„Когда тебя разрывает изнутри — снова и снова, когда воспоминания только калечат и рвут твою бедную душу на части — не смей теряться. Не позволяй им затянуть тебя в водоворот мрака, не позволяй им растворить тебя в ржавой Лете“.
Так начиналось ее последнее письмо к миру.
«Не понимаю, почему любовь отождествляют с чем-то прекрасным, создающим, воздушным? Разве она — не пожар, сжигающий тебя изнутри, оставляющий лишь выжженное поле? Двое — жертвы, любовь — орудие пыток, сильнее которого нет на свете ничего. Даже гильотина с ней не сравнится! Иглы под ногти гуманнее, веревка на шее! Кто сказал, что любовь — это радость? Это лишь вереница страданий, страданий, ничего более. Любить — постоянно отдавать всего себя другому человеку, которому ты, возможно, совсем не нужен. Он посмеется и выбросит тебя на улицу, в дождь, в град и снег, нагую и окровавленную. Помнишь, как я разбила окно? Одна лишь мысль о тебе заставляет мои шрамы ныть и пульсировать. Хотя, быть может, это из-за погоды. Твое высокомерное равнодушие отравило меня, могильной плитой опустилось на голову, погребло под собой. Пусть виновна и я, но любовь не бывает без жертв. Пусть погибну и я, пусть приму на себя все, что делится на двоих — я сделаю это ради тебя. Для тебя. За тебя. Но что же сделал ты ради, для и за меня? Каждая клеточка моей души — хоть ты и отвергал ее наличие — скучает, тоскует неистово, да так, что солнце меркнет, как и цвет твоих глаз. Что останется после меня? Я испачкала пальцы чернилами, да и душу мою очернили, мне больше нечего терять в этой жизни. Боже, спаси же, кричала я в отчаянии. А ты ни в Бога, ни в черта не веришь. А у самого алой пеленой глаза застланы. Ты говоришь: „Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным!“, а мое счастье с собой забрал, туда, где ночь ярче дня горит. Где с котом Бегемотом по улице можно пройтись. Я пишу тебе не впервые, Азазелло, будьте свидетелем. Посвятила тебе так много слов, но боюсь, ты их никогда не услышишь. И только одно у тебя в руках - книга, носящая частичку моей души, но ты об этом не догадываешься. Совсем скоро ты уедешь, и я не знаю, что будет дальше - со мной, тобой, нами. А были ли мы? Может, мы затерялись в тех объятиях темным вечером, соскользнули с качели? Замерзли в снегу... Мы больше не встретимся, прости. Живи и дыши. Зажги желтое солнце для кого-то другого, светлого, сильного, смелого Будь же храним, приносящий вечность и уносящий свет». — Она долго-долго сидела на берегу. Очень долго! — наперебой кричали перепуганные дети, — Смотрела туда, где горы. Долго смотрела! — А потом поднялась и пошла. Медленно-медленно! — А волосы, как ведьминские, по ветру. — Прямо в воду шла! — Шла, и шла, и шла. По самую макушку! — Так и под водой шла, пока воздух не закончился. — Пузырьки на воде больше не появлялись! — Она сердце свое оставила, там, на бумажке! Вон, цепочка блестит. Безмятежно лицо утопленника, бледное, бескровные губы изогнуты в полуулыбке. В волосы вплелись водоросли, будто и в самом деле ведьма в русалку превратилась. Она проводила свой последний закат, и рассвет для нее не наступит. Тьма не расступится пред светом, и холодные скользкие руки утащат ее туда, где покой.