***
Ньют проснулся в своей кровати. Снизу, на кухне, были слышны голоса и разного рода звуки приготовления еды. Ньют, ещё неотосшедший от сна, сначала не мог понять, где находится, но пару секунд спустя вспомнил, что вернулся в суровую реальность. Конечно, он всегда мог от неё спрятаться, лишь заперевшись в своём чемодане, но теперь у него была семья и они как никак нуждались в нем. Все же он любил их. Мужчина достал из шкафа бархатный халат цвета охры, надел свои любимые тапочки и спустился вниз. Не сказать, что на кухне царил хаос, но скучно там точно не было. Пенелопа и Лорена сидели рядом за столом и задирали друг друга — впрочем как обычно. Банти с чем-то копошилась у плиты, иногда ругаясь себе под нос, но когда увидела Ньюта, приветливо улыбнулась. Два нюхля повисли на люстре, срывая с неё кристаллики хрусталя. Видимо, они надеялись, что пока все заняты суетой повседневной жизни, их никто не заметит. Лита же просто сидела в кресле рядом с камином и спокойно попивала чай, читая какую-то книжку. Казалось, шум, доносящийся из кухни, совсем не колышет её. Ньют сначала подошёл к дерущимся дочкам и попытался разнять их, но через минуту они снова начали препирания, поэтому он решил оставить их в покое. Пенелопа, по праву старшей сестры, — хоть и была старше всего на два года — позволяла себе указывать и нравоучить, что очень бесило Лорену. Одна не могла уступить другой и на почве этого между сёстрами всегда происходили конфликты. Пенелопе было девять лет или почти десять (её день рождения был в феврале), Лорен — восемь. Внешне они не слишком походили друг на друга. Пенелопа имела рыжевато-каштановые волосы отца, пухлые губы и светлые карие глаза матери, а также имела немного приплюснутый нос. Лорен же с точностью наоборот. Глаза её были зеленоватого оттенка, а волосы темные, черты лица у неё не слишком выделялись в отличии от Пенелопы. Сходство сестер находилось лишь в том, что обе они были смуглые и веснушчатые, и обе темнее отца. Нюхли, увидев Ньюта, быстро спрыгнули с люстры и убежали куда-то в другую комнату. Мужчина лишь хмыкнул, подошёл к Лите и поцеловал в щеку. Она, словно и не заметила этого, лишь перевернула страницу. — Сегодня нужно выбраться в город и купить подарки девочкам, — сказала Лита. — Осталась всего лишь неделя до Рождества, а мы даже не определились, что им подарить. — Ну, меньше чем через год Пени уедет в Хогвартс. Можно подарить ей собственную почтовую сову, — предложил мужчина. — А Лори получит справочник по уходу за редкими растениями, она же их любит все-таки. — Ньют, — вздохнула она и повернулась к нему. Свет от камина упал ей на лицо, подчеркивая все неровности и изъяны. И Ньют вдруг заметил, что года ей совершенно не идут. Что когда-то милые веснушки на носу и щеках посмуглели и превратились в еле заметные пятна, которые совсем не украшали её. Кожа Литы уже не была такой мягкой и гладкой как раньше, сейчас при ярком отблеске, он видел как в некоторых местах она начинает слегка шелушиться и шершавиться. Её фигура была так же элегантна, одевалась Лита всегда по моде, но тот живой блеск глаз, который так и манил Ньюта в молодости, она потеряла безвозвратно. Теперь лишь маленькие отражения огня искрились в её взгляде, а сам он был холоден и ужасающе спокоен. — Пойми, у Пенелопы и так хватает животных, она видит их каждый день и такой подарок её совершенно не удивит. Лорена же совершенно не выносит читать и изучать что-либо. Да, ей нравятся цветы, но это все. Пойми Ньют, — она досадно вздохнула. — Ты пытался… Правда пытался пробудить в их интерес к твоему ремеслу, но пойми… В твоих дочерях нет того энтузиазма, который был у тебя. Вдруг со стороны лестницы послушался грохот и через секунду оттуда показалась маленькая девочка, а за ней бежал Дугль. Надо сказать, что девочка не шла, а левитировала в воздухе, а камуфлори пытался поймать её руку, чтобы та не сталкивалась с посторонними объектами. Ей было всего лишь семь лет. Она самая младшая из дочерей Ньюта Скамандера и Литы Лестрейндж. Девочка, в отличии от своих сестер, была неугомонной, трудолюбивой и необыкновенно любознательной, чем доставляла обоим родителям кучу проблем. Но Ньюту нравилась эта сторона девочки. Нет. Лита была не права. Именно младшая из их детей обладала энтузиазмом отца. Они с Ньютом могли часами просиживать в его чемодане, ухаживая и изучая животных. Девочка восхищалась отцом и всегда таскалась рядом с ним, что очень умиляло его. Её тёмные прямые волосы доходили до плеч, кожа, покрытая веснушками лишь немного в районе носа, имела бледноватый оттенок, в отличии от других людей, а глаза её… Глаза её тёмные и бездонные, добрые напоминали Ньюту те самые, которые он видел лишь у саламандры. — Порпентина, — позвала Лита. — Ты опять без спроса лазила в чемодан отца?! — девочка виновато улыбнулась, подняв брови, и женщина тут же встала с кресла, подошла к ней, за руку спустила ее с потолка (к счастью потолки в их доме были не слишком высокие). — Юная леди, ваши выши выходки мне надоели, — грозно произнесла Лита, удерживая дочку на месте за плечи. — Никаких подарков и праздника на Рождество, будешь весь день сидеть в комнате! — Это нечестно! — насупилась девочка. — Не спорь! — топнула ногой Лита. — Ньют, а ты что стоишь? Мужчина сначала слегка растерялся, но потом подошел ближе к ним. Он внимательно осмотрел девочку, а затем сказал: — Ты опять пыталась поймать вереницу? — Прости, папочка, она залетела в твою мастерскую и так назойливо жужжала… — Я же говорил тебе быть осторож… — хотел сказать мужчина, но поймал гневный взгляд супруги. — То есть… Что ты вообще делала в чемодане одна? Это слишком опасно, ты же… — Знаю, знаю. Пикирующий злыдень может высосать мои мозги, окками кусаются и вообще я еще слишком маленькая, чтобы подходить к твоим животным, — пробормотала Порпентина уже заученную фразу, которую Лита не раз заставляла Ньюта говорить ей. Муж с женой переглянулись. — Когда это пройдет, — выдохнула женщина. — Иди завтракать, а потом мы всей семьей идем в магазин, — эта фраза заставила Порпентину широко улыбнуться, и она от радости резко подлетела вверх, слегка стукнувшись головой о потолок. — Ньют, — Лита обратилась к мужу, — отведи Дугля в чемодан и иди тоже завтракать. Мужчина взял камуфлори за руку и пошел с ним на второй этаж, туда, где находился чемодан. Почему-то этот случай пробудил в нем какие-то теплые чувства и давние воспоминания. Всегда была Порпентина. Девочка, слишком похожая на него. Она всегда была рада любым его подаркам. Порпентина… Тина… Они никогда не звали дочку так. Тины никогда не было, была лишь Порпентина. Ньют вдруг неожиданно вспомнил как шесть лет тому назад держал новорождённую дочку на руках, как увидел её глаза… Те самые глаза саламандры. И как она улыбнулась ему. И он вспомнил совершенно неожиданно ту, в честь которой назвал свою младшую дочь. Тину, в честь которой назвали Порпентину. — Какая красивая… — прошептал он, покачивая девочку на руках. Мужчина слегка пощекотал её подбородок, и малышка вдруг открыла глаза, изобразила что-то наподобие улыбки и зевнула. Её глаза были темными, но это не были глаза Литы. Может быть цвет и был одинаков, но взгляд — нет. Девочка смотрела на него умными блестящими глазами… саламандры. Они блестели и искрились живым огнем и манили глубиной. Он тут же вспомнил. Ньют вдруг неожиданно вспомнил ту, которую, казалось, позабыл. — Тина… Порпентина, — прошептал мужчина. — Откуда такое имя? — спросила Лита. — Что? — переспросил Ньют, повернув голову на жену. — Странное имя. Откуда оно? — Ниоткуда. Просто красивая… Имя красивое, — тихо ответил мужчина.***
Лондон этим вечером был снежен как никогда. Огромные пушистые хлопья падали с неба, засыпая собой дома, улицы и прохожих. Мерцали яркие огоньки, люди торопились и суетились, дети бегали вокруг домов, лепили снеговиков или кидались снежками. В воздухе витал аромат имбирного печенья, дыма фейерверков и ели. На стендах магазинов стояли разные игрушки и сладости: плюшевые эльфы и олени, леденцы, подвешенные на нитках шоколадные конфеты, глазуревые пряники и деревянные куклы Санты Клауса. Магическая сторона города в этот вечер не сильно отличалась от не волшебной. Косая аллея светилась разноцветными огнями так ярко, что резало глаза. Люди так же куда-то торопились и спешили, пытались урвать свой кусок в магазинах. Все было почти так же как и в мире магглов, только вместо плюшевых оленей и эльфов были настоящие, а заместо конфет — съедобные лягушки. Дети здесь баловались игрушками из лавки доктора Фойерверкуса, подшучивая над невнимательными прохожими или друг над другом. Также они толпились у кондитерской Шугарплама, пытаясь выпросить что-нибудь у хозяина. В обоих мирах царил предновогодний хаос. Оба они были идентичны друг другу, но и по-своему отличались. Как и всегда. По аллее шла семья, которая, казалось, вроде бы не отличалась от других, но в тоже время внутри неё творился какой-то свой собственный новогодний хаос. Мама, высокая блондинка с кудрявыми волосами, невозмутимо вела под руку своего мужа, которому явно не хватало её спокойствия. Вокруг них бегали и кричали дети. Вместе с детьми кричал и крутился муж. Неудивительно, ведь их было шестеро, и все они бежали в разные стороны, задевали прохожих и безобразничали. Самому старшему из них на вид было лет тринадцать, младшей — пять. Три девочки и три мальчика. Младшая, видимо, из-за того, что в силу возраста не могла угнаться за братьями и сестрами, шла рядом с отцом, держа его за руку. Семья завернула в небольшой магазинчик. Войдя в магазин, они увидели обилие клеток с различными животными и множество коробок. Как ни странно, в магазине было немноголюдно. Дети сразу же разбежались, крича и вереща, подбегая к клеткам и пытаясь дотронуться до животных. — Куинни, милая, может не надо? — взмолился мужчина. — Якоб, ты обещал им животного, — пролепетала женщина, осматривая клетки. — Нужно держать свое слово. — Я был уставший, мне хотелось спать, — возмутился Якоб, следуя за женой. — Я бы пообещал им что угодно лишь бы от меня отстали! Мы же вообще не за этим сюда приехали! Куинни никак не отреагировала на слова мужа и продолжила рассматривать клетки. Вдруг дверь в магазин снова открылась. На пороге стоял известный магозоолог по имени Ньют Скамандер со своей младшей дочерью. — Ньют! — воскликнул Якоб. — Какая радость! — Привет, друг, — улыбнулся мужчина. — Дядя Якоб! — широко улыбнувшись, Порпентина обняла толстяка. — Что вы тут делаете? Мне казалось, ты был против животных в доме? — Даже и не спрашивай, — вздохнул Якоб и оглянулся на своих детей, которые разделились на два лагеря и спорили о том, кого выбрать. Девочки голосовали за жмыра, а мальчики предлагали взять огромную черную крысу. — Вообще мы здесь, чтобы зайти в банк. У нас накопилось довольно много сбережений с булочной в Нью-Йорке и мы хотим их положить на счёт, чтобы в будущем открыть большую семейную пекарню в Лондоне. Отметим, что они жили в своём доме в Англии. Тринадцать лет назад Куинни узнала, что беременна, и Якоб все-таки согласился жениться на ней, но для этого понадобился переезд из Америки. Сначала они жили в небольшой квартире, но спустя пару лет и пару детей переехали в собственный дом на окраине Лондона. С Ньютом и его семьёй они виделись довольно часто. Куинни работала в министерстве, поэтому почти ежедневно пересекалась с ним. Якоб же сидел дома с детьми и видел друга только по выходным и праздникам. Но и этого было достаточно. — Дай угадаю, это идея Куинни? — улыбнулся Ньют, и получил утвердительный грустный кивок. — А сам-то ты с этим согласен? — Если честно, мне уже все равно, дружище. Единственное чего я хочу — это минута тишины и покоя, а если со всем соглашаться, то она появляется, хоть и ненамного. И как меня угораздило согласиться на шестерых детей? — взмолился толстяк. — Запомни, детка, — он обратился к Порпентине. — Никогда, никогда в жизни не заводи больше двух. Иначе тебя ждёт сущий ад. Девочка недоумевающе посмотрела на него, а Ньют недовольно кашлянул. — Ньют! — послышался голос Куинни откуда-то из-за клеток, а потом показалась и сама она. — Рада тебя видеть, — она подошла к ним. — А это что у нас за маленькая принцесса? — улыбнулась Куинни, глядя на девочку. — Эдди всю неделю тараторил, что хочет увидеть тебя. — Правда? — хихикнула девочка. — Конечно. Вон, иди сама спроси у него. Да и с остальными поздоровайся. Кэти и Эли уже давно просили нас сходить в гости к Скамандерам, — девочка тут же сорвалась с места и побежала в сторону остальных детей. — И ты, дорогой, тоже иди. Убедись, что они выберут более-менее нормальное животное и присмотри, чтобы не разодрались и не сломали ничего. Якоб умоляюще посмотрел на Ньюта, что-то недовольно пробурчал, но, не смея прекословить, отправился выполнять поручение. — И я рад тебя видеть, Куинни, — улыбнулся Ньют и женщина хихикнула. — Слышал, вы планируете открыть семейную пекарню? — Ох, Якоб уже рассказал? — она обернулась в сторону мужа, пытающегося успокоить непослушных детей. — Да, мы подумали, это было бы очень здорово. Якоб бы нашел себе занятие, да и выручка не будет лишней. Летом Зои и Якоб младший помогали бы отцу, а я приносила бы булочки на работу, призывая коллег сходить в пекарню мужа, — Куинни немного замечталась, совсем не замечая Ньюта, но секунду спустя неожиданно вспомнила о нем. — А ты как Ньют? И где же Лита и Пенелопа с Лореной? — Они, кажется, пошли покупать украшения для дома. — Ох, ясно. Передавай им привет. И Лита просила у меня рецепт индейки, скажи, чтобы подошла ко мне на работе, а то я вечно забываю ей отдать. — Обязательно передам. Последовало кратковременное молчание, длившееся секунд пятнадцать. Ньют посмотрел на блондинку изподлобья. Она словно собиралась с мыслями, пытаясь сказать что-то важное. — Ньют, я хотела тебя спросить, нам давно не удавалось побеседовать. Как идет работа над новым переизданием «Фантастических тварей»? Ему показалось, что это не совсем то, что она хотела сказать — Тяжело, — вздохнул мужчина.- Она и раньше тяжело шла, но с тех пор как у меня появились семейные обязанности, вообще не остается времени её писать. — Ты говоришь так, будто семья — это плохо, — нахмурилась Куинни. — Нет, совсем нет, просто… Просто, быть хорошим писателем и магозоологом — быть плохим мужем и отцом. Но если я хочу быть хорошим мужем и отцом, мне придется пожертвовать работой всей моей жизни и… — Ты не готов выбирать, — договорила блондинка, и Ньют не понял прочитала ли она его мысли, либо просто интуитивно угадала. — Да… Повисло недолгое молчание, которое прервала Куинни. — Оба мира лишь берут, не желая ничего отдавать взамен. …Но она только брала. Вам нужна та, кто отдает… Ньют почувствовал, как невольно вздрогнул, и сглотнул. Неужели? Они не поднимали эту тему уже десять лет. — Тина, она…? Куинни улыбнулась, опустила глаза и грустно вздохнула. — Прости, милый, — тихо сказала Куинни. — Я не могу тебе ничего сказать. Я обещала ей, ты же знаешь… — Она все еще…? — Да… — Но прошло уже столько времени… — Она любила тебя больше всего на свете, а ты разбил ей сердце, Ньют, — твердо сказала Куинни. — Она никогда не простит тебя. Это было странно для неё. Обычно блондинка всегда сохраняла свой особый «нейтралитет» и не принимала ничью сторону в их отношениях. Но тут её голос ясно показал на чьей она была стороне. — Мама! Мама! — шестеро быстрых радостных детей, от тринадцати до пяти лет, и одна менее быстрая седьмая подбежали к Куинни. — Папа разрешил нам взять сразу двух! — закричали шестеро, а через секунду показался и обреченный на вечные страдания Якоб. Внимание женщины тут же полностью переключилось на детей. — Нам пора, — тихо сказал Ньют, беря дочь за руку. — Рад был повидаться, Якоб! — мужчина утвердительно кивнул в ответ и отвернулся на детей, тяжело вздохнув. Перед уходом Ньют одним долгим взглядом попрощался с Куинни, а потом они с дочкой скрылись за дверью. Тина сидела у окна и с чашкой горячего шоколада в руках смотрела как за окном пушистыми хлопьями падает снег. Тогда Лондон тоже был снежным, таким же как и в эту ночь. Она сидела в длинном свитере Ньюта и шерстяных носочках с оленями. Свет камина освещал её силуэт, сама же она сидела в тени и лишь отсвет снега и луны немного освещали её лицо. Это было их первое совместное Рождество. Обычно этот праздник Ньют проводил в одиночестве, по крайней мере не в обществе людей. Тина сама приехала к нему. Она завалилась к нему в дом совершенно неожиданно с тяжелыми пакетами еды, коробками украшений для елки и подарками, присланными от Куинни и Якоба. Никогда ещё в его доме не витала атмосфера такого уюта. «Это все она», — подумал Ньют. Тина обладала той магической силой, которой не было даже у многих волшебников. Эта самая сила скрывалась в тех незаметных мелочах, которые она делала, не осознавая того. Все, что она делала, было магией. Тина повернулась к нему и на лице её засияла та самая улыбка, прекрасная, скромная и искренняя. Девушка завела прядь темных волос за ушко и в смущении опустила глаза, а Ньют все же, стоя в проеме двери, не отрываясь, смотрел на неё. Она казалась идеальной, а для него девушка и являлась таковой. Что делало её особенной? Чёрные глубокие глаза, их живой блеск? Может быть, тёмные, коротко остриженные волосы, которые струились легкими волнами около щёк? Или улыбка, скромная и ослепительная? А может… Нет, ничего из этого. Ньют был влюблён в неё бешено. Настолько, что казалось нет ничего и никого кроме неё. Он никогда не сказал ей об этом. Но Тина сама знала это. Она посмеялась и встала, поставила какао, подошла и положила руки ему на грудь. И тогда, уже тогда, почти пятнадцать лет назад, когда они только начали свои отношения, Ньют понял, что Тина будет той самой, единственной. Он понял, что никого бы не любил настолько сильно. И слов не требовалось. Искренность всегда слишком прекрасна, чтобы облекать её в какие-то слова. Тина просто погладила его волосы, а он нежно провёл рукой по её щеке. Она накрыла его руку сверху своей и прижалась к ней, чувствуя такое приятное тепло. И это все, что им было нужно.***
Снег шел, не прекращаясь, уже пятый день и если сугробы еще пытались кое-как убирать, то вот на крышах дела обстояли намного интереснее. Снега там накапливалось столько, что можно было строить снежные замки в два этажа. Зато вечера были темный и красивый, с мерцающими в небе звездами. Этот ничем не отличался. Все прохожие шли по улице, зажавшись в плащи, скрывая лица за шарфами шапками, и не видели красоты, что творилась вокруг них. А Порпентина видела. Пока папа стоял в очереди, чтобы набрать продуктов для ужина, а мама с сестрами сидели дома и занимались своими повседневными делами, девочка могла наблюдать всю красоту этого зимнего вечера. Она бегала вокруг людей, смеясь и радуясь непонятно чему. Кидалась или просто падала в снег, что-то лепила и просто лежала в сугробе, блестящими глазами всматриваясь в мерцающие звезды. Рядом с ней постоянно маячили белки, — видимо, из интереса — и Порпентина постоянно пыталась поймать хоть одну. Нет, ей совершенно ни к чему были эти белки, своих животных у неё было достаточно. Девочку привлекала оказия побегать за чем-то и что-то поймать, а потом отпустить и сначала. Чем-то напоминает её отца, не правда ли? И вот сейчас Порпентина гналась за одной такой белкой, белой, словно снег и очень-очень быстрой. Бегая за ней по парку, девочка постоянно сбивала и подрезала прохожих, из-за чего в её адрес слышались ругательства, которых она не слышала. Белка скакнула на забор, который был ненамного выше Порпентины, и с вызовом в глазах-бусенках посмотрела на неё. Девочка нахмурилась, отошла на несколько шагов назад, разбежалась и прыгнула. Все-таки рост сыграл свою роль, и Порпентина, зацепившись за ограду лишь кончиками пальцев, начала стремительно падать и угодила в сугроб. Довольная же белка взобралась на ближайшее дерево и ехидно смотрела на девочку. — Ты в порядке? — послышался голос сверху. Порпентина подняла голову и увидела протянутую ей женскую руку. — Да, спасибо, все хорошо, — девочка приняла помощь и, поднявшись, принялась отряхиваться. — Что тебе сделала эта белка? — Порпентина закончив своё дело, подняла глаза. Перед ней стояла женщина лет сорока, а за ней мальчик лет восьми. Ничего обычного в них не было на первый взгляд. Но глаза женщины внушали девочке доверие. — Ничего, — немного смущенно промолвила Порпентина. — Тогда зачем ты за ней бегала? — Не знаю. Мне нравятся всякие животные и мне нравится за ними бегать. А в парке из животных только белки. Вот я за ними и бегаю, — разъяснила девочка, и женщина хмыкнула и улыбнулась. Было в этой улыбке что-то грустное, но Порпентина не могла этого заметить — Ты напоминаешь одного моего знакомого, — на мгновение она задумалась. — Я Тина, а это мой сын Джеймс. — Привет, — мальчик улыбнулся, и Порпентина улыбнулась ему в ответ. Ей он показался довольно красивым, у него были глаза матери. — Я Порпентина. — Порпентина? — удивилась женщина. — Я тоже Порпентина. Я думала я единственный человек на Свете с таким именем, — усмехнулась она. — Постойте, вы же сказали, что вы Тина? — Мое полное имя — Порпентина, но друзья зовут меня Тина. Разве тебя никогда не звали так? — спросила Тина, на что получила отрицательное мотание головой. — Неужели, тебе нравится, что тебя называют Порпентиной? — Порпентина! Вот ты где! — вдалеке послышался голос Ньюта, и девочка обернулась на него. — Сколько можно тебя искать? Зачем ты убежала, я же сказал, что… — он прервался, когда увидел женщину стоявшую перед ним. — Папа! Папа! Это Тина, но ее зовут так же как и меня! Порпентина. Но друзья зовут её Тина, здорово правда? — кричала девочка, но слышал её только мальчик по имени Джеймс. Ньют издалека, пока кричал дочку, видел лишь силуэт женщины, стоящей рядом. Чем ближе он подходил, тем больше силуэт казался знакомым. Он сомневался, но сейчас… Нет, он не мог ошибиться. Прошло десять лет, а она не изменилась. Это точно была Тина. Его милая Тина. — Ньют, — мужчина сделал маленький кивок, неотрывно смотря на неё. — Ньют Скамандер. — Порпентина, — холодно произнесла женщина. Она тоже узнала. Как же она могла не узнать? — Тина Голдштейн. Рада встрече. Для кого они играли этот спектакль? Для детей? А может быть для себя? Всего лишь два знакомых незнакомца встретились на улице после десятилетней разлуки. Просто два старых… Друга? — Дети, — сглотнула женщина, не отводя глаз от Ньюта. — Идите поиграйте. Джеймс, — она на мгновение перевела взгляд на сына. — Будь джентльменом. — Идём, — мальчик подошёл к Порпентине и взял её за руку, слишком резко для джентльмена, но нежно. Девочка немного смутилась и слегка отдернулась, а мальчик посмотрел ей в глаза с улыбкой и его взгляд говорил «не бойся, не обижу». У него были глаза матери. Те, что внушали доверие. — Папа? — тихо спросила Порпентина. Ньют молча кивнул, не смотря в её сторону. Через секунду дети вместе убежали. Тина неожиданно вздрогнула, словно от холода. Магозоолог закусил губу и опустил глаза, прячась от её взгляда. А она, несмотря на неловкость ситуации, глаз не прятала и смотрела прямо в лицо Ньюту, ожидая реакции. Мужчина же готов был провалиться под испепеляющим взглядом брюнетки, так он прожигал его. Изредка Ньют все-таки посматривал на нее. В ее взгляде он успел увидеть легкий страх и давно забытую обиду. В памяти тут же всплыли обстоятельства их последней встречи. Они поссорились. Он уже не помнил из-за чего, да и какая разница? Он помнил как все разрушил. Помнил, как она ушла. - Лучше бы я никогда не встречал тебя! Ньют помнил, как она пошатнулась. Помнил, как глаза наполнились слезами, но по щеке потекла всего одна, оставляя мокрый след соленой боли. И помнил, как пришло осознание сказанного, как он сам пошатнулся. Но пришло оно лишь, когда Тина вовсю собирала чемоданы. — Тина… Куда ты… Стой! Куда ты собралась? Остановись, пожалуйста… Тина, я не хотел… Тина… Тина! — Мне кажется, вы довольно ясно выразили свое ко мне отношение, мистер Скамандер, — проклятое «мистер Скамандер» из её уст словно влепило ему сильнейшую пощечину. А Тина продолжила быстро собирать чемоданы, запихивая туда все кое-как. Все это время он умолял её остаться, просил не уходить, но она молчала, даже не смотрела на него. И собрав все вещи из дома, она трансфигурировала, оставив Ньюта одного. Это была их последняя встреча, и с тех пор Ньют ничего не слышал о девушке, которую любил больше жизни. Он написал ей двадцать четыре письма и ни на одно не получил ответа. Через год Ньют женился на Лите Лестрейндж, узнав, что та беременна. Дети играли и радовались жизни. Им было так хорошо, их ничего не беспокоило и не волновало. Они просто играли, ни о чем не заботясь и наслаждаясь компанией друг друга. Ньют глянул в их сторону. Ему показалось, что они походят на брата с сестрой, ибо оба имели чернявые волосы, темные карие глаза и бледную веснушачатую кожу. А ведь мальчик мог бы быть его сыном, вдруг пришло в голову мужчины. Не в том смысле, что он и есть его сын. Нет. Тот был слишком мал. К Ньюту пришла мысль, что у них с Тиной обязательно бы родился сын, о котором он всегда мечтал. Он знал об этом наверняка, и она знала. Тина глянула на детей, посмотрела на Ньюта, который тоже наблюдал за ними. Казалось, слова опять были не нужны. Казалось, проще было молчать. Легче было молчать. «А ведь он совсем не изменился», — подумала Тина. Она хотела сказать ему это. Ей хотелось сказать ему хоть что-то, правда хотелось. Говорить часами о какой-нибудь незначительной вещи, а ему бы все равно бы было интересно. Как раньше, как когда-то. И он, словно прочитав ее мысли, повернул голову и впервые посмотрел ей прямо в глаза. — Тина, — его голос был тихим и хриплым. Женщина невольно вздрогнула и поджала губы, ведь она скучала по нему, так сильно как и не могла себе представить до этого. Как странно. Она каждые два года ездила к семье Ковальски вместе с Джеймсом справлять рождество и множество раз проходила мимо дома когда-то ею любимого Ньютона Скамандера. За все это время она ни разу не увидела его, и чувства внутри словно притупились, но лишь одного взгляда хватило, чтобы разбудить их вновь. — У вас… — она быстро перебила его, но голос её предательски дрогнул. — У вас прелестная дочь. Мистер Скамандер. Снова ненавистное «мистер Скамандер» ударило Ньюта по щеке. Он вопросительно посмотрел на нее. Брюнетка смотрела холодно. — У тебя… Замечательный сын, Тина, — сглотнул Ньют. — Он похож на тебя. Я… — Мисс Голдштейн, пожалуйста. И скажите, как поживает ваша супруга, мистер Скамандер? Лита Лестрейндж, — этот вопрос значительно смутил магозоолога, и неожиданно повисла тишина, нарушаемая звуками ветра, несущего снежинки прямо на них и выкриками детей, играющих где-то вдалеке. Вдруг из куртки магозоолога выглянуло существо. Оно выглядело как нечто среднее между каким-нибудь травяным насекомым наподобие богомола и растением. В народе его называли лечуркой. Существо выглянуло из-за ворота пальто, огляделось, а увидев мисс Голдштейн, издало странный звук, напоминающий радостный возглас. Тина сразу же обратила на него внимание. — Пикетт, — сказала она и её губы дрогнули в улыбке. Ньют немного вытянул руку, и малыш сразу же пробежал по ней и перепрыгнул на пальто женщины. Тина погладила его по листикам на голове, и снова улыбнулась. Но уже широко. Уголки её рта то поднимались, то снова опускались, а глаза смотрели восторженно. Ньют знал эту улыбку. И улыбнулся в ответ. — Ты опять это делаешь? — сонно пробормотала Тина. — Что? — Это, — она повернулась со спины к нему лицом и открыла глаза. В темноте они, казалось, светились ещё больше. Девушка погладила его по кучерявым волосам и прижалась ближе, так, что её нос касался его. — Ты смотришь на меня постоянно, думая, что я сплю, — прошептала она. — Но я не сплю, — Ньют увидел как уголки её рта приподнялись в улыбке. — Я знаю, что ты смотришь на меня. — А я знаю, что ты знаешь об этом. Но ты никогда не говоришь, — он поцеловал её в лоб и закрыл глаза. — Люблю тебя. — И я тебя. …В такие моменты ты понимаешь, что влюбился. Когда не можешь заснуть ночью, потому что реальность наконец оказывается лучше всяких снов… — Он скучал по тебе, — сказал мужчина, хмыкнув. — Мы все, — Тина вдруг резко посмотрела на магозоолога. Она выпрямилась и быстро отпустила Пикетта обратно к Ньюту. — Мистер Скамандер… — Знаете, мисс Голдштейн, — быстро перебил магозоолог, как всегда избегая её взгляда. — Я хотел Вам сказать… Уже очень давно… Не знаю почему сейчас… Может неподходящий момент, но… Знаешь, Тина, у тебя очень узкие ступни, — Что? — Что? — Да, я уже давно заметил… Ещё в Париже… Пятнадцать лет назад… Помнишь, я тогда вместе с Якобом носился за тобой по всему городу? Когда искал тебя, я подметил, что твои ступни невероятно узки, что делает твою ногу очень изящной, а походку грациозной. Знаешь, это очень хорошо, ведь… — Мистер Скамандер, — уголки её губ опять дрогнули. Да, Ньют был тем ещё чудаком, но именно это всегда привлекало в нем Тину. Видя, как он вытворяет свои эти странные штуки и как заботится о животных, она влюблялась в него все больше и больше. Это было так странно, но девушка ничего не могла с собой поделать. — Как это относится к нашей беседе? — Не знаю, — пожал плечами Ньют, одновременно ухмыльнувшись. — Тина… Эти десять лет… — Мистер Скамандер, мы с вами не настолько близки, чтобы вести светские разговоры о ступнях и минувшем прошлом. И не могли бы Вы называть меня, как того требуют правила этикета? — протараторила Тина холодно, опустив глаза. На чёрные ресницы падали белоснежные снежинки и сразу же терялись в них, превращаясь в маленькие капельки. Можно было подумать, что брюнетка плачет, но это было не так. Она оборонялась. Поджавшая губы, выпрямившаяся и холодная, Тина была готова к любому его слову. — Мисс Голдштейн, за несколько последних лет у меня накопилось множество вопросов, а с нашей радостной встречей их накопилось ещё больше, но прошу Вас ответить лишь на один. И прошу Вас, не перебивайте. Такая прямолинейность у Ньюта была очень редка, поэтому оборона Тины вдруг треснула, и она незаметно вздрогнула. Он подошёл близко. Так, что она могла чувствовать его дыхание на коже. Вдох-Выдох. Морозный воздух между ними колыхнулся, и брюнетка снова вздрогнула. — Я написал тебе двадцать четыре письма, — тихо сказал Ньют. — Почему ты не ответила? — Что? Письма? Какие еще письма? — нахмурилась женщина. — Не притворяйся, Тина. Я полгода слал их тебе. Двадцать четыре письма без ответа. Неужели ты и правда поставила гордость выше того, что между нами было? — Я поставила? Ты помнишь, что ты мне сказал? Я помню! Я прекрасно помню! Я сидела в Нью-Йорке без доступа к внешнему миру и ждала тебя, надеялась, что ты извинишься. А через десять месяцев я узнаю, что наш благородный Мистер Скамандер женится на Лите Лестрейндж! — «Без доступа к внешнему миру»? Что ты имеешь ввиду? — остановил её мужчина. Казалось, она кричала так сильно, что вся округа могла их слышать. — Из-за побега Грин-де-Вальта на всех волшебников Нью-Йорка был наложен временный запрет на выезд заграницу или получение писем оттуда, — пробормотала брюнетка. — Но это было всего на несколько месяцев. Последовало кратковременное молчание. Тина сглотнула и её слегка передернуло. — Я писал тебе письма шесть месяцев, каждую неделю отправлял по одному. И я так злился, понимаешь, Тина? Я был так разбит и расстроен. А потом я встретился с Литой и… Через месяц я узнал, что она беременна, Тина… Я не мог… Понимаешь… Я… Прости… Просто ты не отвечала… — Я… Я не получила ни одного письма… Ньют… Если бы только знал… Я… — Я н-не знал… Я… О Боже, Тина, — теперь голос Ньюта дрожал, а руки начали трястись. Он коснулся локтя девушки. — Столько времени… Тина… — Ньют, — Тина сжала ему руку и прижалась к его лбу. По её щеке потекла слеза. Он обнял её, закрывая от ветра. Ему тоже хотелось плакать. Они снова молчали. — Что там было? — неожиданно заговорила она. — В этих письмах. Что ты написал? — Я… Я… Я не мастер красиво говорить, Тина. Но в этих письмах я писал красиво, — он немного замялся. — У меня осталось лишь одно. Около шести лет назад, в день, когда родилась моя младшая дочь, я написал это, — Откуда-то из внутреннего кармана пальто, Ньют достал немного помятый, слегка загнувшийся от частого прочтения лист и протянул его девушке. — Двадцать пятое. Мое последнее письмо, Тина. Которое я так и не решился отправить. Девушка дрожащими пальцами взяла письмо за край, слегка испуганно, растерянно и с надеждой посмотрела на Скамандера. И начала читать вслух тихим и дрожащим от волнения голосом.…Мы терялись, но нас находили и женили На тех, кому мы нужней. А кому мы нужней? Скорей всего зима наступит слишком поздно, Можно подождать, пока мы не сошли с ума. Это так по-взрослому что-то терять навсегда, Терпеть, если будет больно и если любовь… Если будет снег, собери немного и приноси домой.