Господин Рю

      Признаться честно, я несколько был огорчён тем, что в какой-то момент пришлось уйти на больничный во время учёбы. Несколько захворал и пропустил самое интересное. Всё дело в том, что как-то мой знакомый шепнул мне об одной очень интересной командировке в Балтимор. Там, по его словам, он будет заниматься врачебной практикой (к слову, учится он на хирурга). По некоторым источникам сообщали, что недавно там произошёл один курьёзный случай, связанный со сбежавший из-под наблюдения моряков местного порта огромного орангутана. Совпадение или происки судьбы? Как бы то ни было, я несказанно рад за него.       К моему же счастью, после выхода с больничного, близ конца сентября мой куратор заявил мне, что намеревается отправить меня тоже с небольшой врачебной работёнкой аж за границу. Сказать, что я был вне себя от восторга - ничего не сказать. Несколько дней профессор умалчивал, куда именно, но потом он лишь пожал мне руку, сказав: «Поздравляю, голубчик, ты едешь в Лондон! Самое сердце Англии». И он это сказал с нескольким энтузиазмом, отчего я сконфузился, а сердце ушло в пятки. Большой город, большая ответственность. Господи, как же страшно! Если и совершишь ошибку, то всё — бегом на эшафот. Мать и куратор во мне разочаруются. Но мы же не будем впадать в уныние и будем идти вперёд, верно?       В середине октября поезд из порта вёз меня навстречу моим дальнейшим испытаниям в роли доктора. Красота пейзажей в движении поезда просто неописуемая. Даже не верится, что мой достопочтенный учитель окажет для меня такую услугу. Без него я бы не увидел ничего подобного. Или увидел бы, но не в этом возрасте. Думаю, он просто не хотел, чтобы моя юность ушла зря, ведь каждый уважающий себя ценитель прекрасного хотел бы обойти весь мир именно в подростковом возрасте, а не сидеть за макулатурой в четырёх стенах и проклинать жизнь.       Поезд домчал до вокзала. Поездка была весьма увлекательной. Настало время для привокзальной романтики. При выходе из вагона поезда в глаза мне сразу бросились счастливые пары, обнимающиеся после, вероятно, долгой разлуки. Я был искренне счастлив видеть эту картину. Пар, табачный дым и чужие парфюмы слились в единое амбре. И приятно, и резало глаза. От вокзала я направился куда-то по улице, чтобы поймать такси. Уже через некоторое время я ехал по лондонским улицам. Удивительно, моему восторгу нет должного описания, я просто искрился от радости. Таксист вёз меня в дом, где расположилась одна квартирантка, знакомая с моим учителем. Если бы не он, я бы провозился с ночлегом весь вечер, а мне ведь ещё нужны силы, чтобы добраться до места, где проведут собрание медиков-студентов по обмену, или что-то вроде того. Добрался. Квартирантка встретила радушно и тепло. Провела экскурсию по дому, показала комнату, ванную с туалетом и кухню. Просидев час за чашкой Эрл Грея с имбирными печеньями, я решил уже ехать, тем более время благополучное: два часа дня. Как раз вовремя.       Везли меня уже в дом, располагавшийся на другом конце Лондона. Обычный дом, примерно такой же, в котором остановился я. Поднимался я на четвёртый этаж, собрание проводили в квартире профессора, преподававшего в университете, где будет проходить моя практика. Вернее, она будет проходить в больнице при здешнем университете, но не суть. Ручка двери слегка поддалась, дверь распахнулась. Попал я, по-видимому, в прихожую. Вешалка, располагавшаяся рядом с тумбочкой и зеркалом, была забита чужими шинелями и накидками из тонкой ткани, нельзя было предугадать, сколько именно человек прибыло на собрание. В общем, яблоку негде было упасть. Прямо напротив входной двери располагалась дверь на кухню, та была закрыта. Дверь имела стеклянное окно, заклеенное чем-то, что не давало осмотреть содержимое кухни. Сквозь это окно свет пробирался на выцветшие жёлтые обои да дубовый паркет. По правую руку, видимо, двери в санузел, но нас интересует совершенно не это. По левую же сторону от меня - прикрытая дверь, из которой доносились голоса. Мужские, басистые, даже слегка звенящие, свистящие. Студенты, штук эдак семь-восемь, даже больше. Определить трудно. Сняв и взяв с собой свой плащ, я двинулся к двери. Легонько её коснувшись, открыл её.       Комната,в которую я вошёл, была достаточно чистой для человека, который всё своё время уделяет врачебному делу. Викторианская эпоха уже закончилась, но в этой комнате осталась часть её, будто этот человек не хочет прощаться с тем, что было раньше. И нет, я не уверен, что этот человек является ретроградом. Просто ему нравится то, в каких условиях он живёт. По крайней мере, я так думаю. Диван и два кресла сливочного цвета против двери, большие окна, выходящие прямо на улицу, откуда я пришёл, дубовый паркет, пурпурные шторы, обои цвета арлекина с чёрными цветами... Всё это выглядело просто великолепно, так по-английски. Как коренной американец я был очень впечатлён. И эта прекрасная лепнина... Мы отвлеклись.       В комнате оказалось всего-навсего человек 12 молодых людей, одетых по последней моде. Явно, мои сверстники. Одеты по последней моде, с иголочки, все в чёрных смокингах, фраках, то выбритые, то щетинистые, то с усиками, то с бакенбардами. В общем, недурно выглядящие молодые люди. Разбрелись по всей комнате. Кто-то сидел на диване и креслах, кто-то предпочёл сидеть за столом и участвовать в общей беседе, кто-то просто стоит из уважения к другим стоящим у стены. Разговоры были весьма интересными: от обсуждения хирургии и врачебной практики он переходил ни то в политику, ни то в обсуждение зарубежной литературы, ни то в рассказы о своих жёнах и дамах сердца - словом, им было нескучно. Меня они не заметили, даже те, что сидели напротив двери, ибо кто-то мог загородить обзор. Был бы эффект, если бы дверь проскрипела. Но так даже лучше. Впорхнул я в комнату тихонько, как мышь, и присел на ближайший свободный стул возле туалетного столика с большим зеркалом. На туалетном столике не было ничего интересного, кроме свежей газеты, пары банок с кремом и коробочки с таблетками от аллергии. Сидел я молча и осматривал каждого сидящего и стоящего в этой комнате, пытался разглядеть в них что-то интересное моему глазу. Оглядывая каждого, заметил, что у каждого второго есть обручальное кольцо или просто фамильное, передающееся из поколения в поколение, на среднем пальце либо с сапфиром, либо с топазом. А там чёрт их разберёт, у кого что. Моё внимание привлёк лишь один сидящий в этой комнате человек. На нём был очень интересный пиджак красно-чёрного цвета: по его левую сторону - красный, по его правую - чёрный. И если бы только пиджак привлёк внимание: его глаза - это как восьмое чудо света. Они просто прекрасны. Один из его зрачков был зелёным, даже малахитовым, а другой - голубым. Гетерохромия во всём своём проявлении. "Может, тоже приезжий, как и я" - подумал я. Внезапно он обратил на меня внимание и наши взгляды встретились. Моё безразличное выражение лица превратилось в несколько испуганное и смущающееся, он же смотрел на меня тем же томным, не меняющимся взглядом. Однако уголки его рта слегка приподнялись, но я не понял, что это значит.       В этот момент в комнату вошёл пожилой мужчина, лет так шестидесяти точно. Серый жилет, чёрные брюки и белая рубашка с золотыми запонками очень шли его благородному возрасту, полуседые чёрные волосы отдавали лёгкой синевой при свете солнца из окна, рядом с которым он встал. - Ну-с, я вижу, все в сборе, - начал мужчина, проходя к журнальному столику, находящемуся в центре комнаты, - пора бы уже и начать.       Студенты прервали свою дискуссию и начали внимательно слушать вошедшего. - Итак, дорогие студенты, я думаю, не стоит объяснять, зачем мы все здесь собрались, но я всё-таки напомню: в нашем университете каждый год проходит практикум, в ходе которой вы сможете использовать свои знания на практике. Это согласовано с нашей местной больницей официально. Также в нашем университете на протяжении многих лет проходит программа по обмену студентов из разных уголков планеты.       Чтоб вы понимали, практика проходит до мая, так что не шибко долго я продержусь в Лондоне. Практикум включает в себя пару лекций по анатомии, технике безопасности в ходе операции, пару показательных выступлений, а там уже и наш черёд показывать чудеса медицины. Одна только мысль о том, что я буду оперировать людей, не давала мне покоя, я ведь никогда не резал живого человека!