Моя последняя Надежда

      Игорь вошёл в кабинет и сразу вытащил из кармана ветровки и взял в руки пухлый конверт с деньгами. Женщина, сидевшая за столом, приподняла очки и скользнула по нему взглядом, секунду задержавшись на конверте.       «Интересно, что она думает — за что я хочу дать деньги?» — пронеслось в голове у Соколовского.       Надо же, умудрялся думать о мыслях других людей, хотя колени тряслись, как у школьника, которого вызвали к доске, но он ничего не учил. На секунду молодому человеку показалось, что он лучше бы пережил снова ту ночь в здании банка, чем стоять здесь. Время тянулось, как прилипшая к пальцам жевательная резинка. Женщина на него больше не смотрела, она искала что-то среди бумаг. А Соколовскому не оставалась ничего другого, как вспоминать слова Кисляка «У тебя хотя бы есть надежда»       Эта женщина ничего такого о нём не думала. Она уже десять лет сидела в этом кабинете за этим столом и перевидала слишком много, чтобы награждать входящих в эту дверь особым вниманием или же тратить время на поиски мотивов их поступков. Но вот Игоря она запомнила хорошо.       Нет, плата за определённый результат предлагалась ей каждым третьим, приходящим в этот кабинет, но Мажор был первым, кто был готов заплатить за то, чтобы даже чужого ребёнка признать своим, обычно все хотели откреститься от своего.       Женщина нашла нужный ей листок и ещё раз пристально посмотрела на Соколовского, который аккуратно положил перед ней конверт с деньгами. Она могла взять их, купить себе иномарку, как давно мечтала, или новые золотые серёжки вместо потерянных на прошлой неделе, но за годы, проведённые в этом кресле, она ни разу не вступала в сговор с совестью, не собиралась и сейчас.       — Спрячьте это, молодой человек, — холодно отрезала она, сняв очки, — я не возьму.       — Поймите, эта девочка…       Игорь растерялся, щёки загорелись огнём. И почему он продолжал думать, что деньги всё решают? А главное, что ему делать дальше?       — Эта девочка — ваша родная дочь, спрячьте деньги, они вам пригодятся, — проговорила женщина.       Соколовскому на миг показалось, что ноги приросли к земле. Что он больше ничего не видит и не слышит вокруг себя. Всё померкло. Мир просто рухнул, чтобы через минуту возродиться для новой жизни, полной красок, эмоций и смысла.       У него есть дочка. Всё вмиг стало мелким и неважным. Все эти шпионские игры, поиски несуществующей справедливости… Оказывается, всё до смешного просто: главное — обрести смысл жизни, и тогда тебе не захочется играть в шпионов, ты просто будешь спешить домой.       Вика хотела, чтобы он перестал мстить. Хотела остановить его и смогла. Если ещё час назад он подумывал над тем, чтобы нанести Игнатьевой ответный удар, то теперь он просто пойдёт домой к дочке.       Игорь от счастья едва целоваться к женщине, сказавшей ему эту новость, не полез. Но, вовремя сдержавшись, поблагодарил и уже хотел выйти за дверь, как вдруг вспомнил о Кисляке, ждавшем своей очереди в коридоре. Так уж устроен мир, что каждый человек — уникальное зеркало, и отражает он то, что у него внутри. Если нам больно, мы причиняем боль другим, если счастливы, хотим осчастливить кого-то ещё.       — У меня к Вам просьба, — Игорь вновь подошёл к столу и всё же положил на него конверт с деньгами, — там в коридоре Андрей Кисляк…       Мажор вышел и, кивнув недавнему собеседнику, — мол, «входи», — быстро набрал на мобильном чей-то номер.       — Андрей Васильевич, вы можете для меня кое-то сделать в последний раз…       Исчезая из вида хоккеиста, Игорь обернулся и подмигнул ему, словно обещая, что всё будет хорошо.

***

      Андрей взялся за ручку двери и понял — ноги не идут. Если раньше Андрюша мог быть его сыном хотя бы в фантазиях, то сейчас иллюзии потерпят крах. Одна бумажка, и он снова совсем один.       Пока Кисляк не смел переступить порог, женщина внутри кабинета судорожно думала, глядя на конверт с купюрами. В конце концов, а что плохого она совершает? Она же не убивает. Может, мальчику так действительно лучше?       — Здравствуйте, — голова хоккеиста показалась в дверном проёме, — можно?       «Соколовский обещал, что проблем не будет» — успевает подумать она, прежде чем ответить вслух: — Да, входите.

***

      Сказать, что Андрей был ошарашен — ничего не сказать. Из глаз текли слёзы, а он даже не вытирал их, чёрт с ними. Но как это вышло? В голове всплыл недавний разговор с отцом.       — Андрюша, опомнись, не майся дурью! Это не твой ребёнок! Ну, не получилось с Яной — ладно, встретишь ещё девушку, родишь своего! — кричал Виктор Анатольевич в своей привычной манере.       Ну, что поделать, прокурор. Он привык судить и ломать все доводы защиты, вот и родного сына слушать не желал.       — Пап, он мой, он папой меня зовёт, — нелепо оправдывался Андрей, — это моя последняя надежда счастливым стать.       — Ой, не мели чушь! — отмахнулся Кисляк-старший и поспешил сесть в служебную машину. Сын ему был неинтересен, есть дела поважнее.       «Точно не папа» — постановил хоккеист, вернувшись в реальность.       И тут молодой человек вспомнил Игоря, как тот подмигнул ему, и паззл в голове сложился. Держа в руках бесценный анализ, Андрей дал себе слово, что отыщет его и поблагодарит.

***

      Игорь и Андрей начинали новую жизнь — один оформлял документы на ребёнка, который был для него самым родным на свете, и плевать на законы кровного родства; другой вместе с Жекой красил стены в детской… А вот хирург из «Склифа» мечтал покончить со старой.       Его жена и старшая дочь никак не желали ладить, а он не знал, как это исправить. Ей-богу, чью-то голову на место пришить легче. Вот и сейчас он решил взять Тому и пойти с ней в торговый центр — может, с попкорном и новой игрушкой разговор сладится лучше?       Однако претворить свой план в жизнь мужчина не успел. В кармане зазвонил мобильный. Хоть мелодия и играла, как всегда, было в этом звонке что-то тревожное.       — Брагин, где ты?! Ты нужен срочно!       Едва мужчина снял трубку, в висок ударил крик жены, смешанный с порывами рыданий.       — Что такое? — спросил Олег, не подозревая, каким будет ответ супруги.       — Тома пропала!

***

      Брагин, казалось, за считаные минуты оказался на другом конце огромного города. На одной из скамеек в парке сидела его жена, судорожно покачивая коляску, рядом одиноко стоял брошенный хозяйкой самокат. Полицейские лениво о чём-то расспрашивали незнакомую даму с собачкой.       — Марин, что произошло? — спросил он, подойдя к жене и опустившись на корточки.       — Не знаю я. — голос железной леди Марины Нарочинской подрагивал от страха, — она рядом всегда была, а тут Катя захныкала, я отвлеклась, а как повернулась, её и нет…       — Я понимаю, потерять телефон, ключи, но ребёнка, Марин… — горестно вздохнул хирург. Кажется, даже в операционной, когда его битва была проиграна и медсестра объявляла время смерти, он не чувствовал такого отчаяния. — Ты же знаешь, какая она, надо было лучше следить!       — Лучше следить? — дрожь в голосе Марины тут же сменилась на злость, она подняла на мужа глаза. — Брагин, а ты не забыл, что у нас ещё ребёнок есть? Или мне надо было Катю бросить и бегать за твоей Тамарой?       «Твоей» — это слово резануло где-то в глубине. Кажется, в эту самую секунду хирург наконец понял, что значит резать скальпелем по живому, без наркоза.       Вот и дожили. Вот и договорились.       Нет, нужно было признать, что эта недосказанность словно окутывала их густым туманом, и вот теперь видимость начала проясняться. Катя — их ребёнок. Тамара — только его.       — То-то я смотрю, коляску с Катей у тебя никто не увёз, — сгоряча проронил мужчина и тут же пожалел об этом, но сказанного не воротишь.       — Знаешь, что! — Марина поднялась со скамейки, чтобы уйти, пусть дальше он разбирается сам, — воспитывать надо было ребёнка, а не…       И Бог его знает, чего бы они наговорили друг другу ещё и смогли ли бы потом простить, если бы в их диалог, как всегда, не вмешался случай.       Со стороны проезжей части вдруг раздался глухой удар страшной силы, а затем истошный женский крик. За годы работы в «Склифе» им не раз приходилось слышать подобное, и, кажется, они научились относиться спокойно, но не в этот раз.       — Помогите! Врача! — кричала незнакомая женщина.       После этих слов они оба же бросились на звук, призывы о помощи никогда не оставались незамеченными. Но в следующую секунду Олег и Марина попросту приросли к земле, которая была уже готова развернуться под ногами. По позвоночнику стекал пот.       — Помогите!!! Ребёнка машина сбила!!!       Приложив неимоверные усилия, Олег побежал на звук, за ним поспешили и полицейские. Марина осталась стоять.       Спеша к месту аварии, Брагин думал о том, как ничтожна жизнь. Он столько раз спасал безнадёжных, буквально вырывая их из костлявых рук смерти, а родную дочку отдал без боя. Острый ком подступил к горлу, мужчина впервые задумался о произошедшем.       Как американские друзья Эммы нашли его, откуда у них был его номер? Эмма оставила — значит, хотела, чтобы, в случае чего, девочка попала к отцу, а не в приют. Она помнила о том, что он её отец, но помнил ли это сам Олег?       Эмма оставила их дочку ему, надеясь, что он сможет о ней позаботиться. А он что же, надежды не оправдал? Её последней надежды…       Мужчина понимал, что в такие моменты промедление равняется смерти, но ноги отказывались идти быстрее. Словно оттягивая неизбежность. За эти мгновения он понял, что увидеть человека, в котором застрял шампур или спица, оторвало руку или ногу — не страшно. Страшно терять детей.       — Пропустите, я врач, — сказал Олег дежурную фразу, пробираясь сквозь толпу зевак и стараясь не смотреть вперёд.       — Папа! — вдруг раздалось за спиной, и этот отчаянный крик заглушил причитания толпы и сирену подъезжающей «скорой». — Папа!       Брагин обернулся, не веря своим ушам и боясь поверить глазам. Маленькая девочка в ярком платье с атласной лентой на поясе, завязанной сзади бантом, стояла и смотрела на него его глазами, это к нему она обратилась впервые не по имени, а «папа» — Тома, живая и невредимая.       В этот момент подъехала «скорая», и Брагин бросился к дочери. Он не хотел выяснять, где она была, не собирался ругать. Просто прижал к себе, чувствуя быстрые удары маленького сердечка. Бьётся — значит, надежда ещё остаётся. Девочка обнимала его, а он плакал.       Плакала и Марина, сидя на скамейке. Всё-таки надо признать, что Тома — обычный ребёнок, озорной и шустрый, а ей, как взрослой, стоило проявить терпение, которого в операционной хоть отбавляй. Она попала в чужую страну, в чужой дом, по сути, к чужим людям, ведь Олег с ней толком и не общался, она просто нуждалась в любви и заботе.       — Марина! — услышав своё имя, женщина подняла заплаканные глаза. Девочка бежала к ней навстречу.       Поднявшись со скамейки, женщина сделала пару шагов и заключила девочку в объятия.       Пара шагов — так мало, но если между близкими возникает пропасть недопонимания, то эта пара шагов может спасти от краха, главное, не бояться их совершить.

***

      Брагины плакали, крепко обняв друг друга.       Не сдержал слёз и Андрей, когда впавшая в кому Полина наконец открыла глаза, и теперь-то, когда Андрюша официально его сын, у них всё будет хорошо и, пусть восстановление будет долгим, они всё выдержат, Кисляк теперь знал это наверняка.       Прослезился и Игорь, в первый раз ему самому удалось успокоить плачущую Надюшу, девочка уснула, мирно посапывая, в крепких руках отца.       В тот летний день в огромном городе плакали трое мужчин, и Москва, нарушив своё главное правило, поверила их слезам. Ведь это слёзы счастья, счастья, за которое стоит бороться, пока в сердце горит свеча последней надежды.

***

      — Пап, а пап, — девочка настойчиво дёргала отца за руку, возвращая того в реальность, — так почему тебя зовут «Мажор»?       Игорь улыбнулся и, опустившись на корточки, поцеловал дочку в макушку.       — Я тебе обязательно расскажу, но не сейчас…