Монстры

Стефан, в отличие от брата, никогда не кичился, не выставлял на показ то, какой он есть. Во времена их рождения — в тёмные и уже далекие — таких убивали. Убивали не сразу: бывало мучили годами — запирали где-нибудь в подвале или сбрасывали в глубокий колодец с гладкими до омерзения стенами и издевались: пускали кровь, заливали святой водой — словно верили, что та подействует; бывало поджигали и, конечно же, не кормили. Демон по молодости, уже после обращения, говорил ему, что какому-то мальчишке-вампиру на днях на городской площади выпустили кишки — человеческим детям было весело. Деймон говорил, что они заливались смехом. Стефан лишь качал головой, выслеживая себе еду из тех мужчин, что гуляли сегодня в саду (на той неделе голова того толстяка из бара отрывалась с приятным хрустом позвонков, а кровь била фонтаном — тогда был пир). Стефан пытался убедить себя, что он не монстр: что жертва обстоятельств. Но он продолжал раз за разом выпивать тела до последней капли, смотреть на сморщенные трупы и откручивать им головы, как детским игрушкам (кажется, его прозвали Потрошителем — а впрочем, ему было плевать). Он помнил, как разочаровывался в нём постепенно брат, помнил, как тот собирал вещи и уезжал. Деймон был опорой. И как бывает это, когда её убрать — всё рушится. Стефан помнил, как рушился он: со звуком, с треском — противно скрипя и громко падая, задевая что-то собой. Без брата было сложно, но всё же жизнь не кончалась на этом. Жажда крови была с ним сколько он себя помнил. Они как неделимое — всегда вместе. Порой эта жажда отпускала — порой накрывала с головой. Деймон советовала поступить так, как сделал он — послать человечность и уподобиться монстру: впиваться клыками под кожу и пить, пить, пить. До конца, до последней капли — смотреть, как жизнь вытекает из смертных вместе с их такой мягкой и нежной кровью (у животных вкус куда жестче). — Не обманывайся, брат, — как-то бросил Деймон, — бежать от этого тупо. Просто дай сделать то, чего так хочется — сломай ей шею, пусти кровь. Ты же ещё не забыл как это приятно? Ты же ещё помнишь, как тебе нравилось убивать? И Стефан помнил. Смотрел на Гилберт на её тонкую бледную шейку, словно искал место получше: где было бы больней, где крики были б громче. Монстр внутри жаждал этого, жаждал новой человеческой крови. Животная ему уже как вечность осточертела. Стефану казалось, что Гилберт могла бы усмирить монстра. Но… Монстр давно выбрался наружу.