***
— Что, если она действительно моя дочь? — этот вопрос остался у Игоря последним аргументом, о его борьбе за девочку сестра Вики ничего и слышать не хотела. — Мне плевать! — Аня перебивала Игоря, что бы тот ни говорил, не желая слушать вообще никаких доводов. — Главное — она дочь моей сестры, единственное, что у меня от неё осталось! Это из-за тебя она погибла, эта пуля должна была достаться тебе! Аня и Игорь ещё долго спорили на повышенных тонах, забывая о том, что могут разбудить ребёнка. Анна снова и снова обвиняла Соколовского в смерти своей сестры, Игорь изо всех сил пытался доказать девушке, что ему тоже больно, что он, чёрт побери, уже две недели нормально не спит, что, едва закроет глаза, видит её, плачущую, что, если бы мог, сам бы вместо неё сдох… На каждое своё слово молодой человек получал ещё десять, с каждым разом Аня ещё громче кричала, настаивая на том, что племянницу Игорю не отдаст, даже если тот трижды отец девочки. Чем громче люди кричат, тем меньше у них шансов услышать друг друга. Парадоксальный закон. Чем громче крик, тем сильнее разыгрывается буря в душе, она застилает глаза, а крик даёт надежду, что тот, кто стоит в ста метрах от тебя, всё же выйдет к тебе на голос из самой пучины урагана. Так уж заведено в природе, что у боли тысячи оттенков, она никогда не повторяется, своя для каждого, и, конечно, каждый совершенно справедливо считает, что его страдания самые сильные, и никому этого не понять. Когда два человека теряют одного близкого, горе не объединяет их, а, наоборот, отталкивает, словно одинаковые заряды. Каждый думает, что ему больнее, и с лёгкостью обвиняет друг друга в бесчувствии. Именно это и происходило сейчас в одной из московских квартир. Два человека, потерявшие того, кого любили, пусть каждый по-своему, но до безумия, захлёбываясь словами, пытались докричаться до друг друга и доказать — его боль сильнее, а боль, казалось, словно кровь, уже носом хлещет, впору голову запрокидывать. Со стороны они напоминали героев притчи о Соломоне: каждый яростно тянул ребёнка в свою сторону, а поскольку матери рядом не было, вряд ли кто-то отступит первым. Игорь и Аня продолжали кричать, малышка, не подозревая о событиях, развернувшихся вокруг неё, мирно спала в кроватке, а под столом тихо поскуливал Жёлтый. Наблюдавший за всем Ваня наконец решил вмешаться, поняв, что сами они не разберутся. — Игорь, дружище, — парень обратил внимание Соколовского на себя, — погуляй полчасика с Жёлтым. Пёсик, услышав это, тут же вынырнул из-под стола и радостно завилял хвостом. Его рана зажила, швы сняли, и, конечно, теперь ему хотелось побегать. Взглянув на радостного пса, Игорь молча взял поводок. Он и сам понимал, что пора бы остановиться, пока не наговорили друг другу так много, что будет поздно.***
Жёлтый весело вилял хвостом, а Игорь, глядя на него, впервые за эти две недели улыбнулся, думая о том, что хоть кому-то хорошо. Он, конечно же, понимал — Аня права. Всё по его вине. Пуля, лишившая Вику жизни, летела в него, он и не думал это отрицать. Но, чёрт побери, он этого и предположить не мог! Если бы знать, что вся его месть закончится так, то он бы и начинать ничего не стал, лишь бы Вика была жива. Вся его боль была как раз в том, что теперь ничего не исправить. Даже если он сейчас пойдёт на кладбище, ляжет к ней на могильную плиту и пролежит так вечность, не изменится ровным счётом ничего: ему не поднять её из могилы, не поднять оттуда и отца с матерью. Тогда в чём же был смысл всей его мести? Ничего ведь не изменилось, стало только хуже. Месть не воскрешает мёртвых, а забирает живых — и почему он не понял этого раньше? Проблема человечества вовсе не в глобальном потеплении или финансовом кризисе, а в том, что истинные последствия своих действий мы видим уже после надписи «gаme over». Это как круги на воде, которые ты видишь только после того, как камень брошен. Зато сейчас Игорь прекрасно понимал Аню, у неё умерла сестра, и, конечно, обвинить кого-то легче, чем просто принять, что так произошло и иначе уже не будет. Но Аня не желала понять его, не хотела понимать, что у неё есть хоть кто-то, а у Игоря никого. В целом огромном мире — никого. И без этой малышки ему хоть в петлю, и уже даже всё равно, кто её родной отец.***
— Игорь может быть отцом девочки? — Ваня поднёс Ане чашку с чаем. — Не знаю, — девушка пожала плечами и сделала глоток, в нос ударил аромат цитрусовых, — может быть… Ане пришлось признать, что она, в общем-то, мало знала о жизни сестры, а чтобы та не нарушала её личных границ, сама старалась не выходить за рамки. Вот и вышло, что сестры больше нет, а кого она любила, о чём мечтала, чего боялась, да и что вообще было у неё на душе в последнее время, Аня и понятия не имела — и рада бы спросить, да уже некого. Всё-таки всё должно быть здесь и сейчас, а потом можно и не успеть. Видимо, сейчас настало такое время — чтобы отправить письмо, не обязательно писать его от руки и заклеивать в бумажный конверт, и давно в прошлом телефонные автоматы, стиральные доски и кассеты для магнитофонов, что перематывали с помощью карандаша. Жизнь упростилась, и в этой её обновлённой версии, чтобы называться родными, совсем необязательно всё знать друг о друге, достаточно носить одну фамилию. Может, Вика и любила Игоря, хотя почему «может»? Наверняка так оно и было. Может, они действительно были близки, и, может, он отец Викиной дочки, только какой теперь от этого толк? Анну даже не терзали сомнения, как бы там ни было, девочка останется с ней, а Игорь должен как можно скорее исчезнуть из поля зрения. — Если Игорь действительно отец ребёнка, это нужно выяснить, — голос Ивана вырвал Аню из раздумий. Девушка взглянула на молодого человека и нахмурилась, в её голове даже промелькнула мысль: «А не послать бы его куда подальше вместе с Соколовским?» — настолько она не хотела допускать мысль о родстве с последним, и уж тем более отдавать ему девочку. Аня словно хотела добить его, довершить начатое Катей. Девушке казалось это справедливым — раз Вики нет, то зачем Мажору наслаждаться жизнью, пусть себе сдохнет… О том, что Игорю ничуть не легче, она и не думала. — Я не помню родителей, — в поток Аниных мыслей вновь врезался Ванин голос, который, казалось, заговорил о чём-то, что вообще не касается происходящего вокруг, — но всегда думаю: если бы они были, может, и мы бы с братом такими не стали? Ты уже не вернёшь её мать, но отнимать отца не имеешь права. Тётка — это хорошо, ты и останешься ею при любом раскладе, но любому человеку нужны родители. Подумай, как ей лучше, а не тебе. Ты хочешь Игоря наказать, но тогда чем ты лучше Кати, которая в принципе с этой целью пулю и выпустила — это не закончится, пока кто-то первым не прекратит мстить. — Надо же, какие мы умные! Кидало с Жёлтым, — съязвила девушка. Иван, ничего не ответив, просто обулся и вышел на улицу. Где-то там Игорь гуляет с Жёлтым, а Ане сейчас лучше побыть одной. Просидев на пустой кухне около получаса, девушка наконец решилась войти в комнату. Она присела на корточки и сквозь деревянные прутья кроватки посмотрела на племянницу. Сытно наевшись, малышка всё ещё сладко спала, пока взрослые пытались решить её судьбу. И каждый из них был уверен, что только он знает, как для неё лучше, да только всё это ложь, как и вся их справедливость — каждый думал, как сделать лучше себе, а не ей. А этой маленькой девочке оставалось лишь надеяться на того, кто в итоге одержит победу в этой войне. — А может быть, Ваня и прав, — шёпотом проговорила Аня, взяв ребёнка на руки.***
Чем ближе была клиника, из которой нужно было забрать анализ на отцовство, тем меньше становилось воздуха в атмосфере, на грудь словно давил тяжёлый камень, и Игорь замедлил шаг. Сегодня он снова поступит так, как поступал частенько в той прошлой жизни — купит правду за деньги. Он давно уже усвоил: в мире купить можно абсолютно всё, главное назвать правильную сумму. «Справедливости искал? Купил бы, да и всё» — мысленно пристыдил сам себя и сплюнул под ноги. На душе у парня было гадко, как на улице поздним ноябрём, слякотно и грязно. Опять он нагло лжёт, не то чтобы ему в кайф, просто рисковать нельзя. Ведь существует вероятность, что Вика была права — ребёнок от Дани, в этом случае никто девочку ему не отдаст. Игорь считал это той самой «ложью во благо»: живой, пусть и фальшивый, отец — это всё же лучше, чем настоящий, но мёртвый. Аня никогда об этом не узнает, а если и узнает, то оставалась надежда, что простит. Простит. Ведь она уже и так многое ему позволила — например, похоронить свою сестру в ограде Соколовских, и согласилась на анализ ДНК. Так что надежда на прощение оставалась. Соколовский вдруг осознал, что вся его разорванная в клочья жизнь наскоро сшита лишь тонкой нитью надежды. Не будет надежды — ничего не останется. А ещё молодой человек понял, что, кажется, наконец придумал дочери имя. Многие прямо сейчас готовы были бы его осудить за очередное проявление эгоизма — видите ли, «решил наладить свою рухнувшую жизнь с помощью чужого ребёнка и снова за деньги! Да, люди не меняются, так и остался продажным мажором, собаку бы лучше завёл…» Однако на все подобные обвинения Игорь плевать хотел, в первый раз в жизни чувствуя, что делает всё, как должен, а что снова за деньги, так рад бы поклясться, что в последний раз, только никому неизвестно, что там за поворотом — лучше не зарекаться.***
Игорь прошёл по коридору до нужной ему двери несколько шагов. Удивительно, правда? Самая обычная дверь. Самая обычная табличка с фамилией и инициалами, да и за самой дверью не скрыто ничего необычного, да только таким, как ты туда вошёл, уже не выйдешь. Кто-то выходит из этого кабинета радостным, что обрёл родную кровь, кто-то же, напротив, радуется тому, что избавлен от «родительства», ну или же огорчён алиментными обязательствами — по-разному. У Игоря у самого тряслись колени. Хоть у него и была припасена пачка купюр, в самой глубине души он хотел, чтобы эта девочка и вправду была частичкой его. Думая обо всём об этом, молодой человек не сразу заметил парня, что сидел на железном больничном стуле у нужной двери в ожидании очереди. — Вы последний? — спросил Соколовский. Банальная фраза из советских очередей, но ничего другого на ум не пришло. — Там обед начался, — парень будто не сразу понял, что обращаются именно к нему, — как закончится, идите Вы, я не спешу. — Ещё не решил, хочешь ли быть папой? — сам не зная зачем, ляпнул Игорь. Чёрт побери, и когда он сам-то повзрослеет, а ещё ребёнка ему… — Я и так знаю, что это не мой сын, но вот что делать с этим, я не понимаю. В коридоре клиники повисла тишина. Каждый понимал, что сейчас либо они продолжат молча ждать конца перерыва, либо Игорь услышит увлекательную историю от парня, который кажется ему знакомым и позже он поймёт, где видел его. Соколовский не знал, хочет ли всё это слышать, а Андрей, так звали парня, до конца не знал, хочет ли всё это рассказать совершенно незнакомому человеку. «От меня не убудет» — вдруг подумали оба. Дорога Андрея Кисляка, в прошлом хоккеиста сборной России, как и путь Игоря к этой двери, началась с выстрела.