Письмо

2 февраля 2000 год Мам, я знаю, возможно, это письмо к тебе никогда не дойдет, и ты никогда его не прочитаешь, но можно я буду иногда писать тебе, когда почувствую, что уже не справляюсь со всем этим ужасом? Мне плохо и одиноко. И страшно. Сегодня в библиотеке стояла и пялилась минут двадцать на петлю. Я знаю, ты бы убила меня за такие мысли. Я сама бы свою дочь убила за такие мысли. Но я больше не могу, я чувствую, что еще чуть-чуть и сдамся. Я заперта в доме какого-то маньяка, который всех заставляет резать руки и тратить кровь для прохождения испытаний на время. Знаешь, он какой-то больной, просто урод. Несет какой-то бред про свободу, заставляет воровать у других, собирать по дому птичьи перья и мозаики, чтобы найти ключи и открыть все замки на двери в прихожей. Называет себя Кукловодом, а нас его марионетками, меня — почему-то Пером. Говорит, что только я могу открыть замки и спасти всех. А я не могу! Я устала и больше не могу, мам! Это просто ужас какой-то! Я недавно встретила свой девятнадцатый день рождения, я не хочу умирать! У меня все руки изрезаны. Здесь у каждого кроме Дженни руки в бинтах по локоть. Дверные ручки просто офигеть какие острые. Интересно, их кто-нибудь обрабатывает? Все же режутся о них по несколько раз на дню. Вот черт, конечно, их никто не обрабатывает! Как я теперь испытания с этой мыслью проходить буду?! Знаешь, когда Джим, местный доктор, снова перематывает мне их, я вспоминаю твои рассказы о СПИДе, столбняке, гангрене и ампутированных конечностях. Впервые жалею, что ты врач. Тут даже операции проводят портновскими ножницами, швейной иглой и молотком. Почему Кукловод не мог дать хирургические инструменты? Если так и дальше пойдет, то стремиться к этой его свободе будет просто некому. Представляешь, тут ничего страшнее перекиси нет. О зеленке даже слышать не слышали. Как жить вообще, если я руки постоянно режу, а дверные ручки не обрабатываются? Я же сдохну от какой-нибудь болезни быстрее, чем выберусь на волю. Или скончаюсь от потери крови в одной из ловушек. Их тут в каждом углу штук по десять. Джек однажды чуть не умер, когда ему гиря на голову упала. Зачем мы вообще поехали в эту чертову страну?! Я не говорила тебе, но мне с самого первого дня в Англии не понравилось. Жаль, что вы с Филом не оставили меня в России. Да-да-да, ты сейчас завела бы монолог на пару часов, что страшно оставлять меня одну, потому что мозгов у меня, как у птички, хоть я и совершеннолетняя. Я помню, мам. По крайней мере, я тут не одна. На самом деле тут довольно много народу: Дженни, Джим, Джек, Тэн, Райан, Ланс и Нэт. Я слышала про Алису с Биллом, но еще ни разу их не встречала, несмотря на то, что я давно в доме. Наверное, они обитают в тех частях дома, которые еще закрыты для меня. Кстати, про комнаты. Дом большой — мне доступны двенадцать комнат, но неоткрытых осталось еще много. Для того чтобы зайти в некоторые из них, кроме крови нужно еще что-нибудь. Например, для обсерватории нужны линзы. Задолбалась их искать, если честно. После испытания можно в свою комнату какую-нибудь мелочевку утащить. Представляешь, недавно произвела ревизию в сундуке, оказалось, что у меня двадцать семь лент, четыре теплых шарфа (так что не волнуйся, я не мерзну), три подшипника, одиннадцать тросов, шесть банок с полиролью, две чалмы, тридцать семь медных проволок, одиннадцать листов копировальной бумаги и еще целый сундук всякого хлама. Я даже два пакетика с семенами мака нашла. Жаль, не получится их сейчас посадить — окна заколочены, солнечного света мало, а для того, чтобы сделать клумбу на заднем дворе надо ждать весны. Чувствую себя вороной, которая тащит все, что блестит. Кстати, про ворон и крыс. У местных какая-то своя пьянка с фракциями, я так до конца и не разобралась. Называют себя Последователи и Подполье. У них главами работают два брата: Джим и Джек. Они как бы в ссоре и как бы терпеть друг друга не могут, поэтому отношения между фракциями натянутые. Вначале я вообще никуда вступать не хотела, но мне сказали, что так нельзя. Подполье не следует правилам маньяка и ищет свой путь на свободу. Последователи пытаются разгадать тайны дома. Я пошла в Подполье к Джеку. Да, мам, я безголовая и нарываюсь. Нет, поменять фракцию нельзя. Нет, Кукловод меня еще за это не наказывал. Спокойно, мам. Он вообще без повода с нами не разговаривает, сидит себе где-то и наблюдает за нами, как за муравьями в муравьиной ферме. Помнишь, ты мне дарила такую на день рождения, но отец ее разбил, когда… ну, ты помнишь. Камера даже в туалете. Извращуга. Я, когда моюсь или переодеваюсь, завешиваю ее футболкой. Конечно, можно по красной лампочке понять работает она или нет, но все равно неуютно. Еще одна странность — одиночных комнат в доме много, но почему-то все (кроме Дженни) предпочитают жить в комнатах общих. Так это раздражает! Знаешь, зашла однажды в гостиную, а там Джим переодевается! Полдня ходила красная, как помидор! Я живу на чердаке. Мам, не волнуйся, он теплый! Это не как наш чердак на даче. Там вполне просторно — большая кровать, стол со стулом, полка над ним, комод, напольная ваза (!), сундук, шкаф и люстра. И при всем при этом еще и куча места. Там даже электричество проведено! Правда, дверь узкая и в полу, но к этому можно привыкнуть, если не толстеть. Хотя, не думаю, что с подобным образом жизни это возможно. Дженни многое позволяется, но она слишком хорошая, чтобы я думала о ней плохо. Она не режет руки, не входит во фракции, не стремится к свободе. Правда, она готовит на нас всех и выполняет почти всю домашнюю работу. Не знаю, может Кукловод ее за кого-то вроде обслуги держит. Первую неделю не могла уснуть: доски скрипели и трещали, а по коридору вечно кто-то ходил. Потом решила, закрывая глаза, вспоминать нашу дачу. Сейчас уже привыкла, потому засыпаю спокойно. Я скучаю. По тебе, по Сашке, по Кейт, по Руби, по Филу. Я даже написать вам не могу, потому что тогда вы тоже попадете сюда. Действительно стало легче. Вообще я сначала скептически относилась к этой идее, ты знаешь, я не люблю писать просто так, но я надеюсь, что, когда я выйду, я сама тебе все это расскажу, и никакие письма не будут нужны. Люблю.