Тысячелетний человек

Меня с рожденья мойры одарили, бессмертием зачем-то покрестив - Все умирают, обращаясь пылью, а я - живое чудо во плоти. Во мне все то же сердце, что у прочих, и та же кровь горячая внутри, Но дни летят, летят, сменяясь ночью: одно столетье, два, за ними - три... На земляной груди возводят стены, но время их стирает в порошок, И только для меня (во всей Вселенной!) ткут мойры до сих пор тончайший шелк, Не рвется нить, прочней любых алмазов, не позволяя мне закрыть глаза... Не знаю, для чего я так наказан. И как о самом главном рассказать: О том, как я влюблялся - чтобы позже к могильному бурьяну приходить, Как я давился страхом, болью, ложью, как сердце выло в раненой груди, Как хоронил любимых снова, снова... Как смерть искал, не в силах отыскать. Но у меня ни звука нет, ни слова - одна лишь бесконечная тоска. Мне по ночам одно и то же снится: как дней ручьи стекаются в моря - Ни края не видать им, ни границы (которое столетие подряд...), Спокойны, молчаливы и безбрежны; я в них тону, хватаю воздух ртом, И тяжкий дар бессмертия подвешен на шею мне чугунною плитой.