И мы лежим раскалённые в темноте...

— Все таки ждешь? — Гермиона бредет по белоснежной пустоте уже несколько часов. Быть может суток. Внутри не остается осознания времени. Только желание как можно скорее найти выход. И, когда вдалеке начинает брезжить силуэт, она собирает оставшиеся силы, чтобы быстрее дойти до него и спросить про поезд. Ей нужно выбраться из этого места. И как можно скорее. Но она сталкивается с Драко и опешивает. Он обещал ее ждать. Но она ни секунды не верила, что действительно будет. Их прощание было эмоциональным. Их отношения были яркими. Но между всем этим зияет дыра одиночества в несколько лет. Она была с Томом. Он — с Асторией. Ты ведь даже не знаешь теперь, сколько ложек сахара он кладет в кофе. И сколько заварки в чай. Глупо говорить про любимый цвет пижамы, песню на Рождество. И, например, десерт. Ты помнишь его таким, как тебе удобно. Но уже не знаешь. — Выходит, что так, — Драко поднимает лицо на коллегу и выдавливает из себя улыбку. — А ты, получается, спешила. Я ведь просил… — Не стоит меня осуждать. Требовать объяснений тоже бесполезно. — Присядешь со мной? — он и не пытается. Не имеет права. И хорошо об этом знает. Гермиона опускается на лавку возле него медленно и аккуратно. Она пытается выиграть время, чтобы осознать, что чувствует. Ничего. Опять это дурацкое ничего. Или нет? Благодарность. Желания защитить больше нет. Как и нет просто человеческого желания. Она опускается на скамью рядом с другом, с которым у них многое случилось в прошлом. И за каждый эпизод она может сказать спасибо. И чувствует спокойствие. — Оказывается, это не так больно, как я себе представляла. Умирать просто. Вспышка и все, — Грейнджер не уверена, что могла бы рассказать об этом кому-то еще. Но для Драко не нужно подбирать слов. Он понимает ее эмоции. Чувствует то же самое. Однако, ей больше не нравится, как он на нее смотрит. Во взгляде ни желания, ни любви. Даже ненависти из школы нет. Он смотрит на нее с интересом, как на диковинную вещицу с популярной выставки. И он опасается, потому что теперь не знает, где именно проходят ее личные границы для его персоны. — Боль не в смерти, — он отворачивает взгляд. — А в том, что отсюда можно наблюдать за живыми. Ждать их. И как бы тебе не хотелось, ты прикован к этой дурацкой скамейке, пока взгляд выискивает близких. — Близких, — она усмехается. — Твой взгляд не сходил с ума, выбирая, за кем следить? — Мне казалось, что ты простила меня до моей смерти. — Пыталась, во всяком случае. Поэтому теперь могу ревновать без зазрения совести. Разговор заходит в тупик. Они сидят на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга, не в силах соприкоснуться. Слишком много воды утекло. Их последняя встреча была яркой вспышкой. И неимоверной ошибкой, которую могут совершить люди из крови и плоти. Но они теперь. Несколько лет пропасти: Драко и Гермиона все еще думают и чувствуют одинаково. Они все еще неприлично похожи друг на друга. Просто это больше не кажется достойным поводом для отношений. Драко протягивает ей ладонь. Гермиона несколько секунды медлит, после чего сжимает его пальцы в своих. Вместе они прошли достойный путь: местами счастливый, местами ужасающий. Но он закончен. — Что собираешься делать дальше? — Грейнджер боится получить ответ на этот вопрос. Сердце перестает учащенно биться рядом с ним. Теперь остаются только теплые чувства. Он ей как брат, лучший друг. Он ей память. И он ей берег. Но не любимый человек. — А ты? Никто из них не может озвучить этого вслух. Вдвоем было хорошо. Вдвоем они были сильнее. А потом они научились жить самостоятельно. Любить по-разному. — Я кое-что вспомнила, когда умерла. Знаешь. Тут ведь ничего нельзя скрыть от памяти. Каждую нашу встречу помню, как убила Крама помню. И еще одну недостающую часть. — Расскажешь? — На это уйдет много времени. — Мы умерли, Грейнджер, времени предостаточно. И она рассказывает ему про Хогвартс в сорок пятом. Как улыбалась Вальбурга, плакала Лукреция. Как предавала друзей Диана. Как Абраксас защищал слизеринцев. Она рассказывает про Хэллоуин, про бал, про каникулы, про Остару. И про последнее сражение, в которое Афелия во второй раз умерла. А она не смогла жить с ее памятью в их времени. Гермиона рассказывает, как спокойно ей было в гостиной Слизерина, как предки Малфоя умели смеяться, пить и дружить. Она рассказывает, как каждый из них надломился. И как она любила Тома. Без его хитро сплетенных планов и глупостей. — Останешься ждать его, верно? — Драко не осуждает. Ему было интересно все это услышать. И важно. Это все объясняет. Ее рассказ звучит странно, но он уже ничему не удивляется. И верит ей безоговорочно. — Похоже, что да, — Гермиона сцепляет пальцы перед собой. — Оказывается, я все-таки люблю Тома, а не монстра внутри него. Оказывается, он тоже меня любит сквозь десятилетия. — Это хорошо, — Драко усмехается себе под нос. — Это очень хорошо. — Почему? — Мне было важно знать, что ты здесь снова будешь счастлива, — он возвращает свой взгляд к ее лицу. — В поезде меня ждет Панси. Если ты хочешь, если тебе важно — я с удовольствием подожду Тома с тобой. А потом мы вместе сядем к ней в поезд. Губы Гермионы растягиваются в улыбку. В ней нет радости. Только печаль и покой. Спустя столько лет, на перроне ее ждет только Драко — она не удивлена этому и не расстроена. Спустя столько лет, он единственный, кто может ее ждать. И вместе они встретят здесь Тома. Они вместе остаются на перроне Кингс-Кросс. И больше не требуют друг от друга и от себя самих подвигов и жертв.