босиком

всё равно любовь моя тяжкая гиря ведь, висит куда ни бежала б.

***

Лита вся - в точках экстремума, максимумов; она идеальнее ангелов и самого, она - сотканное из безупречности, из всей гармонии, нахально выпитой из всего мира с единой целью создать нечто столь неописуемо-невозможное. Ньют вглядывается в сцеженный коньяк вкруг антрацита её зрачка, Ньюту всё происходящее - поперёк горла, он не может, не должен, (не) хочет, она - невеста брата; он задыхается, ему его же (да и её - тоже) любовь пускает нещадно пули промеж лопаток, у него зубодробительно, крышесносно, непозволительно и внерамочно кипит мозг от того, что она смотрит ему прямо в глаза, смотрит без стыда, смотрит - с любовью, смотрит так, как никто кроме неё смотреть попросту не умеет. Лита чёртова мазохистка, хренова убийца его разумности, она ничего не делает, не говорит, дышит горячо и прерывисто в метре от него, а он - дурак, какой же он дурак... Лита - самый главный монстр на его пути, она ядом впивается ему в лёгкие, она дерёт безостановочно витиеватые грозди альвеол, она грызёт ему кости, она ломает ему рёбра, она его любит, и любовь её - самое страшное, что с ним происходит, но, как известно, нет такого монстра, которого Ньют бы не полюбил. (только вот все монстры любили в ответ) Лита, конечно, любит тоже, но она вокруг него извивается своей испитой солнцем фигурой змеи, она ласково гладит по плечу; она мнит себя его грёбаной матерью, она его л ю б и т - но на кой чёрт ему сдалась такая любовь? Тесей смотрит с умилением, но неодобрительно - у него у самого от бабочек пепел в межрёберных, у него у самого слева в груди - целая фабрика, льющая токсичные отходы в кровь. Она ему, его , но она - эфемерная, мимолётная, её всегда - мало, и сколько бы он не просил, сколько бы он не кричал - достаточно не будет. Тесей уже взрослый мужчина, у него по полочкам планы на будущее, работа в министерстве, семья. Лита знает: она - главная часть его души, знает, что каждый её вздох заставляет его трепетать, знает, что его корчит от боли то, как категорически ему её не хватает. Лита нравится быть в его руках; у него, право, такие тёплые, сильные руки, ловкие длинные пальцы, гладящие её по волосам, снимающие с неё пелену мучительно-серых будней. В его руках Лите снова пять лет, она маленькая девочка, но теперь её искренне, нежно, до щемящей рези в груди любят; всего мира не существует, существует только Тесей и его губы на её лбе, на щеках, ресницах, губах - и это больше, важнее, нужнее всего мира. Он - весь её дом; с ним никогда не будет больно. Точнее - будет, но это будет та самая боль. Та, которая говорит, что это по-настоящему; что всё это - есть. Лита его - любит, и едва ли эта любовь когда-то изменится. Но иногда одной любви к человеку просто недостаточно. Лите совсем не хочется его мучить; их обоих. У неё сердце не каменное, не ледяное, но разрывается люто, и она перекатывает на языке юмореску, что было бы неплохо, будь у неё шизофрения: она могла бы поочерёдно быть с каждым из братьев. А потом Лита заливисто, северно-осколчато, ядовито-отчаянно - рыдает на коленях перед зеркалом. Ей бы всю эту любовь послать к дьяволу. Лита смотрит ему в глаза и понимает: не пошлёт.