблеск огромной луны, повисшей над головой мерцающим воздушным шаром; то ли внутри самой палатки зажжён фонарик, отбрасывающий на ее поверхность бесцветные вытянутые тени; то ли всё сразу. Как не знает и того, что когда его заклятому врагу снятся кошмары, а происходит это не так уж и редко, Лина бережно возвращает Джулиана в реальный мир, а после он делится с ней своими пугающими сновидениями, как делал это в логове стервятников в то время, когда эти двое были похищены и находились в заточении. Но Алекс слышит лишь сбивчивый мужской шёпот, короткие неразличимые ответы девушки, и ему кажется, что они ссорятся. Но уже через мгновение он осознает как заблуждался. Хрупкая серая тень подаётся вперёд и тянется рукой к парню напротив, переплетая свои пальцы с его. С минуту больше ничего не происходит. Они не шевелятся, будто высечены из гранита. Их лица так близко, всего в паре дюймов друг от друга, несколько раз их губы бесшумно закрываются и открываются поочередно, но до Алекса не доносится ни звука. Лицо Лины скользит к тени Джулиана, сливаясь с его лицом. Откуда-то из самых глубин души Алекса начинают подниматься на поверхность пузырьки скользкой и горячей ярости. Пару мгновений ему кажется, будто тени застыли неподвижно, но затем он различает едва уловимое движение лиц, а это может значить только одно… Лина придвигается ближе к Джулиану и обхватывает его шею руками, сцепляя их на затылке. Он притягивает её к себе за талию. Пузырьки внутри Алекса множатся и укрупняются, начинают бурлить всё сильнее и сильнее. И когда он отчётливо различает в движущихся на поверхности палатки тенях парня и девушки бесконтрольные прикосновения друг к другу, которые он когда-то мог лишь воображать, целуя Лину, ненависть и злоба внутри него, наконец, закипают, обжигая все внутри горячим паром. Алекс не знает, что так Магдалина отчаянно пытается вычеркнуть из памяти колючие, как морозный воздух, чувства к нему, ища успокоения в руках Джулиана, которого она ещё совсем недавно вырвала из хватких пальцев смерти, выиграв у той финальную битву в безудержном порыве любви к Джулиану. Тогда она считала Алекса мёртвым. Такая Лина ему не знакома. Парень отказывается верить в то, что видит перед собой, качая головой из стороны в сторону. Но их тени по-прежнему пляшут на поверхности палатки подобно пламени двух свечей на сквозняке: они то вздрагивают, подергиваясь рябью, и тянутся друг к другу, вальсируя в общем ритме; то на несколько мгновений замирают, словно делая передышку; то снова заигрывают друг с другом и кружатся в причудливом танце. Кипящие пузырьки в душе Алекса болезненно взрываются облачками раскаленной ревности, которая разъедает уголки глаз подобно дыму от костра. Парень не понимает как же так вышло, что Магдалина Элла Хэлоуэй, некогда правильная и даже немного робкая девушка из Портленда, так быстро изменилась и повзрослела. Она никогда не позволяла с ним ничего подобного… Ненависть к Джулиану становится осязаемой, подобно змее обвивающей его шею. Она, шершавая и склизкая, ледяной удавкой обхватывает его горло и сдавливает в тугом спазме, не давая вдохнуть. Лина променяла его на врага, который воплощает в себе всё то, против чего Алекс всегда боролся. Джулиан Файнмэн был главой молодежного дивизиона АБД, зомби, смотрящим со множества плакатов и листовок по всей стране, пропагандирующих пользу исцеления, пока Лина не притащила его в Дикие земли. И стал бы главой всей организации после отца, если бы не она. Но Алексу не известно, что Джулиан не пережил бы процедуру исцеления, даже если бы не оставил свой пост и не отказался от её прохождения, даже если бы не был приговорен к казни, подцепив заразу. Он уже был бы мёртв. Алекс до сих пор помнит его слащавую, приторную как цветочный мёд улыбочку, которая ещё несколько недель назад красовалась почти на каждом билборде АБД. Почему из тысяч неисцелённых она выбрала именно его? Парень оглядывается по сторонам, но лагерь тих и неподвижен, лишь две темные продолговатые тени перед глазами, и словно смеющийся над ним глухой треск костра. Алекс больше не в силах видеть, как Лина дарит себя тому, кого ему так невыносимо хочется придушить собственными руками, отправив вслед за отцом. Он беззвучно поднимается и идёт прочь, не оглядываясь, так и не узнав, что его заклятый враг не переступит эту границу, как не переходил её и прежде.