2
12 ноября 2018 г. в 20:14
Жизнь Максима Свободы — музыка и только.
Он ей дышит. Грудью полной, так, что вдох каждый ощущается в сердце где-то.
Свобода песнями с мелодиями незамысловатыми пропитан до клеточки каждой, до малейшей.
Музыка как панацея универсальная, как лекарство от болезней всех.
По музыке его жизнь читается без усилий особых.
Она — пластырь, который рану любую залечит без усилий особых.
Магия его личная.
Как бы плохо на душе ни было, в какой заднице беспросветной Анисимов ни оказался бы, музыка его вытягивала.
Всегда.
Когда нет никого.
Когда в душе пустота сплошая.
Когда тяжело так, что выть хочется, подушку несчастную бить изо сил всех.
Когда ты на волоске тонком до безобразия от того, чтобы в алкоголе проблемы и переживания души утопить.
Словно нужный очень круг спасательный посреди шторма бурного. Шторма из жизни кипящей, за которой Максим давно еще успевать перестал.
Пока все душ каких-то родственных ищут, Максим особо не волнуется насчет вещей подобных.
Думает наивно, что любить не способен.
[Обманывает себя самым наглым образом.]
Тешится мыслями о том, что не для него всё это.
Но в глубине души понимает прекрасно — он лишь обжечься боится.
Страх, что любовь его внутри мертвым сделает, выжжет там все напрочь и оставит абсолютную пустоту, что уже ничем не заполнится, сильным довольно оказывается.
И он в музыке утопает, дабы огня любви опаляющего так больно не видеть только. Потому что больше обжигаться сил в себе не находит.
Дни коротает с гитарой в обнимку, точно знает — она не предаст.
***
День вроде бы не примечательный ничем, обычный самый.
Но Максима целый день чувство странное преследует, будто бы он на подсознательном уровне ощущает, что что-то произойти должно.
Не знает совершенно, что именно.
Но ждёт чего-то: утром, когда из дома в спешке на работу ненавистную убегает, после обеда, когда сигарету очередную в перерыве выкуривает, бесконечный мыслей рой остановить пытаясь, вечером, когда пальцы его гитары струн касаются.
Погружается в мысли, думает, что же это за трепет забытый внутри, откуда он взялся. В голову ничего не приходит абсолютно.
Солнце за окном садится, лучами играя неторопливо, чайки над морем Владивостока кружат, узоры невидимые на небе вырисовывают.
Максим себя на мысли ловит, что вид с его балкона невероятный. И что чувство внутри вдруг спокойствие парню подарило такое нужное.
Он и спать ложится с э т и м незнакомым, но таким греющим ощущением внутри.
Ему впервые за долгое время не снятся кошмары.
***
Утро субботы, как известно, плохим не бывает.
Только если ты не просыпаешься от визга тихонького на соседней половине кровати.
От женского визга.
Когда ты вчера трезвым абсолютно спать лёг. И точно помнишь, что один в квартире душной находился.
Сон улетучивается, место уступая панике немой.
Максим подскакивает, как заведенный, сердца ритм слушая, что вдруг биться начинает так часто, как не билось, наверное, в жизни ни разу.
Рядом с ним на кровати девушка лежит. Да и ладно бы, если обычная — она явно... не из века нынешнего?
Что за бал-маскарад? Розыгрыш, да?
Это какая-то неудачная игра ролевая, или как расценивать то, что сейчас происходит?
Свобода неосознанно совершенно девушку оценивает, взглядом быстро пробегаясь по телу хрупкому.
Если не брать в расчёт то, что одета она, как барышня из каких-нибудь древнейших веков, то внешне незнакомка невероятно красива была.
Г л а з а.
Глубокие. Пропасть целая — в два счёта упадешь.
Смотришь в них, и что-то в груди ёкает, нет, по швам трещит.
Такие, в которых утонуть можно с легкостью — он подобных, клянется, никогда не видел. И почему-то уверен, что не увидит больше.
Она маленькая такая, но отчего-то ему слишком яркой кажется.
Хрупкая, будто бы кукла из фарфора.
Дорогого самого.
У Анисимова в горле пересыхает. И реальность для него на пару мгновений затяжных слишком далекой становится. Он будто бы и не тут уже вовсе.
На землю его опускает лишь тихое:
— Вы не хотели бы изъясниться?
Максим брови приподнимает вопросительно, а в горле — ком.
Большой, застрявший, как таблетка здоровенная, не дающий словам наружу вырываться.
Он с ума сходит? Это его воображение собственное так нахально предало?
Головой качает, шепчет, как мантру: «Нет».
А потом добавляет отрезвляющее наконец:
— Стоп, что?
— А?
— Что произошло, говорю?
— Я к Вам обращаюсь с тем же вопросом! — уже панически сообщает девчушка. Вот-вот, и она, гляди, на крик сорвется.
На глазах оливок спелых цвета выступают слёзы. Щеки розовые опаляют.
Анисимов, кажется, правил игры этой запутанной до сих пор не понял. Это несерьёзно ведь?
Он в защитном жесте руки поднимает и с кровати встает.
На часах восемь утра, и стрелка секундная двигаться не намерена.
Кажется, ему и не кажется вовсе.
Примечания:
напоминаю, что была бы очень рада прочитать ваше мнение о работе, так как я все еще не уверена насчет нее!