Я люблю делать подарки

…— Ну вот, и готово, — Альфред Уилкис опустил палочку, прибавив на ёлку последний шар. Всё в волшебно-книжной лавке «Флориш и Блоттс» уже не намекало — в полный голос говорило о приближающемся Рождестве — венки из омелы и остролиста, ёлочка, на которую молодой помощник мистера Флориша только что нанёс последний штрих… — Молодцом! — мистер Флориш не без толики зависти покосился на палочку из древесины белого дуба. — Ну, если за десять минут никого уже не будет, можно и закрываться на сегодня. Пойдёшь покупать благоверной индейку к столу. — Гуся, — хмуро поправил Альфред. У помощника книготорговца в кошельке было не особо густо — похоже, на столе гусь-то появится, зато и зиму прощеголять доведётся без перчаток. Но будь он неладен, если сейчас запоёт начальнику — или кому бы там ни было — Лазаря. Как раз, чтоб сгладить неловкий момент, в окно забарабанили клювом подзамёрзшие почтовые совы. Едва лишь Альф отворил окно, как совы уронили ему прямо в руки два письма и, получив каждая по пять кнатов — ещё раз довелось ударить себя по кошельку — улетели прочь. — Смотрите-ка, аж из самой Румынии! — Альф вскрыл первое, из которого вывалилось чёрно-белое колдо — три молодых волшебника, укутанные по самый нос, греются возле костра. Прислонённые к дереву, «отдыхают» флейта, гитара и тамбурин, а у одного из весёлой компании, даром что одет, как на Северный полюс, всё равно из-под шапки падают волосы до самого пояса — такие не упрячешь «Эйн, — поневоле расплылся в улыбке Уилкис. — Как всегда, подражает своим предкам-ши, вон какую гриву отрастил — впору с Эмс соревноваться!», — англичанин вздохнул. В жилах приятеля, который прислал ему фото — длинноволосый как раз махал Уилкису рукой — текла одна восьмая крови последней в Британии Неблагой ши — и, естественно, тому принадлежала не гитара и не бубен! — а родные Альфа некогда прокляли бы сына за то, что он знается с «полулюдом». Да с недавних пор Уилкис прекратил воротить нос от «помесей». Чудесные волосы его жены — вот что заставило выдержать в школе конкуренцию с Итаном Торнтоном, зарившимся на одно с Альфом сокровище, а потом — рассориться крепко-накрепко с отцом, желавшим, чтобы в жёны наследничек взял дочку Булстроудов (помилуйте, да она — вылитая каргунья что лицом, что характером!) — и от всего, что полагалось будущему Главе Рода, осталась лишь редкая старинная палочка, а к Рождеству придётся довольствоваться гусем вместо индейки и дуть на красные от мороза руки. Гоня от себя мрачные мысли, Альфред разорвал второй конверт — и едва не заплакал помимо воли — открытка пришла…от мамы. — Кхм… — напомнил о себе Флориш. — Слушай, Альф, вон опять идёт тот самый старик, что скупает все книги по ликантропии и зельеварению — так уж и быть, его я обслужу, а ты иди-ка, бери своего гуся, я сам потом запру и выставлю защитные заклинания. Я же, как-никак, понимаю, все мы люди. — Да? -просиял «рыцарь Десдишадо». — Спасибо-сэр-благослови-вас-Небо! — эти слова он выпалил уже скороговоркой, хватая с вешалки пальто и шапку и выпрыгивая за дверь — парень так и не заметил, как улыбается в усы его начальник. Выскочив за дверь лавки, Альф едва не сбил с ног последнего покупателя, хотя старичина был довольно-таки бодр и крепок — дед клонился уже, похоже, на восьмой, если не девятый десяток, но казался очеловеченным вековым дубом — Уилкис подозревал, что ВСЕ зубы во рту у старика — собственные, а не вставные, а сложив два и два, можно было понять, чему дед обязан таким здоровьем и долголетием — увы, старинушка каждый месяц обрастал мехом и выл на луну, а зелья всё не помогали, раз он скупал новые и новые книги. — Ты, сынок, сейчас без метлы взлетишь! — беззлобно поддел клиент. — Ага, — выдохнул Альф, на бегу помахав рукой Оливеру Колдуэллу из «Скривеншафта» — эх, и книги, и перья-пергаменты-чернила расходились, как горячие пирожки, в начале учебного года, да и с начала четвертей, а сейчас в обеих лавках было пока затишье — и раскланявшись с полувеликаном Яннисом Константинидисом из «Волшебного зверинца» — бедолага, небось, терпел весь день, прежде чем позволили раскурить трубочку — магических животных табаком травить нельзя, хозяин за такое по шее надаёт, даже если для этого (Альф усмехнулся) владельцу зоомагазина доведётся взгромоздиться на табурет. Молодому магу нужны были друзья, а его былая слизеринская надутость и чванливость исчезла, как не бывала, после того как новоиспечённый супруг сам вынужден был зарабатывать на хлеб, да не только себе. Свернув за угол, Альф скатал — даром что руки как огнём обожгло — снежок и запустил в мальчишку-рассыльного Эрла Солигена (тот ведь в прошлый раз сделал так же!) — и тут же оба приятеля бросились врассыпную — Уилкис-то промазал (и на груди у пожилого полного господина распласталась великолепная снежная «корона», отчего тот рассвирепел, затопал ногами и громогласно принялся звать патруль — помилуйте, ради пустяка-то — и патруль!). И лишь возле лавки с продуктами помощник книготорговца замедлил бег. На гуся-то уйдёт всё содержимое тощего и многострадального кошелька, а ведь так хотелось бы сделать Эмс подарок… «Нет, первым будет не гусь» — Уилкис развернулся и зашагал совсем к другому магазинчику, уже не летя — нет, бредя, как на Голгофу…

***

…Для по-настоящему влюбленных друг в друга людей, даже шалаш может стать самым прекрасным место на земле, если он наполнен таким чувством как любовь. К счастью они жили не в шалаше, а в меблированной квартирке за восемь галлеонов в неделю. Обстановке не то чтобы вопиющая нищета, скорее красноречиво молчащая бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем, в щель которого не протиснулось бы ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, из которой ни одному смертному не удалось, бы выдавить ни звука. Дверная табличка, на которой значились имена нынешних хозяев, была стерта до такой степени, что нужно хорошенько приглядеться, чтобы прочесть написанное на нем имя. Сама квартира находится на окраине Лондона, и хозяином является маглорожденый волшебник, уступивший им это жилье за небольшую плату, которую они вполне могут потянуть, но все же приходится много себе не позволять. Большая часть гардероба составляют старые вещи, которые малы или почти. Что-то новое может очень редко себе позволить и на эту самую вещь приходится копить, откладывая и лишая чего-нибудь. Девушка подошла, сжимая в руке только галлеон восемьдесят семь сиклей на подарок Альфреду! Её Альфреду! Сейчас и не сосчитать, сколько радостных часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к Рождеству. Что-нибудь особенное, редкостное, драгоценное. Завтра Рождество, а это все что смогла накопить, рассчитывая каждые расходы, которых оказалось больше, чем она рассчитывала. С ними всегда так бывает. Подойдя к зеркалу, Эмма вытащила шпильки, волосы, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада рассыпались, они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю ее фигуру. Из глаз на красный потертый ковер упали три слезинки, не давая себе на раздумья ни секунды, девушка собрала обратно волосы. Одевшись, Эмма умчалась вниз, на улицу…

***

… — Дорогая, вот я и до… — Альф, сейчас жаждущий только одного — водрузить гуся на стол и отогреть дыханием покрасневшие руки -застыл, точно соляной столб — верующий, стоя посреди разграбленного храма, и тот был бы раздавлен куда меньше. — Эмс! Что с тобой? Что с твоими волосами?

***

…Подарки приятно не только получать, но и дарить, особенно если его получит дорогой сердцу человек. Что может быть лучше счастливой улыбки любимого? Правильно, ничего. Именно за неё многие готовы отдать любые драгоценности мира, последнюю вещь, что снова увидеть как дорогие сердцу губы изгибаются в счастливой улыбке, и слышишь смех. Стоило только переступить порог дома, как место радости и оживления от купленного подарка заняло предусмотрительность и расчет. До того, как Альфред вернется исправить разрушения, причиненные великодушием в сочетании с любовью. Для этого Эмма включила газ и достала щипцы. Двадцать галлеонов — ровно столько она выручила за свои волосы, этой суммы хватит на выбранный для мужа подарок. Ну, а волосы… Они отрастут быстро! Они у неё всегда растут быстро… и вдобавок — а не примешалось ли давным-давно в её род какое-нибудь магическое существо вроде вейлы? Может, не настолько она и маглорождённая?— обладают уникальными волшебными способностями… Мастеру Олливандеру пригодятся её волосы на ядра для палочек… Ну, а причёска… Не прошло и сорока минут, как голова Уилкис покрылась мелкими кудряшками, которые сделали ее похожей на мальчишку, удравшего с уроков. Она посмотрела на себя в зеркало долгим, внимательным и критическим взглядом. «Хорошо, если он меня не убьет на месте! Как только увидит, то подумает, что похожа на одну из хористок. Что мне ещё оставалось делать, если на подарок всего-то оставалось галлеон и семь сиклей? Да это был единственный выход из данной ситуации, он обязательно поймет!» К его приходу кофе уже был сварен, раскалённая сковорода, стоящая на газовой плите дожидалась котлет. Эмма сидела на краешке стола и с замиранием сердца дожидалась его прихода, шепча себе под нос одни и те же слова, словно молитву. — Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась. Снизу послышался звук открывающейся двери и его шаги внизу на лестнице — и Эмма на мгновение побледнела. Ей стало страшно — нет, СТРАШНО! — что Альф любил её только из-за волос, и как только увидит такой, то уйдет в тот же момент. На мгновение Уилкис забыла, как дышать, сердце от страха готово было вырваться наружу, и она до побелевших костяшек сжала в руках подарок для Альфа. Альфред замер около входной двери, девушка с нескрываемым страхом смотрела на него, боясь того, что он ей скажет. Он заметил, заметил то, что жена сделала со своими волосами, да и не заметить было сложно. — Альфи, милый, — Эмма закричала, соскочив со стола и побежала к нему. — Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к Рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? У меня очень быстро растут волосы. Поздравь меня с Рождеством, и давай радоваться празднику. Если бы ты знал, какой я тебе приготовила подарок!

***

— Мерлин великий! Неужели ты посчитала, что я тебя только из-за волос...? — Альф заключил жену в объятия. — Вот ведь вздор какой! Да ты в любом виде всех красивее! И вообще, я брал тебя замуж любую — в богатстве и бедности, здоровье и болезни! Если я слово своё не держу — то я не маг, а… а… Мордред знает что такое! Просто теперь, — Уилкис вздохнул, — ну… словом, взгляни вот на это — и поймёшь, отчего я так оторопел сперва, — из кармана пошарпанного пальто молодой волшебник вынул свёрток. — Ты же так об этом мечтала! — разорвав бечёвку и бумагу, Альф выложил на стол — рядом как раз со злополучным гусем — три чудесных черепаховых гребня — один задний и два боковых.Со вделанными в края блестящими камешками. Все три как раз под цвет волос Эммы. Наследник Рода Уилкисов — смог бы позволить себе купить и это, и хоть звезду с неба — вот разве что ну не мисс Булстроуд же носить их! А вот нищему помощнику мистера Флориша достать их было ничуть не легче, чем сорвать с небес ту же зарю Вифлеемскую. Эмма так давно благоговейно любовалась черепаховым чудом в витрине — а… а теперь, когда мираж воплотился в руках миссис Уилкис, уже нет её прекрасных кос.

***

… Голос в голове, пока она ждала мужа, настойчиво твердил, что Альф начнет на неё кричать, крушить все, что попадется на пути, срывать, голос обвиняя во всем, а и того уйдет. Навсегда. Он этого не сделал, наоборот, в очередной раз убедил в искренности своих чувств. Возможно, она слишком себя накручивает, а сам парень готов любить её любой, и неважно какой длины у неё волосы Эмма замерла, глаза округлились от удивления, ведь она ожидала увидеть всё, что угодно кроме своих вожделенных гребней. Девушка не раз подолгу любовалась ими на витрине магазина. Это была её мечта, такая несбыточная, но желанная. Словно это мечта о звезде, которую невозможно снять с ночного неба, и единственное, что остаётся, это любоваться красотой оной, мысленно твердя себя, что когда-нибудь потом у неё будут такие же. Возможно, не в этом жизни, но может быть в следующей. Уилкис почти каждый день приходила к этому магазину и любовалась на такую недосягаемую вещь, а сейчас фантастика, сказка лежала перед ней на столе. Девушка моргнула несколько раз, потёрла руками глаза и ущипнула себя за руку, сморщив нос от боли. Гребни не исчезли, остались лежать на месте. — Как, как тебе удалось их купить, они ведь дороги, нам не по карману, — Эмма взяла гребни в руки и прижала их к груди. — Подожди, я сейчас покажу, что купила тебе. Осторожно, словно боясь сломать или разбить своё чудо (последнее было довольно проблематично) положила на стол, и достала футляр для палочки. — Вынимай скорее свою палочку. Она должна храниться здесь, ведь столь уникальная вещь достойна большего, чем просто храниться в кармане штанов. — Дело в том, родная, — Альф виновато замялся, — что моей палочки… больше нету. Такой дорогой подарок, как гребни, был мне и впрямь не по карману, да ещё гусь… Чтоб раздобыть деньги на них, я палочку… продал. Только не думай, что я вообще теперь колдовать способности лишился. Я взял подержанную в «Полезных мелочах». Да, — парень вздохнул, — помню-помню: «Вы никогда не достигнете хороших результатов, пользуясь чужой палочкой». Да на что мне фамильная, если мне нечем тебя порадовать? Жаль вот одного — нам наши подарки придётся отложить до времени, — горе-даритель быть может, сказал бы ещё что-то, однако его перебил молодой жизнерадостный голос, затянувший колядку: — Шли три Цари Ко Христу со дары, Ирод их пригласил, «Куда идёте?» — спросил! Уилкис, вздрогнув, обернулся на дверь — на пороге, помахивая посохом с «Вифлеемской звездой», стоял… — Эйн, ты? Ты же в Румынии должен был быть! — изумился Альф, глядя на высокую, чересчур стройную для человеческой фигуру в куда более тёплых и добротных одеждах, чем у четы Уилкисов — длиннющая грива полулюда не уместилась под шапкой, привычно рассыпалась до пояса. Драконий заповедник в тамошних землях был надёжно укрыт от «красных» маглов, которым волшебный мир и во сне не снился. А даже драконоводы не чуждаются того, чтобы отобедать, а то и пропустить стаканчик в добротном трактирчике вроде «Мётел» — и музыка там всегда живая, никаких этих простецовых зву-ко-за-пи-сей! Ну, а на флейте, тамбурине и гитаре всегда были рады стараться Эйн со товарищи! — Моё письмо меня опередило, — а сам я сюда и летел, и "Рыцарем" добирался… и уж прости, я и твой разговор с женой услышал, и от твоего шефа Флориша кое-что узнал. Вот кто настоящие цари со дары — это вы. И откладывать подарки незачем. Сегодня же пошлю сову прабабке Рхоне, она переправит мне флакончик зелья для ращения волос — если ты, — Эйн кивнул Эмме, -не побоишься варева от Неблагой — но всё тестировано на мне, не траванёт! — шотландец расхохотался, подёргав себя за пряди. — А с палочкой Альфа сложнее — «Олливандер» уже закрыт, да и у меня столько с собой нет, но после праздника я кое с кем сложусь и выкуплю палочку обратно. — Да ты вовсе не обя… — залился краской англичанин. — Знаю, что «не обя», — перебил Кавендиш. — Там, между прочим, снаружи целая делегация ждёт. Запускать? А то замёрзнут!

***

К горлу подкатил комок из слёз, который буквально душил, не давая сделать и вдоха. Глаза наполнились слезами, и одна из них первой покоилась по щеке, оставляя почти незаметный след за собой. Эти слезы были одновременно радости и горя, ведь чтобы сделать, друг другу подарки, пришлось пожертвовать самими дорогими для себя вещами. Для людей, у которых денег достаточно, покупка подарков на рождество не такая и большая проблема, нужно лишь выбрать нужно, и заплатить за подарок, который чаще всего даришь не от чистого сердца. Только лишь по тому, что так принято, так нужно и т.д. В их ситуации все полностью, да и на оборот, она бы не стала обстригать свои волосы, для того, чтобы подарить такую дорогую, совершенно её не по карману вещь, если бы не любила искрении, всем сердцем, жертвую собой и своей судьбой. Редко можно встретить любовь до гроба, у совершенно не подходящих друг для друга людей из разных социальных слоев, разве что в какой-нибудь бульварной книжке, где принцы влюбляется в нищенку, и живут они долго и счастливо. В жизни все наоборот, если выходишь замуж за «принца», то чаще всего родителя отказываются от сына, так как выбрал в невесты не ту девушку, и сказка превращается в трагедию достойную пера Шекспира. Девушка уткнулась парню в грудь, не имея больше сил сдерживать рыдания. Плечи вздрагивали, а сама она через каждую минуту шмыгала носом, не самое прекрасное зрелище, но ничего с собой поделать не могла. Её захлестывали чувства, которые порой противоречат друг друга, а сама себя чувствовала себя маленькой девочкой, которая разревелась из-за какой-то ерунды. Он лишь крепче прижималась к его груди.

***

— Запускай! — Тогда к вам — волхвы! Мельхиор! — шуточно-торжественно провозгласил «ангел Рождества», и в комнатушку вошёл… Оливер Колдуэлл. — Вот это да! — оторопел Альфред. — А чего ты не с родными? — Подумал, вы без подарков останетесь оба, и вот… — парень выложил на стол пакет домашних сладостей, а самому «хозяину» протянул… рукавицы. Не перчатки, а именно вязаные рукавицы — наверное, поработала спицами миссис Колдуэлл. Если ранее мистер Уилкис мог похвастаться редкостной палочкой, а миссис Уилкис — волосами, то Делла Северн Колдуэлл — хозяйственностью, домовитостью и золотыми руками, хотя женщина и не выпускалась с Пуффендуя — она окончила лишь первый курс Когтеврана, и то была не её вина, но это совсем другая история. — Гаспар! — выкрикнул Эйн, зовя следующего «волхва» — за Оливером прошмыгнул… юный Эрл Солиген, прибавляя к гусю и домашним сладостям коробку шоколадных лягушек — на большее, видать, парнишке не хватило сбережений. И то хлеб. — А теперь Бальта… О НЕТ! ОСТОРОЖНЕЕ! ПРИГНИСЬ! — завопил Неблагой, и как раз вовремя — иначе грек-полувеликан треснулся бы лбом, да и дверь, пожалуй, снёс бы с петель. А стол через пару минут и вовсе начал угрожающе трещать от съестного — не обошлось и без «королевы рождественских блюд» — индейки. — А теперь… — Эйн уже расчехлял свою знаменитую флейту, уже сделавшуюся чуть ли не частью самого молодого полулюда. Вывел такое знакомое вступление, кивнув «Мельхиору». — Плясал Я на солнце, плясал на луне… -начал Оливер. — …И нынче явился плясать на земле… — подхватил Эрл, когда музыкант глянул уже на него. — В назначенный час перемены времён в Вифлееме от Девы был Я рождён! — поддержал басом Яннис. Альф обнял жёнушку за плечи, тогда как хор дружно грянул: — Пляс, пляс, пляс со всех сторон, Я Король Танца, сказал всем Он, Уведу вас всех со всех, со всех сторон За Собою в пляс, сказал всем Он. Пляс, пляс, не жалея ног, Я Король Танца, ведь Я твой Бог, Замкни цепь рук, войди в Мой круг, Ибо Я с тобой — и Я твой Друг! …Маглорожденный хозяин квартиры, уже порывавшийся призвать к порядку гостей у Уилкисов, застыл под дверью, так и не войдя — заслушался песней, которую сочным басом выводил под флейту парня-ши Яннис (благополучно сидящий на полу, дабы не разнести случайно квартиру вдребезги): — Вот уснул Вифлеем, и дома, и дворы, Лишь овечьи топтались стада, И казалось, столь тихой и мирной поры Не бывало еще никогда. Поднимался туман с иудейских земель И такой разливался покой, Будто вся эта ночь, как одна колыбель Материнской качалась рукой!