Часть 1
29 ноября 2018 г. в 16:40
Как-то в ночь луны ущербной, в рот набрав немого щебня:
«alle», «werden», «wir», «auch», «sterben» (i.e. «даже мы умрем»),
я читал про чешский Табор, за окном седой октябрь
по стеклу скрипел когтями в страхе перед ноябрем,
умолял впустить и спрятать перед самым ноябрем…
Кто там вздрогнул — за окном?
И я выглянул проверить. Ветер был — острейший вертел,
но действительно: при свете некто застил окоем.
«Сэр, — сказал я, — или леди? ждет вас сон под мягким пледом
и досыта разной снеди — ждет радушный вас прием!
Вы замерзнете, пожалуй, на ветру в один прием».
Мне мурлыкнули: «Умр-р-рем…»
Прянул гость и осмотрелся — густоусый, будто плесень,
а глаза блеснули вместе и смолой, и янтарем.
Мастью был пришелец черен, словно черт разоблаченный,
или новости в вечёрках, или клювы у ворон.
Длинный хвост окоротили клювы хищные ворон —
гол и жально раздвоён.
Гость мой грел под пледом лапы, я же думал: «Это Лавкрафт
или Поэ мне послали свое чадо под гербом?
Но каков бы ни был случай, угодить сей грозной туче
подобает брашном тучным, ставь не ставь вопрос ребром.
А иначе, в чем свидетель — хвост, белеющий ребром…»
Мне мурлыкнули: «Умр-р-рем…»
«Сэр, — сказал я, — или леди? не в обиде, но в обеде,
что предшествует обедне, познается всякий кром.
Не желаете ли мяса? Его пурпурная масса —
наша царственная маска, а под ней — гнилье гнильем.
Мы когда-нибудь и внешне станем истинным гнильем».
Мне мурлыкнули: «Умр-р-рем…»
Гость трапезничал паштетом, я безмолвствовал при этом,
упиваясь зельем цвета влтавинов с серебром.
Были в мыслях чешский Табор и арракисский сьетч Таб’р:
слава их утопла в травах, раны полнятся быльем.
Мы когда-нибудь и сами станем небылью, быльем…
Мне мурлыкнули: «Умр-р-рем…»
«О! вы зрите суть, — сказал я, — под наружностью сусальной:
клятву верности с вассала бог возьмет пред алтарем,
но о вечном ли рассвете помнить нам за миг до смерти,
если каждый был по смете озарен — и разорен?
Чем могли бы вы утешить каждого, кто разорен?»
Мне мурлыкнули: «Умр-р-рем…»
Гость лежал под абажуром, не сводя с меня прищура;
словно нимб сияла шкура, словно глаженый грогрон!
Меж зубов алел вполсилы пламенник неугасимый:
он ответил бы, спросил бы, он был речью одарен!
Отчего же зверь, который внятной речью одарен,
лишь одно твердит: «Умр-р-рем…»?
«Кот, — сказал я, — или кошка? время вам оставить в прошлом
снег и слякоть под подошвой, витиё в толпе угрем,
шерстку, сбившуюся комом, милость праздных незнакомок:
дом мой станет вашим домом — до того как мы умрем!
Поелику, надо думать, мы тогда не все умрем».
Мне мурлыкнули: «Добр-р-ро, м-р-р!»