flowers, the sun, her hands

Пегги смеется легко и солнечно, Пегги смеется скромно и мягко — изнуряющие военные тяготы, свинцовый, бурный французский характер растворяются в лазури чистого неба и в ее шоколадных, бархатных глазах. У Лафайета непослушные, витиеватые волосы — в темных кудрях плутают солнечные лучи и горький, пряный аромат имбиря. На коленях младшей из сестриц Скайлер тепло и умиротворенно — девичьи ладони прильнули к его горячим щекам, трепетные и гладкие… Аккуратные, короткие пальчики, тонкие запястья, едва уловимый малиновый шлейф. Маргарита смеется. Смеется тихо, склоняя голову к одурманивающей французской улыбке. Почти беззвучно, морща вздернутый носик, словно побаивается, что встрепенувшиеся сестренки и драгоценный папенька отыщут ее, сбежавшую под руку с харизматичным, амбициозным Жильбером даже здесь, средь белоснежной скатерти ромашкового поля, простирающегося в невесомую даль… Как казалось ей — на самом краю света, уединенном, недосягаемом. Этот край принадлежит только им, их влюбленным взглядам и переплетенным пальцам. Пегги ломает тонкие стебельки и перебирает пряди, потрепанные смоляные завитки распущенной копны волос. Перебирает с несказанной, утешающей нежностью, сплетая их вместе, а меж ними — белесые зонтики с солнечной сердцевиной, юные, извечно прекрасные ромашки. И оба они такие же желторотые, горячие, неподдельно живые. Их судьбы переплетены на своих дорогах, губы сплетаются в невесомом поцелуе, а в неаккуратных, заплетенных любящими руками косах Лафайета расцветает ромашковое поле. Пегги гадает на меловых цветках, наигранно обиженно дует губы каждый раз, когда лепестки шепчут о нелюбви. Щекочет кончик носа Жильбера одинокой сердцевинкой, ловит легкие смешки, а он — ее невинный, влюбленный взгляд. День, принадлежащий им двоим, длится до невозможности долго — они делят на двоих часы и минуты, старый раскидистый дуб, под ветвями которого прячутся от солнца и этого мира. Весь день — симфония шелковистой мягкости и сладости. Пегги любит чутко, суетливо, смешками, детскими забавами и лёгкими поцелуями в лоб. Лафайет любит терпко, самоуверенно, прикосновениями губ к женской ладони, подставленным плечом, на заходе солнца. Светило касается горизонта, и они бредут с полей вместе, рядом — головушка младшей сестрички ютится на крепком плече, а в локонах Лафайета так и мерцают деликатные белесые лепестки. Во тьме ночной комнаты, при свете одинокой свечи, Пегги выводит витиеватыми, приукрашенными рюшами буквами признание в верности и любви. То, в чем они клянутся так часто. То, в чем они уверены до самого конца. В одиночестве, в пустующем баре, Лафайет внимает пестрым строкам, вдыхает все те же малиновые ноты, коими пропахла каждая строчка. И все так по-детски, беспечно и завороженно. Маргарита любит чутко, суетливо, смешками. Жильбер любит все так же, сладко и уверенно, хватая под руку хохочущую девицу, уводя ее в совсем родную даль, на те излюбленные ромашковые поля.