You are no better than our father.

Легкий струящийся ветер разбавляет своей свежестью приторно-сладкий воздух просторной опочивальни. Голубая комната, словно обласканная морской волной, излучает величественную простоту и спокойствие: узорные высокие потолки создают максимум свободного пространства, позволяя вдохнуть полной грудью, а массивная люстра придает ту самую нотку величия, чаруя своим ярким светом. Тонкий текстиль, небрежно спадая с балдахина кровати, ветряными касаниями нежно щекочет бледную женскую кожу, даруя ей мурашки по всей спине. Темные длинные локоны обрамляют скуластое лицо, позволив одной непослушной прядке упасть на пухлые губы. Нагая, дева грациозно поднимается с постели, накидывает на себя белоснежный хитон и смотрит на деревянную дверь, будто зная, что вот-вот в спальню войдет супруг. Затем её взгляд падает на вид, выходящий из больших окон: золотой свет, сочащийся через пушистые облака, освещает всё царство, которым она правит. На Олимпе вечное лето, тепло и радость, которую излучает каждая живая душа. Но каждая ли?.. Сложно не услышать шаги Громовержца. Высокий, крепкого телосложения, он легко врывается в любой мир, словно в собственный. Зевс крушит всё на своем пути и вонзает острую молнию в сердца врагов. Суровый и беспощадный к недоброжелателям, он благосклонен к молящим и справедлив к обиженным. Его беспристрастие касалось всего, но не верности супруге. — Почему ты не встречаешь меня? — недовольно пробормотал Зевс, самостоятельно подойдя к красавице-жене. В жилах бога бурлила горячая, полная страсти и желания кровь, от чего тот не мог устоять перед утонченностью женского тела. Обвивая руками хрупкую талию своей сестры, он требовательно прижимает её к себе и зарывается носом в женские локоны. Громовержцу казалось, будто в её аромате собраны все цветы Олимпа, создавая потрясающий букет. Жилистые руки коснулись плеч сестры, опуская ненужную, по его мнению, ткань. Нежно целуя бархатную кожу, он одновременно покалывает её своей седой бородой, пробираясь к шее, не желая пропустить даже миллиметр. Определенно, его жена была одной из самых прекрасных существ на свете. — Всего лишь немного твоего времени, любовь моя. Хочу показать тебе кое-что, — ехидно улыбнулась Гера, грациозно выкрутившись из мужских объятий и взяв супруга за руку. Ветер утих, стоило супругам выйти на веранду. Поцелованные солнцем облака сменили свой окрас на угрюмый серый. Жители Олимпа знали — Гера снова таит в себе гнев. В углу широкого балкона, защищенная ветками дикого винограда, стояла мраморная большая чаша. Освобождая кисть руки от полупрозрачной вуали своего наряда, богиня плодородия касается указательным пальцем чистой, как помыслы ребенка, воды. — Я вижу лишь свое отражение. К чему всё это? — отрезал Громовержец. На его морщинистом лбу вздулась вена и Гера понимала, брат начинает злиться. — Это вода из священного источника. Смотри внимательнее. После слов покровительницы брака, отражение Зевса рассеялось и вода обнажила тайну обычной людской семьи. В дальней глуши, в деревянной таверне, за дверью одной из слабоосвещенных комнат, доносились блаженные женские стоны. В серых от многочисленных стирок простынях, совокуплялись смертные. Мужчина был средних лет, лицо покрыто неухоженной бородой, а тело пропитано грязью и потом. От ничем не примечательного грека разило вином, а его мысли держали только самые грязные желания. «Лишь не уважающая себя женщина возляжет с такой свиньей» — подумала богиня Олимпа. Но рядом с ним находилась утонченная, словно лилия, девушка. Нет, девочка. Она выглядела максимально юно и свежо, однако её, казалось бы, чистой души уже коснулась разрывающая изнутри похоть. Жалкое зрелище. — Это вожделение, Гера. Это приятно, сладостно и легко, не стыдно с самого начала, — пропел супруг, словно его душа уже поднималась. Было видно, как с каждым женским стоном Зевс дергает скулами, как тяжелее поднимается и опускается грудная клетка. Выдохи становятся шумнее, а кровь сильнее приливает к вискам. Отвратительно. Кронос чувствует себя в Тартаре лучше, чем его дочь сейчас. Но Гера сохраняет внешнее спокойствие. — Я бы согласилась с тобой, муж мой. Но, — возразила богиня, заметно приподняв одну бровь выше другой. Вновь она касается указательным пальцем прохладной воды, и картина меняется. Привыкший видеть роскошные греческие дома, Зевс разочарованно посмотрел на старый тесный квартал Афин. В одном из кирпичных домиков было открыто окно, откуда слышался страдальный зов о помощи. На втором этаже, в маленькой комнате, скрючившись на жесткой постели рожала девушка. Её чрево выталкивало младенца, но рядом не было никого, кто мог бы помочь принять в мир новую жизнь. Слабые руки сжимали белье, а с лица, покрытого морщинами в столь молодом возрасте, капал пот. Девушка была совсем одна, покинутая и никому ненужная. Подобная картина вызвала сострадание даже у бога грома. — Она его супруга, — прошипела Гера, чувствуя, как теряет контроль над собой, — конечно, она не останется без моей помощи, но заслуживает ли она такой участи? — Это жестоко и несправедливо, — выдавил из себя Зевс, словно чувствуя, какие страдания приносит смертной эта боль. Нет, не от того, что из неё выходит дитя. А от одиночества. Пока эта женщина холодными ночами грела и без того ледяную постель, её супруг возлежал с другими, ни в чем себе не отказывая. И вдруг Громовержец ощутил привкус горечи на своих губах. — Ну а я, братец? Я заслуживаю подобного? — О чем ты говоришь? — оторопел он, словно бога ударила его же молния. — Я помню тебя еще совсем молодым. Мускулистый, с огромной распахнутой душой и не менее большими амбициями, ты добивался меня несколько лет. И я отдала тебе свое сердце. Отдала молодость и красоту. А помнишь, как мы любили друг друга? Как на Кносской земле из-под наших ног вырастали цветы, как ароматы ночи окутывали наше ложе. И я каждый раз я отдавалась тебе чистой и девственной. — Прекрати, Гера, что за дерзость?! — Мое сердце разрывается от одной мысли о том, что ты можешь посмотреть на другую, — супруга обхватила запястье мужчины своими костлявыми пальцам, приложив к пышной груди, — чувствуешь его? С каждым твоим страстным взглядом на Леду, оно разбивается на тысячи осколков. Почему я должна делить твою любовь с кем-то еще? Чем эти смертные женщины лучше меня? Что они дают такого, чего не могу дать я? Челюсти Зевса сжались. Ему было нечего сказать. Олимпиец осознавал, что выглядит не лучше того мерзкого смертного в таверне. Но он не мог представить свою жизнь без отношений с разными женщинами, тем более красивыми. Он считал их произведением искусства и каждый раз, совокупляясь с одной из них, Громовержец чувствовал сладкий вкус победы. — Я не обязан перед тобой отчитываться. Знай свое место и больше не смей повышать на меня голос, — съязвил он, еще больше унижая супругу. — Я устала терпеть подобное отношение к себе, сын Кроноса! Ноги моей не будет в этом дворце. Ты ничем не лучше нашего отца, — почему-то именно последняя фраза ударила в сердце больнее всего. Богиня плодородия тотчас покинула опочивальню, наконец позволив своему гневу выйти наружу. И впервые за долгое время на Олимпе началась гроза. Темная туча заволокла весь горизонт, после чего белая молния вспорола небо. И так пошел ливень, сильный, словно непробиваемая стена. И Зевс понял, что еще долго не увидит любимую жену.