пожалуйста, не засыпай.

Кровь, ошметки чьей-то плоти. Тюрьма гулей заполнена металлическим запахом, а еще в ней тихо, как в морге. А ведь это и есть, по сути, морг. Перед сероволосой девушкой кровавая сцена расставания двух сестер, у Каонай, а так ее зовут, тоже есть сестра, но та цела и невредима (в отличие от нее), чего не скажешь про судьбу двух близняшек напротив раненой девушки-гуля. Брюнетка, Курона, держит на трясущихся и худых руках свою сестренку, Наширо. Та хрипит, слегка улыбаясь, шепчет что-то вроде «беги». — Я не уйду без тебя, — в сердце что-то мерзко ноет, легкие отказываются вдыхать кислород. Брюнетка скрипит зубами, пытаясь сдержать слезы. Не получается. Она не хочет, чтобы сестра видела ее слезы. Каонай стонет, прижимая руку к дыре в своем животе. Ей бы подкрепиться чем-нибудь, и регенерация вмиг начнется, но в голове писк при виде близняшек. Настолько больно на это смотреть, проецируя на себя, что она забывает про серьезную рану. Блондинка поднимает окровавленную руку и прикасается к щеке Куроны, вытирает соленую влагу, марая глаз алой жидкостью, отдает последнее тепло щеке, а затем пытается вдохнуть, но переломанные ребра режут тонкую кожицу легких, принося ужасную боль. Она харкает кровью, но даже не плачет. Ее ранение настолько серьезное, что даже пища не поможет регенерации восстановить тело. Нижняя часть конечностей связана с верхней только остатками внутренних органов, ей осталось немного. Серые глаза закрываются постепенно. Она все еще видит и слышит свою сестру, но ее мозг постепенно отключается. Курона дает сестре пощечину. — Не смей засыпать! Наширо, у меня больше никого нет, слышишь меня? Не смей бросать меня здесь! Ты обещала, обещала, что будешь рядом вместо родителей, ты мне обещала! — брюнетка уже не может сдерживать слезы, она кричит, брызгает слюной, сильно прикусывает свои губы от боли. Ее какуган уже вышел из-под контроля, а кагунэ неразборчиво рушит все позади нее. — Пожалуйста, — шепчет она, прикасаясь к еле-еле вздымающейся груди сестры, — не засыпай. Горячие слезы Као обжигают лицо, ей тяжело, ей больно, но ее боль не сравнится с болью брюнетки. Она потеряла стольких людей в своей жизни, начиная с родителей и заканчивая друзьями. У нее осталась только сестра, а у этой Куроны, похоже, уже нет. В мире гулей такое нормально, что твоих родителей убивают, твоих близких убивают, тебя тоже убивают. Каждый выживший, в особенности сильный, гуль, потерял все, что только мог и не мог в своей жизни, наверное уже все должны были привыкнуть, но к такому не привыкнешь. Ты никогда не привыкнешь к ситуации, когда на твоих глазах потрошат твоего друга или мать. Никогда. Наширо дарит серым глазам Куроны последнюю улыбку. Она уже ничего не видит, перед глазами тьма, а в ушах тишина. Она не слышит, как кричит брюнетка, не видит ее красных от слез глаз, не чувствует тряску земли от кагунэ. Она чувствует тепло рук заботливой матери. Когда-нибудь Курона тоже это почувствует. Они встретятся, они будут вместе. Курона понимает, что все кончено, когда улыбка с лица сестры пропадает. Она понимает, что все кончено, когда тело обмякает в руках. Она понимает, что все кончено, когда теплая рука сестры холодеет и валится на бетон. Брюнетка опускает голову, с ее носа капает кровавая слеза. Какуган успокаивается, кагунэ тоже покоится позади. Девушка проводит рукой по белоснежным волосам сестры, испачканным в крови. Она касается пальцами приоткрытых губ, отпускает тело, встает и отходит к стене. Каонай глушит резкий удар кагунэ об стену, волна сбивает ее с колен, она падает на чье-то тело, сильно ударяясь. Брюнетка кричит что-то о мести и ненависти. О том, что эти ублюдки забрали у нее последний свет в жизни, а затем резко замолкает. Последнее, что делает Курона — это вонзает свое кагунэ в Каонай, одаривая ее разъяренным, полным тоской, взглядом. Каонай хрипит, выкашливая густой комок слюны и крови, но терпит. Курона исчезает быстро, не взглянув на свою сестру.