Хроники города Энск

Пока Генри лежал без сознания, Энск готовился к защите от неведомого противника. Полковник Вильсон, как и обещал, выстроил вокруг города танковую линию обороны. Его командирскую противотанковую самоходку, носившую гордое название «E110 Молниеносный», перебросили к северным границам города, куда, со слов капитана-настоятеля, и ушли некогда отделившиеся от их церкви сектанты. Помимо танковой обороны им еще предстояло вырыть и укрепить множество окопов вокруг всего Энска. К счастью, новобранцы отлично справлялись с этой задачей, а грузовики, оперативно подвозящие доски и мешки с песком, позволяли без перерывов возводить эти временные укрепления. Там же, где рыть окопы оказалось невозможно, например, на всех дорогах в городе, оборудовали блокпосты с прожекторами, на которых круглосуточно дежурили часовые. И, хотя через них могли беспрепятственно проезжать все желающие, дежурный, в случае обнаружения кого-то подозрительного, должен был немедленно сообщить о нем по радиостанции в штаб, где у приемника также все время находился старший дежурный, готовый включить сирену тревоги. В довершение этого в воздухе все время находился один из самолетов авиаотряда, круглосуточно летая вокруг города широкими кругами и разведывая местность, чтобы еще издали заметить приближающуюся группу противника. Впрочем, жители города, привыкшие к постоянному гулу моторов, не жаловались на шум по ночам. Лапуту решили поднять повыше, чтобы до нее было тяжелее добраться самолетам в случае нападения с воздуха. Поэтому температура под куполом ощутимо снизилась, и прежде, чем выйти наружу из любого здания, сначала приходилось тепло одеваться. Купол покрылся тонким слоем изморози и узоров, похожих на еловые лапы, отчего солнечные лучи с трудом проникали сквозь него, что также не способствовало потеплению. В оранжерее и жилых помещениях температура осталась неизменной, поэтому все обитатели острова по возможности старались сидеть по своим местам. Грифоны, которым запрещалось покидать остров, сидели нахохлившись, ели без аппетита и недовольно ворчали, когда к ним кто-то подходил. Акиро, немного отойдя от шока после нападения на его грифонов, вернулся к работе, которой и без того становилось все больше с каждым днем. Он ухаживал за своими ранеными в неравной схватке подопечными, про себя проклиная сектанта и периодически вспоминая лейтенанта Петренко, которому, как ему казалось, должно было икаться от этого, несмотря на разделившие их столетия. Сам же город продолжал жить мирной жизнью. Взрослые всё так же ходили на работу, а дети - в школу. Комендантский час также не сильно повлиял на привычки большинства, поскольку в такое позднее время мало кто выходил за порог. А вот указание гасить свет в домах после одиннадцати ночи привело к тому, что работавшим допоздна горожанам теперь приходилось трудиться при свете настольных ламп, занавесив окна тёмными шторами на плотной подкладке. Охрану у монастыря католических кришнаитов убрали и извинились за то, что подозревали их в нападениях на грифонов и пришельца. Монахи и настоятель приняли извинения, после чего торжественно объявили, что они, несмотря на то, что являются людьми духовными, усердно тренируются и готовы в любой момент встать на защиту своего города. Отставной капитан даже предлагал Юрию Задорожному без промедления приступить к несению службы, но генералу удалось убедить его подождать с этим, сказав, что если в их помощи возникнет необходимость, он сам даст знать. Но нападения, на удивление, не последовало. Ни в тот же день, ни на следующий, ни даже через неделю. Все бойцы постепенно выздоравливали и возвращались в строй, город уже не был таким беззащитным. Как потом шутил полковник Вильсон: «Это закон Мерфи - мы готовились-готовились, а они взяли и не приехали». Впрочем, такой расклад полностью удовлетворил генерала Задорожного и его подчиненных. - Будем надеяться, что они в ближайшее время не сунутся к нам, - пожимая на прощание руку коллеге, говорил генерал. - Не сунутся, - заверил его полковник. - Они догадываются, что разворошили улей, и мы теперь готовы принять их, причем далеко не хлебом-солью. Ну, а если у них хватит наглости заявиться сюда - звоните, приедем, поможем! *** Пришелец довольно быстро шел на поправку. Несмотря на тяжелое ранение, контузию и потерю крови, он на удивление хорошо восстанавливался. Все же Хаякава, при первом их знакомстве очень тонко подметила его сходство с «песиком» - по крайней мере, заживало на Генри все, как на собаке. Врачи, которые поначалу отказывались давать какие-либо прогнозы по его выздоровлению, теперь с полной уверенностью говорили, что он идет на поправку и ему скоро можно будет даже вставать с постели. Василий не мог нарадоваться этому, и каждый раз рассыпался в долгих благодарностях перед работниками больницы, ежедневно посещавших пришельца. Не обошлось, однако, и без осложнений. От обилия ежедневно принимаемых лекарств и капельниц у Генри сильно ухудшилось зрение. Сначала Василий заметил, что он во время чтения стал ближе подносить книгу к глазам. Он не придавал этому значения до тех пор, пока его друг не начал буквально касаться носом своей продолговатой мордочки страниц, стараясь рассмотреть буквы. Вызванный обеспокоенным водителем офтальмолог осмотрел Генри, вытащил из походного чемоданчика табличку с буквами, после чего долго проверял его зрение, заставляя его отвечать, какую букву он видит, и каждый раз сокрушенно качая головой. Затем, вооружившись фонариком и зеркальцем, долго всматривался в глаза пришельца. После проделанных манипуляций он сообщил, что зрение у Генри действительно очень плохое, началась сильная близорукость. Потом, завидев расстроенное выражение лица Василия, он поспешил заверить его, что это рано или поздно постепенно пройдет, и объяснил, что во время продолжительного лечения сильнодействующими лекарствами такое явление не редкость. А пока он может выписать хорошие очки, которые позволят не нагружать глаза еще больше. - Может, не надо? - пискнул Генри, почему-то испытывавший перед этим доктором благоговейный трепет. - Вы сами говорите, оно пройдет. - Надо, - вкрадчиво возразил ему офтальмолог. - Ты же не хочешь всю оставшуюся жизнь проходить в очках? А тебе они еще не раз пригодятся, если после лечения и дальше будет падать зрение. Наконец, Генри согласился. Окулист, вооружившись специальными очками с сменными линзами, долго переставлял их, спрашивая у пришельца, видит он надписи на табличке хуже или лучше. Потом, взяв обычную канцелярскую линейку и приложив ее к мордочке Генри, долго пытался измерить расстояние между его зрачками. Наконец, удовлетворенный результатом, он выписал рецепт и вручил его брату-сержанту, посоветовав не терять время, после чего удалился. Уже на следующий день Василий, вернувшись с города, торжественно вручил Генри небольшой чехол. Открыв его, пришелец обнаружил в нем незамысловатого вида очки - круглые, в толстой зеленой оправе. - Из готового ничего более презентабельного не нашлось, - извиняющимся тоном объяснял он пришельцу, когда тот нацепил их на нос и, спрятав дужки под ушами, попросил принести себе карманное зеркальце, чтобы посмотреться. - А ждать заказа целых две недели уже нельзя, ты и так почти ничего не видишь. - А мне нравится, - ответил Генри, поворачивая зеркало в разные стороны и придирчиво рассматривая свою мордочку. - По-моему, я теперь похож на какого-то профессора из мультфильма… - …пожилого и убеленного сединами знаний и жизненного опыта, - облегченно подхватил Василий, радуясь, что приобретение пришлось пришельцу по вкусу. *** Кроме того, к Генри приезжала съемочная команда во главе с ведущим вечерних новостей. Не только из вежливости (коллеги пришельца регулярно приезжали к нему после работы, узнать, как его самочувствие и когда он сможет вставать с постели, или передать какой-нибудь гостинец) но и для того, чтобы снять репортаж прямо из его дома. Василий поначалу упрямился и протестовал, не желая пускать толпу народа к больному, но после консультации с Генри был вынужден согласиться. Пришелец настоял на интервью, чтобы успокоить своих верных поклонников, у которых не было возможности приехать к ним домой. Василий же смотрел на это с другой стороны - если люди увидят, что с пришельцем все хорошо, то станут реже приезжать и тревожить больного. Прибрав лекарства в сторону и аккуратно расставив все подарки, полученные пришельцем, Василий критически осмотрел место съемок, после чего удовлетворенно кивнул, передав пришельца в руки гримеров, которые быстро и аккуратно расчесали его взлохмаченную от пребывания в постели шерсть. Генри силился подняться, чтобы показать зрителям, что с ним все хорошо, но едва он встал на лапы, как его голова закружилась, колени подогнулись и, если бы не Василий, быстро подхвативший его подмышки и усадивший обратно на диван, он рисковал бы упасть на пол, и неизвестно, к каким последствиям это могло привести. Пришлось на некоторое время отложить съемки, пока Генри не пришел в себя. Выпив стакан воды и немного справившись с головокружением, пришелец снова объявил, что готов. Оператор включил камеру, а ведущий заговорил в микрофон. После приветствий он торжественно объявил что они сейчас находятся в личном доме знаменитого телеведущего Алана Генри, ставшего жертвой гнусного нападения со стороны неидентифицированного лица (генерал Задорожный пока хранил в тайне все, что имело отношение к следствию, в том числе имя подозреваемого и то, что он сектант). Пришелец приветственно помахал в камеру лапкой и улыбнулся, слегка наклонив голову. После этого ведущий вкратце передал, как шло лечение Генри и как он себя чувствует, и в конце передал слово интервьюируемому. Слегка запинаясь от волнения, пришелец вначале поблагодарил всех неравнодушных людей, даривших ему подарки, а также преданных телезрителей, которые не могут его посетить. Голосок у него все еще звучал очень слабо и Василий, наблюдавший со стороны за своим другом, не смог не отметить, как у того встала дыбом от напряжения недавно расчесанная шерстка. Генри между тем продолжал, стараясь не выдавать признаков того, что ему плохо. Кроме всего прочего, он рассказал, как поживают Пегас и Найджел, уже ставшие любимцами публики, как неизменные спутники пришельца. Обнадежив на прощание зрителей обещанием как можно скорее вернуться к работе, Генри закончил свое интервью. После этого ведущий, как это водится, еще раз напомнил, где они были, и дал оператору знак выключить камеру. Попрощавшись и обещаясь зайти как-нибудь еще, сотрудники студии покинули дачный поселок. Эффект от репортажа оказался противоположным тому, на что рассчитывал брат-сержант. Когда телезрители увидели, сколько подарков дарят пришельцу, они не только не отказались от своих намерений, а напротив, с еще большим рвением бросились к нему домой, нагруженные всякой всячиной. Толпа у их дома иногда достигала такого размера, что Василий всерьез начинал опасаться, как бы среди нее не затерялся очередной агент сектантов. Генри в свою очередь не разделял его опасений. Он слышал то приближающийся, то отдаляющийся, но при этом несмолкающий гул самолета и спросил у брата-сержанта, что это. А после того, как узнал, что это разведчик товарища генерала, то окончательно успокоился: если за дело взялся Юрий Задорожный, значит, им ничего не угрожает. *** Найджелу, наконец, позволили заходить в комнату хозяина, но Василий все равно опасался, как бы пес случайно не навредил пришельцу или, играя, не порвал его перевязки. Генри же видел, как тоскует без его общества подопечный, поэтому просил брата-сержанта позвать собаку к себе, после чего мог часами его гладить. Найджел при этом вел себя очень смирно: положив голову на одеяло, либо засыпал, либо преданно смотрел на хозяина, помаргивая белесыми ресницами. В свободное от общения с пришельцем пес охранял его от непрошенных посетителей. Когда кто-то из особо наглых гостей умудрялся прошмыгнуть за спиной Василия к двери в спальню Генри, то встречал спокойно сидящего подле нее Найджела. Несмотря на то, что собак в Энске уже давным-давно не видели, не забытый старый инстинкт подсказывал, что от них лучше держаться подальше, и, завидев крупную овчарку, гости спешили вернуться назад. Ну, а если они все же решались подойти ближе, пес принимался демонстративно скалить зубы и глухо рычать, что окончательно убеждало хулиганов отказаться от своей затеи.