Lost In the Mists Of Time

『時の迷霧』 Lost in the Mists of Time

第四話　「戦争布告」 4.　 Declaration Of War

〜十年前の世界〜 10 Years Ago

      Тяжёлый стук ханко* о деревянную поверхность стола успел за последние три минуты набить незамысловатую мелодию, преисполненную методичности и серьёзности, а глухое шелестение бумажных листов, поочерёдно перекладываемых с одного участка письменного пространства на другой, служило бездарным аккомпанементом. Печать разбивала белоснежные бумажные листы в кровь, и те истерзано истекали красными чернилами, коими она оставляла свой грубый след в виде идеально прочерченного послания: «щоризуми*» значилось на всех, отправленных в дальний угол стола документах.       Разделавшись с последней макулатурной жертвой, Мааи усталыми пальцами слегка отщелбанила ханко в сторону, откидываясь в кресле и с удовлетворением глядя на громадную стопку бумаг.       — И это тоже, пожалуйста, Конгоджи-кун, — перевалив голову вбок и упёршись щекой в гладкую кожу обивки кресла, проговорила студентка, давая товарищу визуальный сигнал к работе. Изнурённо поднявшись со своего рабочего места, с физиономией, кричащей «пощадите», Конгоджи Нориясу, ответственный в совете за бюджетные дела, нехотя помельтешил к столу руководства, дабы сгрести оттуда в охапку жаждущую быть завершённой бумажную работу. Его тёмно-бирюзовые очи удручённо уставились на документы, а затем на президента, с жалостью и изумлением измеряя степень здравости ума девушки. Зачем нужно было делать так много всего за раз? Она могла преспокойно разделить волокиту на несколько дней, облегчив тем самым бремя подчинённых, но нет. Камацу, к большому прискорбию остальных членов совета, никогда не откладывала на завтра то, что можно было сделать сегодня.       Выгибаясь в кресле, девушка ухмыльнулась уголком губ. На сегодняшнем собрании, посвящённом бюджетированию клубов и комитетов на текущий семестр, всё прошло очень занятно, за одним-единственным исключением: звезда шоу не удостоила своим присутствием, нахально прислав своего собачку-заместителя отдуваться.       «Наконец-то такая возможность подвернулась...» — с небольшим разочарованием подумала обладательница фиалковых волос, меланхолично взмахнув ворохом ресниц, а потом всё же вновь ухмыльнувшись краешком губ. Лицо Кусакабэ Тэцуи, несчастного представителя Дисциплинарного Комитета, было великолепным, пусть Мааи и жаждала лицезреть физиономию непосредственного главы, с азартом воображая его реакцию и будучи уверенной, что та была бы бесценна. Но увы. Однако то, как высоченный школьник с торчащей вперёд чёрной шевелюрой откашлялся и спросил, нет ли там ошибки, а следом, получив отрицательный ответ, напряжённо переспросил снова, многозначительно косясь на президента, сидевшую в центре огромного стола в кабинете собраний, было воистину умилительно.       Перешёптывавшиеся представители разнообразных отраслей школьной жизни провоцировали в Мааи двойственные чувства: с одной стороны — отвращение, ведь жалкие и беспомощные рабы, унюхав запах опасности, резко захотели полностью отречься от причастности к происходящему, хотя и дураку было ясно, что они тут ни при чём, но одновременно страшились чужого мнения и потому вовлеклись в беспорядочные шушуканья один с другим; с другой — самодовольство, ведь эти клоуны наверняка были поражены смелостью Камацу — хотя кто-то точно мнил это сумасбродством — и в глубине души восхищались ей. Зато никого не волновал вопрос сокращения бюджета кулинарного клуба, кроме самого клуба, и потому всё закончилось гладко.       — Саджи-сан хочет поговорить с вами по поводу сегодняшнего собрания, — мягко раздался слабо слышный голос, от чего девушка инстинктивно вздрогнула. — О пользе кулинарного клуба...       «И откуда она только появилась?.. Эта женщина сделана из воздуха, ей-богу», — саркастично заключила Мааи, отлепляя щёку от поверхности кресла и оборачиваясь к нарушившей тишину девушке-призраку. Ростом под метр сорок, миниатюрная, серой, неброской внешности, с остриженными коротко русыми волосами и в очках с округлыми линзами, у двери стояла только что вошедшая и встретившаяся в коридоре с президентом кулинарного клуба Каванаши Чиэ, секретарь студсовета, а главное — правая рука Мааи и её первое доверенное лицо. Даже спустя год знакомства, которое постепенно возымело относительно близкий и теперь уже постоянный характер, фиолетовласая никак не могла привыкнуть к незаметности девушки. Она двигалась фантомно, всё делала практически бесшумно и была крайне малословна — что пугало и восхищало одновременно. Словно балерина, Чиэ неслышно и легко направилась к столу, который по работе делила с Конгоджи.       — Вот как... о пользе, значит... Интересно, — мельком бросая взгляд на белую доску, поделилась мнением Камацу. На ней красовался лист приоритетов на сегодня, который девушка потрудилась вычертить заблаговременно, дабы у вице-президента не появилось глупых отмазок, прикрывающих собственную лень.       «В каком это месте мастерство, порабощающее женщин, может быть полезным? Любопытно послушать», — с кислым энтузиазмом съязвила президент, с деланным интересом закатывая глаза к потолку. Мааи, обдумывая, какую работу из списка надобно сделать следующей, остановила свой выбор на практически законченном отчёте и полезла в ящик стола, откуда и вытянула исписанный почти полностью лист. Повертев две скрепленных странички перед лицом, она демотивированно вздохнула. Мысли ускользали куда-то в совершенно не предписанном им направлении, и это отвлекало. Девушка схватила ручку и принялась усердно что-то дополнять в отчёте, стараясь выглядеть увлечённо для подчинённых, но на самом деле нужного увлечения не испытывая. В процессе всё-таки удалось поймать за хвост концентрацию, и через полчаса работа была готова. Президент удовлетворённо отложила письменный инструмент и начала перечитывать полноценный вариант. Глаза цвета индиго педантично бежали по полчищам канджи, заставляя девушку немного запоздало откликнуться на бесцеремонно раздвинутую дверь.       Чудо случается, когда его не ждёшь — первая мысль в голове. Уголки губ буквально зачесались, но улыбку пришлось заглотнуть: конечно, если бы это произошло публично и объект был бы к этому морально не готов, восторга было бы гораздо больше, но хотя бы так. Мааи-то уже и вовсе отчаялась. Президент с леностью вернула лист с собственной писаниной на стол, жестоко отбирая дарованное лишь ему минутой ранее внимание и теперь презентуя его нарушившему её покой гостю.       В дверях стоял продинамивший сегодняшнее собрание непокорный глава Дисциплинарного Комитета, его — Камацу заранее знала — недовольный взор был полностью укрыт покровом тёмной чёлки, а на плечах привычно висел чёрный гакуран-пиджак — гендерноразличительный пережиток прошлого, по мнению представительницы студсовета, вызывавший в ней, подобно его носителю, лишь презрение. Одна рука юноши отдыхала в кармане брюк, в другой он небрежно держал белую бумажку. Его тяжёлые шаги циклично разносились по тихому кабинету, пробуждая ещё двоих его обитателей от рабочего сна. Конгоджи при виде посетителя подпрыгнул на стуле, а потом закрыл лицо документами, будто те его спасут. Чиэ, сдерживая ощутимый от появившегося агрессора дискомфорт, украдкой бросила обеспокоенный взгляд золотистых глаз на начальницу и продолжила работу: благо она сидела спиной к вошедшему ученику.       Хибари Кёя достиг рабочего места Камацу в считанные секунды, и из-под скрывавших её смоляных локонов немного показалась режущая сталь. Девушка, удобно расположив руки на подлокотниках, смиренно и расслабленно обозревала фигуру вошедшего без приглашения парня. Её физиономия была официозно монотонна и неэкспрессивна.       «Удосужились осчастливить нас своим визитом?» хотелось язвительно спросить, но студентка воздержалась:       — Хо-о, Хибари-иинчо? — формально поприветствовала она. — Какая редкость видеть вас здесь, — прощебетал сладкий, но при этом холодный и твёрдый голос. Васильковые очи глубоко всмотрелись в непроглядную тьму напротив, а их обладательница, не стесняясь любопытства, деловито осведомилась: — По какому вопросу?       На долю секунды Хибари Кёя позволил себе задуматься: эта девчонка просто отдаёт дань уважения формальностям вежливого диалога или намеренно действует ему на нервы? Оба прекрасно знали, что являлось целью появления брюнета в этих четырёх стенах. Если учитывать то, что, собственно, и послужило причиной желания самого главы Дисциплинарного Комитета лично заявиться в обитель надоедливой самозванки, то юноша склонялся ко второму варианту. Однако такая хитростная девица предпочла бы убить двух птиц одним камнем*, посему и первым она пренебречь не могла. К несчастью, Кёя не был фанатом пустых словесных прелюдий, а лживая любезность ему даром не сдалась.       Чёрный бриллиант предупредительно сверкнул — и лист безжалостно упал лицом на стол, придавленный большой мужской ладонью. Сей жест на фоне тишины больше походил на барабанную дробь, что от страха представителям студсовета хотелось заткнуть уши. Но их предводительница не шелохнулась, что не ускользнуло из-под обзора суженных чёрных глаз. Мааи лишь неохотно оглядывала белые кусочки документа, что виднелись сквозь длинные раздвинутые пальцы аристократически красивой и одновременно безжалостной и убийственной ладони здешнего символа закона и порядка.       «Вот же ж сволочь!..» — раздражённо подумала Камацу, сетуя на то, что этот наглец не соизволит переводить слова на нормальный ответ. Он мнит, что ей надобно понимать его действия без них. Второклассница надменно задрала бровь, чуть шире распахивая правый глаз, точно бы не ведая, в чём заключалось дело, и самую малость гадая. Её предшественник сейчас бы дрожал от страха, будучи даже не в силах подобающе извиниться, а потом бы судорожно принялся исправлять ошибку. Хотя, если бы на её месте был предшественник, Хибари вообще сейчас здесь бы не было.       Парень постепенно убрал ладонь, точно давая негласное разрешение девушке ознакомиться с прекрасно известным ей документом. Не позволяя удрученности взять над собой верх, Мааи с показательной леностью потянулась к бумажке, не сдвигаясь с места и на миллиметр, и медленно зацепила её за кончик указательным и средним пальцами. С миной типичного государственного работника, которому приходится выслушивать жалобы граждан, нечастных жертв бюрократии, президент «для галочки» пробежалась рассредоточенным синим взором по тексту, который некогда с упоением составляла, а потом с вялым удивлением мягко спросила, подняв голову на визитёра:       — Что-то не так?       Она больна. Как ещё он должен был интерпретировать подобное поведение? Нет, она не была больна. Просто глупа: не разумела, кто стоит перед ней и к кому она метит в противники. Кусакабэ Тэцуя поделился своими скромными предположениями о том, что бедняжка, возможно, просто ошиблась: это ведь её первое распределение бюджета. Хибари сим вздором не проведёшь. Действительно ли она думала, что такими методами сможет избавиться от его «тирании»? Наивная.       — Ангцем прикидываешься? — наконец разлился мягкий баритон, пока что не режущий угрозой и не обмораживающий опасностью, а даже звучащий с толикой интереса. Злиться на неразумных существ много чести. Их просто надобно наставлять на путь истинный — средства можно и не выбирать.       — Вовсе нет, что вы, — поспешила отразить собеседница, не меняясь в лице. Концентрация кейго* в её манере говорить, адресованной только ему, была смехотворной и одновременно раздражала. Абсолютно все до единого окружавшие его люди, используй они почтительную форму японского с ним или нет, вкладывали какую-то долю уважения, это было ощутимо. Даже если корнем его был чистый страх. Хибари привык к этому. Но эта девчонка, как бы ни проявляла уважительное отношение посредством возвышенных слов и учтивых жестов, не источала такового ни капли. Парню нередко доводилось пересекаться с людьми, имевшими на него зуб: те открыто выказывали гнев и обиду за, разумеется, покалечившее их праведное наказание, и неподдельность их чувств была ясна как день не шибко эмпатичному по части человеческих переживаний Кёе. Однако эта самозванка была иного сорта, который доселе брюнету не приходилось встречать.       — Тогда... — растягивая слог, продолжил заправляющий школьным порядком, его антрацитовый взор едва ли заметно сузился. — Что это значит?       Мааи развернула документ лицом к посетителю и безразлично ответила:       — Как вы и сами можете видеть, — с надменностью констатирования очевидного выговорила президент, делая паузу, — сокращение бюджета.       Возможно, она всё-таки больна... или держит его за такового: слепого, глухого идиота без доли извилин в голове. Может, девушка черпает нездоровое удовольствие из озвучивания очевидного заумным тоном? Кем эта девка возомнила себя, ей-богу? Хибари Кёя — не безмозглый мальчишка, с которым можно разговаривать подобным образом и при этом сохранить свои конечности в целости. Провозгласившая себя здесь главной и иммунной ко всем опасностями и карам за вольнодумства и противостояния закону самозванка, был уверен Кёя, была прекрасно осведомлена о последствиях столь дерзкого поведения, но рот всё равно открыла. Что, внезапно возжелала свести счёты с жизнью?       «Ну, что будешь делать?» — с предвкушением прошептал внутренний голос; его хозяйка, внутри вскипая от нетерпения, жаждала узреть, что же последует дальше. Она надеялась на бурную ответную реакцию, а если та будет сопровождена нежелательным действием физического характера — ещё лучше. Сколько бы огненных стрел ни пришлось пустить в ход, дабы проломить его доспех изо льда — Мааи готова извести весь арсенал.       — Ты не слышала? — голос показался более глубоким и грубым, но не перестал быть приятно бархатистым и хладнокровным.       Немое предупреждение надулось в воздухе точно пузырь и лопнуло, когда агатовые очи просверлили девушку с ног до головы. Сей зрительный удар ощущался как нельзя остро, а гнев заставлял всё внутри точно вибрировать. Ученица Нами-чуу рассчитывала на совсем другой ответ, более живой и озлобленный, но получила лишь сдержанный холод, какой излучала сама. Её стрелы вновь разбились о непробиваемый морозный хрусталь его щита.       — Нет, — начала сиреноволосая собеседница, тон её спокоен и сладостен, будто мёд, — я прекрасно вас расслышала, — протянула она, словно убаюкивающая мать ребёнку, и умиротворённо прикрыла глаза. Затем девушка развернула лист к себе и как-то по-деловому, пафосно смерила его всезнающим взглядом. — Да и вы, Хибари-иинчо, — снисходительное обращение патокой полилось из уст, — канджи вроде читать умеете...       Взгляд антрацитовых очей стал более очерченным и оформленным, как показалось Мааи, а сероватые отблески грядущей расправы в бездонной черноте виднелись чётче. Ухмылка так и хотела разукрасить самодовольством лицо девушки, но все эти позывы были наглухо проигнорированы бесчувственным разумом: президент будет держать нейтральную маску преданной долгу ученицы до последнего. Уличить её в личной неприязни будет невозможно.       «На этот раз точно...» — ободрительно вознадеялась пассивная провокаторша, ожидая какой-нибудь удар кулаком по столу или взмах руки в сантиметре от своей головы, а ещё лучше — обнажённые и замученные жаждой крови тонфа. Вот только её противник не спешил рубить сплеча, равно как и в целом ничего не предпринимал. Фрустрированная вражеским бездействием Мааи готова была рвать на голове волосы, дабы получить хоть подсказочку ответа на вопрос: почему? Разве этот негодяй не избивает учеников направо и налево? Да она сама была свидетелем и не раз. С каких пор завуалированные личные оскорбления стали менее достойными быть причиной наказания, нежели какие-то там нарушения школьного устава или плохое поведение? Почему лёд, из которого соткан его непробиваемый доспех, столь ровен и гладок, что девушка видит в нём отражение своего, изуродованного бешенством внутреннего «я»?       Хибари Кёя, признаться, был даже немного разочарован, если ту мизерную, толком не рождённую эмоцию справедливо было бы так именовать. Столь громкие, грандиозные речи, всепоглощающий и не оставивший никого равнодушным боевой дух — чтобы потом применять такие жалкие тактики для достижения цели? Как недальновидно с её стороны полагать, что подобные действия возымеют хоть какой-то эффект: они не принесут ни единого съедобного и полезного плода, разве что гнилой, коим сама и отравится. Ему было в принципе всё равно на намерения президента, а её кампания казалась дневным развлечением — потому-то ей и было дозволено быть кандидатом, а ученикам — избрать её. Изначально Кёя придерживался мнения, что обещание «освободить» Намимори от его гнёта являлось коварным способом заполучить побольше голосов: типичная грязная уловка, как в политике. Но добравшаяся до власти девчонка не соизволила сидеть на пятой точке смирно. Её мелкие попытки косвенно навредить черноокому блюстителю дисциплины были малоинтересны, поэтому он не собирался препятствовать ей в её забавных играх в революцию, пока нахалка не лезет куда не следует.       Но не прошло и месяца, как полезла. Впрочем, в глазах Кёи сей вопрос был быстро и даже бескровно устраняем, если бы новоизбранная представительница ученического аппарата не опустилась до откровенной провокации. Ещё он пойдёт на поводу у слабой пигалицы, возомнившей себя тут управляющей. Если она запамятовала, то он напомнит. Если она решила развязать свой ядовитый змеиный язык — он его отрежет.       — Ты, — отрезал Хибари чуточку более серьёзно, его тонкие губы двигались медленно и как-то устрашающе, словно он собирался огласить смертельный приговор, когда юноша произносил сказанное далее: — похоже, забываешь, в каком положении находишься.       «Чи*», — с недовольством фыркнула Мааи, понимая, несмотря на угрожающую реплику, символизирующую мириады тёмных значений, что враг абсолютно спокоен. Вероятно, даже если он что-то и предпримет, почву к её конечному пункту назначения это не проложит. Сомнительно, что юноша намеревается растерзать её здесь и сейчас. Ни капли разгневанного огня в нём, чтобы растопить этот ледяной щит, на котором ни трещинки.       Девушка немного крепче ухватилась за кончик листа, что тот согнулся. Камацу могла поклясться, что брось те же самые слова кто-то другой, сейчас бы уже встретился со смертоносными тонфа. Неужто этот человек способен на «миролюбивое» разрешение конфликта? Да не может быть. Тогда что он собирается делать, дабы ликвидировать помеху? Написать на президента жалобу за несанкционированное урезание бюджета? Вот только объясняться перед учителями ей не хватало. Будет угрожать? Что ж, подумала Мааи саркастично, запугивания определённо цивилизованнее кулаков.       — Напротив, — прервала она резко, выражение лица сделалось строже, а тон — сухим, — я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что входит в мои обязанности... — не отпуская злосчастной бумажки, второгодка авторитетно поднялась со своего кресла, став тут же выше и в прямом, и в переносном смысле. Её молчаливо наблюдавшие исподлобья коллеги занервничали, и ощущение этого тут же распространилось по комнате. Черноволосый лидер Дисциплинарного Комитета на секунду сменил грозный взор на просто созерцающий.       — При всём уважении, это как раз вы, вероятно, забываете о том, что предполагает ваша должность, — осуждение затерялось где-то под тоннами мишуры из красивых слов, но молодой челочек отчётливо его слышал. Что-то в президенте определённо изменилось. Её уверенно стоявший силуэт отразился в чёрном зеркале его зрачка.       Что она ещё скажет? Прочтёт нотацию на тему, как нехорошо угрожать людям, а потом будет разглагольствовать о том, что третьеклассник много о себе возомнил и эта школа ему не принадлежит? Как скучно. Она не первая и, возможно, не последняя: травоядные, как правило, умом не блещут.       — Во сколько, по-вашему, школьному бюджету обходятся ваши деяния как главы Дисциплинарного Комитета? — вопрос слышался столь вздорно, что Кёя даже приподнял бровь. Президент школьного совета глядела прямо на него, бесстрашно и самоуверенно. — Полагаю, вы никогда об этом не задумывались, — с убеждением промолвила студентка чуточку порицательно. — Это — результат действий Дисциплинарного Комитета, не более того, — развернув голову к листочку, подытожила она, указывая глазами на объект меж пальцев. Намёк был весьма прозрачен.       — Чушь какая, — ответил Кёя со скрытой потехой в голосе, будто девчонка ляпнула невесть какой бред. Школьные убытки и его школьная активность не могут сосуществовать в одном предложении и при этом иметь смысл.       — Я всё внимательно изучила, — хвастливо оповестила самозванка, чванливо задирая голову. — В период с января по март определённое школьное имущество было испорчено, — Мааи игриво развернула листочек поближе к Кёе, затем снова повернула к себе, потом снова — к терпеливо слушавшему собеседнику, — вот здесь, — она указала пальцем на одну из граф, — подробно указаны все вещи, — тёмные сапфиры покосились на противника укорительно, — что были сломаны.       — И? — чуть холоднее задал вопрос Хибари, прекрасно видевший сею графу и не придавший ей должного значения.       — И, — парировала девушка чёрство, — школа желает взыскать компенсацию. Следовательно... — чуть тише прозвучали слова, одновременно с чем Мааи немного наклонилась вперёд, ища более тесного и интенсивного зрительного контакта с неприятелем, — эта сумма... будет возвращена.       Несколько секунд взаимного молчания. Чёрные океаны сливаются с синими озёрами в ураганном вихре. Напряжение колко трещит в воздухе, температура которого отогревается с каждым градусом накала этого выходящего за рамки нейтральности диалога. Участники его борются за подчинение одним другого — точнее женская половина пытается не пасть под уже установленный контроль половиной мужской и перевернуть ситуацию в свою пользу.       Хибари Кёя где-то глубоко внутри ощущает не очень приятное раздражение, только просыпающееся от глубокого сна. Манеры девчонки заставляют происходящее выглядеть так, будто в их школе, как и во всех обычных, студсовет действительно выше Дисциплинарного Комитета. Но парня напрягает даже не этот факт, а нечто другое; и вовсе не то, что собеседница смеет мнить себя школьным дипломатом и на полном серьёзе выступать от её лица, якобы защищая интересы учебного заведения; и совсем не то, что самозванка полностью лишена запаха страха перед темновласым грозой Нами-чуу.       Мааи молчаливо ждёт реакции, не собираясь отдавать доминирующую позицию, которая выпадает столь редко в присутствии этого человека. Президент уверена: он ничегошеньки ей не сделает. Ну, разве что искалечит острым взором — такие увечья заживают недолго, ничего криминального.       — Меня это не волнует, — с некой брезгливостью спешит отказаться от ответственности Кёя, — виноваты нарушители дисциплины, посмевшие сопротивляться, — железно провозглашает парень, не удивив предвидевшую такую отговорку Камацу.       И он не врал: всё порченное имущество пострадало ввиду особо жестоких карательных мер, началом которых могло послужить либо слишком тяжкое преступление, либо ярое сопротивление. Вот только Камацу ставила под сомнение как праведность гнева вершителя закона, так и тяжесть злодеяний наказанных. Она не смела забывать, что сопротивление может быть оправданным, а жертвы — невиновными.       — Это не единичный случай, — вновь пошла в оборону Мааи. — Это имело место быть множество раз. Я разве не сказала, — риторически спросила девушка, опасно прищуривая васильковые глаза. — Что внимательно всё изучила, — губы изобразили полу-ухмылку, которая, точно блик, испарилась быстрее, чем успела появиться. Пьянящее осознание того, что всё под твоим контролем, не позволило Президенту вечно держать идеальное покерное лицо. Даже если она не может проделать дыру в его ледяном щите... — Виноваты не нарушители дисциплины, а средства, используемые при наказании. Иными словами, это ответственность Дисциплинарного Комитета.       Обычно скупое на выразительность лицо Хибари сейчас ярко отражало одно: его хозяин был не убеждён услышанной речью. Глава обвиняемого комитета не намеревался признавать за собой вину, вряд ли оную осознавал. Вот только логика, прослеживаемая в словах собеседницы, почему-то очень раздражала. И эта логика была Хибари чертовски близка. Чего уж там, он ей руководствовался.       Важен лишь результат.       — Вы ведь должны знать не хуже меня: какова бы ни была причина, важен лишь результат, — точно читая его мысли, продолжила президент. — Разве это... не основной метод вашей, Дисциплинарного Комитета, работы? — саркастично проговорила девушка, чувствуя, как внутри что-то мерзко сжимается.       Вот оно. То, что пробудило из глубин сознания раздражение. То, что доставляло какой-то непонятный дискомфорт. То, что было лишним и неправильным.       Камацу Мааи была права.       Она обрисовала картину с его точки зрения, объяснила своё решение, полагаясь на его принципы. И это очень напрягало. Кёя не привык слышать осуждения в свой адрес, преподнесённые ему под его же соусом на его любимой тарелке, приправленные его железными аргументами. Что он должен ответить ей в ответ? «Мне всё равно. Отмени немедленно»? Вероятно, это и хотел бы сказать, зная, как безотказно в его-то тоне данная фраза подействует. Вот только удовлетворение сие не принесёт.       — Существует множество разных способов наказания. Но почему-то вы всегда выбираете самый вредоносный,— спокойно озвучила факт девушка. — В таком случае, в соответствии с правилами школьного устава, какова бы ни была причина, данные действия... — пронзающая синева острых глаз въедливо впечатывала себя в память противника, — могут рассматриваться исключительно в качестве нанесения умышленного вреда школьному имуществу.       Не нужно напоминать ему правила устава — он их знает не хуже неё. Смоляные брови предупредительно сузились. Это травоядное только что обвинило самого Хибари Кёю в намерении навредить школе? Стоит рассматривать это как оскорбление? Или как помутнение рассудка? А может, как врождённый дебилизм? Да какая разница — пусть отвечает за свои слова. Эта изувеченная логика, по мнению парня, была далека от рациональности настолько, что была «против школьных правил». А это значит...       — Ты, — не суливший ничем хорошим тон окутал воздух холодом, вот только собеседница была разгорячена не на шутку. Знал бы Кёя, что привлечённым к ответственности будет он:       — Раз уж подобные методы являются символом дисциплины в ваших глазах, — бесцеремонно вмешалась Мааи, внезапно разворачиваясь и обходя свой стол с левого угла изящной, хозяйской походкой, — полагаю, как глава Дисциплинарного Комитета вы возьмёте на себя ответственность, — и вот она, бесстрашная и спокойно разгоняющая его гнетущую ауру, влекущуюся за нею невидимой, но тяжёлой дымкой, уже стоит напротив молодого человека, прижимая к груди бумагу, ставшую яблоком раздора. Мааи не спрашивает, она утверждает. Нагло, самоуверенно, будто всё сама за него решила, будто знает, что ему следует сделать, а главное — не сомневается, что он сделает.       Это выглядит смехотворно. Один взмах его руки — и от неё не останется мокрого места. Вот только его кохай совершенно не кажется этим обескураженной. Наоборот. Чёрные как ночное небо глаза суживаются, и Мааи находит кусочки облачного счастья в факте, что вызвала хоть какую-то реакцию по отношению у себе. Мизерную, а приятно.       «Это только начало», — с досадой думается ей, ведь искомого исхода не произошло. Противник не потерял хладнокровие, невзирая на то, что она добилась своего и осталась невредима. Пока невредима. Девушка была убеждена в том, что в жизни всё решает не то, как тебя видят другие, а то, как ты видишь себя сам. Если ты будешь излучать непоколебимую уверенность в том, что сам чёрт и пальцем тебя не тронет — значит не тронет. Ему не придёт в голову поднимать руку на того, кто не боится ударов и ведёт себя так, будто в состоянии дать сдачи. Философия не универсальная, но чаще всего действенная.        — Ранее, похоже, вы пользовались особыми привилегиями здесь, — гордо стоявшая напротив блюстителя дисциплины Камацу, похоже, донесла до парня ещё не всё, что хотела сказать. Она предостерегательно зыркнула на врага, при этом стараясь не позволять неприязни исказить безупречный, непредвзятый деловой фасад. — Однако так больше не будет... Пока я президент студенческого совета, — реплика звонко отозвалась по кабинету, заставляя его обитателей нервно сглатывать и начинать зачитывать молитвы. Мааи использовала всё своё мастерство, дабы слова не были восприняты как угроза, однако ожидать иной интерпретации от человека, умевшего лишь запугивать, ждать не приходилось.       Течение данного разговора менялось не в его сторону — Хибари это явственно видел. Самозванка посмела примерить на себя его роль — и за это должна быть наказана. Каким-то загадочным образом с позорного уровня глупых экивоков относительно его интеллекта она поднялась до ступени вполне зрелого, дельного обсуждения, в коем президент, каким бы вопиюще нахальным и непростительным оно ни было, весьма преуспела. Дерзко и бесстрашно были нанесены атаки фактами, которые Кёя пусть и признавать не собирался, опровергнул бы с трудом. Она, кажется, намерена попытаться быть верной своим предвыборным обещаниям — какая обязательная травоядная. Ну пусть попробует — бесплатное развлечение, что может дорого ей обойтись. В конце концов, всё сведётся к одному — нулю. Вероятно, она решила, что угрозами только раззадорит гнев брюнета. Придётся испортить ей удовольствие, не дождётся. Угрозы из уст слабых существ не более, чем жалкие анекдоты: плакать неуместно, но и смеяться не получается.       Кёя продолжал держать девчонку под напором своего жёсткого взгляда, точно под дулом пистолета, но внешнее спокойствие его было нерушимо. Её объявление войны достигло его ушей — пусть радуется. Только вот войну эту вести будет она в одиночестве с мнимым соперником.       Мааи же, невзирая на отлетевшие обратно к её ступням сломанные стрелы, держалась оптимистично. Чувство превосходства от того, что брюнет ничего не сможет ей предъявить, кроме угроз, питали какой-то целебной силой. Нанести физический вред президенту Школьного Совета не самое мудрое решение — это было ей известно, было известно и ему. А запугать её не получится. Его пронзающий взор и уничтожающая всё живое аура не заставят Мааи отказаться от своего решения. Может, не сегодня, но когда-нибудь её стрелы точно прорежут сквозь ледяную корку его доспеха. А пока можно смаковать маленький успех. Но есть ещё одно важное правило в отношениях с людьми, особенно такими, как Хибари Кёя.       — Эту сумму, — девушка снова приподняла лист чуть выше, разворачивая лицом к собеседнику так, чтобы графа с суммой вычета была видна. — Возместите из своих личных средств, пожалуйста, — вежливым и милым голосочком проинструктировала она, награждая визитёра липкой и приторной подобно сахарной вате улыбкой. Избегая недовольного взора Кёи, глава студсовета продемонстрировала подростку свою спину на несколько мгновений: белоснежная бумажка неслышно упала на деревянную поверхность стола, а рядом покоившаяся её товарищ, которой Мааи занималась вплоть до прихода гостя, была поднята. Камацу снова развернулась к Хибари в полный рост. — И ещё, — непринуждённо добавила сиреневласая, стирая улыбку в мгновение ока и позволяя лицу засеять в необременённой лёгкости, — надеюсь, вы будете присутствовать на следующем собрании, — доброжелательно и любезно, как и полагается примерному президенту, завершила свою часть диалога Мааи. — Меня ждут дела в учительской, по этой причине вынуждена вас оставить, — и не теряя ни секунды даром, грациозно встряхнув фиалковыми локонами при быстром развороте, оказалась позади не успевшего среагировать на столь вопиющее нахальство главу Дисциплинарного Комитета.       Правило это — вовремя уйти.