Когда твоя мама — лиса

Кудзуноха всегда являлась без предупреждения, и всегда некстати. Сэймэй мечтал когда-нибудь заранее вычислить время ее визита и оставить ее с носом, но никогда не чувствовал ее приближения: она умудрялась маскировать лисью ауру так же ловко, как разводила досточтимого Минамото-но Хиромасу на секс. Мать Сэймэя выглядела юной, несмотря на почтенный возраст. В человеческом же обличии она была прекраснее любой женщины, неудивительно, что Хиромаса не мог перед ней устоять. — Госпожа Кудзуноха, позвольте развлечь вас игрой, — вежливо кланялся Хиромаса, а госпожа подбегала, нащупывала под слоями его наряда член, сжимала и смотрела, как лицо Хиромасы покрывается густой краской. Но этого ей было мало, она заливалась смехом, напоминающим лисий лай: — С прошлого раза он вроде бы стал меньше. Как ты собираешься развлекать меня? — Но, госпожа, я намерен развлекать вас игрой на флейте, а вовсе не… Кудзуноха принимала несчастный вид, ее хвост словно обвисал, она вся сжималась, и только хитрые искорки в уголках ее глаз напоминали Сэймэю, кто эта лиса на самом деле. — Значит, в прошлый раз тебе не понравилось? А я так старалась доставить тебе радость! Радость она, разумеется, старалась доставить себе. Сэймэй застал их в своей постели: бедняга Хиромаса, придавленный хрупкой матушкой и обсыпанный лисьей шерстью, лежал на спине, не в силах пошевелиться, а прекрасная полуженщина-полулиса прыгала на его члене вверх-вниз так быстро, что Сэймэй испугался за мужское здоровье друга. Потом Сэймэй выговаривал ей: — Мама, вы бы удосужились хотя бы человеческий облик принять. — Я не утерпела. — И могли бы учитывать, что Хиромаса не лис, ему не нужно никуда торопиться. — Я так скучала по крепкому мужскому… — Мама! Иногда мама не пыталась принудить Хиромасу к собственным плотским радостям и слушала его игру, или просто ходила по саду и проверяла, все ли на местах. — Глицинии сказали мне, что ты их не поливаешь, — ворчала на Сэймэя мама. Он обожал эти редкие мгновения. Она не чувствовала себя виноватой за то, что бросила его в детстве, и, даже когда навещала его, не вела себя как строгая мать, это Сэймэй рядом с ней казался строгим отцом юной лисы. — Их поливают сикигами. — Они хотят, чтобы ты. Но ты все лакаешь сакэ, нет тебе дела ни до матери, ни до цветов. Сэймэй вздыхал и уходил поливать цветы, тогда как его мать пила сакэ прямо из кувшина. Когда он возвращался, она уже спала на энгаве, приняв полностью лисий вид и свернувшись клубком. Он накрывал ее шелковым полотном и охранял ее покой всю ночь.