Под маской

Иногда Вилл смотрит на Шегона и видит себя – лжец, прячущийся под маской, лишнее существо, которого в принципе не должно было быть, но слуга Неррисы остервенело выжигает пространство вокруг неё, словно это всё, на что он способен, и Вилл верит в него. Пугается этой жуткой мысли, но верит: Шегон если не всех победит, то её точно. Педантично подмечает детали, которых не видела в Мэтте: слегка склонённую влево голову, ехидную полуулыбку, грубый напор, с которым Шегон прижимает её к школьной кабинке, и пробирающий до мурашек шёпот. Найди Мэтта, дорогая, ты сможешь. Он смеётся, нарочно демонстрируя злобный оскал, и медленно отступает, пока Вилл устало опускается на холодный пол. Девчонки ёжатся и прячут глаза – Ведьма может поддержать её, но сотворить чудо из ничего – это даже подругам не по силам. Ночью Вилл просыпается оттого, что её трясёт – во сне песочник схватил её за остроносый правый ботинок, настойчиво потянул вниз, и у неё не было сил сопротивляться, тело словно судорогой свело – липкое отчаяние патокой растекалось по рукам и ногам. Рядом только синеющее, будто веки покойника, пространство. Её лихорадило; Вилл судорожно хватала ртом воздух, но входил в лёгкие только парализующий страх. Шегон летал рядом, то нависал над ней, издевательски ухмыляясь и протягивая руку, то стремительно взлетал, желая ей никогда не проснуться. Вилл хотелось того же. Вилл хотелось схватиться за его ладонь, Вилл хотелось, чтобы Шегон её обнял. И дело совсем не в песочнике. Это осознание не даёт ей покоя, она старается прислушаться к своим эмоциям, понять, что с ней происходит, но в голове жужжит только: ты спятила, Вилл Вандом, ты спятила. Она пропускает три завтрака и обеда, не встаёт с кровати, симулирует болезнь, чтобы пропустить школу, которая подарила ей жизнь и отобрала одновременно. С Неррисой пока затишье, но это обман, такой же фарс, как и вся жизнь Вилл, грядёт страшная буря, она это знает. Вилл почти физически ощущает сомкнувшиеся на шее пальцы Неррисы; хрипит, как загнанный в угол зверь, пытается оторвать чужие руки от себя – и снова просыпается. Вилл нутром чует – слышит без слов – как за окном шелестят чёрные крылья Шегона, как он ищет её, чтобы убить или рассмеяться в лицо. Внутри у неё разгорается пламя и разливается дёготь — на языке проклятия в сторону Шегона, когда он шутливо отвешивает ей поклон в школьном коридоре и отпускает комплимент насчёт сиреневой юбки. Но вместе с тем в ней отчаянно что-то ломается – она касается его руки без вражды и ненависти, словно между ними доверительные отношения, словно они не хотят уничтожить друг друга. Шегон неестественно дёргается, резко отталкивая её, и ничего не подозревающие друзья Мэтта в удивлении хмурят брови: какая кошка между вами пробежала последние две недели, вы же сами на себя не похожи. Шегон скрипит зубами, но покорно кладёт руку на плечо Вилл, неуверенно целует её в висок; и у Вилл немеют щиколотки. Ей на секунду кажется, что её освежевали, и теперь она без кожи и внутренностей – пустая и безжизненная – распласталась перед ними. Он целует её слишком нежно для монстра и участливо проводит тонким пальцем по щеке. Это не прикосновения Мэтта, это даже не похоже на них. Это не похоже ни на что – ощущение, словно переключили канал, и теперь ей показывают не борьбу и склоки, добро и зло, а двух запутавшихся тварей, которые врут всем в лицо. Её мутит; земля уходит из-под ног – ха-ха, Корнелия, ты бы очень помогла сейчас, – и мир замирает на несколько минут. Вилл открывает глаза и видит встревоженную маму и отводящего глаза Шегона – зрелище неприлично отстойное, – ей хочется закрыть глаза и оказаться на Кандракаре, Юпитере, Меридиане – где угодно, но не здесь. Мама не спрашивает ничего, но волнение скользит на её лице так же отчётливо, как дрожь в коленях самой Вилл. Шегон громко извиняется и говорит, что ему пора. Сьюзан кивает – все понимают это и без слов. Вилл говорит: увидимся, и в этом слове сквозит столько противоречивых эмоций и надежды, что Шегон только ухмыляется – в следующий раз он будет пытаться её убить. Между ними уничтожение устоявшихся правил мира, им больше нечего сказать друг другу, кроме того, что кому-то пора идти. Желательно на тот свет. И Вилл это понимает, но. Шегон тихо закрывает дверь, Сьюзан бодрым шагом идёт на кухню ставить чайник – отдалённый грохот кажется слишком живым для сложившихся обстоятельств. Вилл прикрывает глаза и вслух читает стишок, который выучила в третьем классе, чтобы прийти в себя, но это не помогает. Мама часто говорит, что все проблемы надуманы, и привычно сдувает чёрный локон со лба, что в возрасте Вилл глупо переживать из-за мальчиков и судьбы мира – всё сложится спустя годы. Вилл касается виска и качает головой – пусть будет так. Её ещё немного тошнит, ноги предательски подкашиваются, и перед глазами плывут разноцветные пятна – почти как воздушные шары, – но ей однозначно лучше. Мама добавляет в чай лимон и кладёт сахар, хотя Вилл этого не просила, подруги закидывают её сообщениями – Найджел всё рассказал Тарани, – и даже запах Бланка маячит на горизонте. Мама грозится позвонить в санэпидемстанцию, потому что явно где-то что-то умерло, но Вилл уверенно отметает эту идею – через пару часов запах уйдёт. Внутренний лжец скручивается, как змейка, в комок и уходит в задворки сознания. Шегон пишет ей: найди Мэтта, а следом приходит одно единственное – скорее, и Вилл отвечает: спокойной ночи, а потом выключает телефон.