И стал я на песке морском...

В аудитории накурено — дамоклов меч можно вешать. Майкл чихает и спешит развести дымовую завесу руками, прежде чем пройти к кафедре, за которой сидит источник дыма: преподаватель истории магии, предположительно скучнейшего предмета в школе Готорна. Хотя не факт, не факт… Преподавателю на вид лет тридцать пять, не больше. У него неимоверно длинные шёлково-чёрные волосы, которые он, очевидно, не считает нужным собирать; сухие и острые черты лица, и странные, тусклые, будто неживые глаза. Даже цвет не разобрать — не то серый, не то какой-то белёсый. Впрочем, Майклу не привыкать. Ни к странным людям, ни к мёртвым. — Добрый день, доктор Кемпфер, — говорит он, обходя кафедру, чтоб попасть в поле зрения собеседника. — Я Майкл Лэнгдон, ваш новый студент. К потолку поднимается очередное колечко дыма. Потом Кемпфер медленно поднимает на вновьприбывшего взгляд — и замирает потрясённо. Неживой? Уже не про него: бледное лицо озаряет целый спектр эмоций, в котором экстатический восторг верующего, узревшего второе пришествие, свободно сочетается с жаждой разобрать стоящего перед ним на части, чтобы посмотреть, как он устроен. Сигарилла дрожит в тонких пальцах; кажется, будь Кемпфер на ногах — рухнул бы ниц и распростёрся по полу, не жалея отглаженного костюма, разметав шёлк волос по каменным плитам. Только голосом он ещё владеет: — Здравствуйте, юный господин, — ровно и невыразительно, как стёртая пленка. — Я знал, что однажды вы придёте. Майкл деланно-удивлённо поднимает брови: — Правда? За кого же вы меня приняли? — И дал ему дракон силу свою, — вместо ответа шелестит Кемпфер, — и престол свой, и великую власть*. Я принимаю вас за того, кем вы являетесь, Княжич мира сего. И счастлив лицезреть вас во плоти. — Вот как, — Майкл присаживается на край кафедры, забрасывает ногу на ногу. Улыбается. Ему уже интересно. — Вы не похожи на сатаниста, доктор. — Мне импонирует их мировоззрение, но я никогда не принадлежал к темнейшей церкви. — Тогда с чего ты мне так рад? — Потому что этот мир уже давно нуждается в очищении. И вот наконец я вижу перед собой того, кто свершит это. — Не боитесь сами сгинуть в очищающем огне? — Нет. Я уже давно пережил свой инстинкт самосохранения, смерть меня не пугает. — А вечные муки? Кемпфер пожимает плечами. — Никогда не верил в Ад в классическом понимании. Собственную же совесть я пережил ещё раньше. — А что, если, — Майкл наклоняется к нему, — я скажу вам, что Ад существует? И представляет собой вечное заточение в вашем худшем кошмаре? — По крайней мере узнаю, что этот кошмар для меня, — невозмутимо отзывается Кемпфер. — Юный господин, я живу слишком долго. Я видел и прошёл столь многое, что меня не страшит уже ничего. Я свыкся даже со скукой и человеческой глупостью. Поэтому я буду приветствовать что угодно новое и не дрогну ни перед чем. — Звучит, как вызов. — Я не вкладывал этого смысла. Но если вам угодно его увидеть — кто я такой, чтобы с вами спорить? Это должно звучать как изъявление покорности или насмешка — хотя бы над собой. Но Майкл не видит ни того, ни другого, и это вводит в замешательство. Ему не привыкать к странным людям, но этот — самый странный из всех. С какой стороны за него браться? — Ты называешь меня господином. Хочешь мне служить? — Хотел бы, — поправляет Кемпфер. Не сказать, чтобы Майкл понимал всю глубину разницы… — Зачем? — Чтобы воочию увидеть, что именно вы сделаете с миром и что будет после. — Жажда знания, — констатирует Майкл. Кемпфер согласно наклоняет голову. — Сколько тебе лет? — Две тысячи и ещё три десятка. — Тогда я, кажется, знаю, как тебя зовут на самом деле**. Что ж… посмотрим. Может, ты мне и правда пригодишься. — Я не спешу, — легко соглашается Кемпфер и, сев ровнее, стряхивает пепел с прогоревшей сигариллы. — Но вы ведь шли ко мне за чем-то другим, юный господин? — Ах, да. Хотел спросить об учебнике. — Он вам не понадобится. Я выдаю список рекомендуемых к ознакомлению источников после каждой лекции. — Ненавижу писать лекции. — А я и не требую ведения конспектов. Если вы запомните всё без записей — честь вам и хвала. — О, ну это другое дело... — ...И слезьте с кафедры, пожалуйста, — монотонно добавляет Кемпфер. — Она не предназначена для сидения. — Да неужели? — Майкл демонстративно усаживается поудобнее. — По мне — вполне предназначена. Кемпфер смеётся — то, что он это вообще умеет, как-то даже неожиданно. А потом проводит рукой по воздуху, и Майкла очень, очень аккуратно, деликатно, можно сказать, приподнимает над столешницей и переносит в сторону, вынуждая встать на ноги. — Со всем почтением, юный господин, — комментирует Кемпфер. — Но в моей аудитории соблаговолите соблюдать мои правила. Сидят на стульях. На подоконниках. Но не на столах. Майклу остаётся только рассмеяться и пообещать принять к сведению. Потому что ниц этот человек перед ним бы, конечно, пал. Со всем восторгом и трепетом. Но вскоре встал бы, отряхнул костюм и продолжил разговор, как ни в чём ни бывало. Преклоняться, не теряя достоинства - редкое умение, заслуживающее быть оценённым. И да: история у такого преподавателя вряд ли будет скучной. Может, пора начать любить конспектировать лекции?

…И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. © Откровение Иоанна Богослова