Двойное дно

Амир пришел в себя от того, что кто-то тряс его за плечо и громко орал в ухо. Он съежился, закрыл голову руками и попытался отползти в сторону, но все тщетно — оставлять его в покое явно не собирались. Только спустя несколько секунд до Амира наконец дошло, что маленькие когтистые ручки, треплющие его за ворот, принадлежат вовсе не пирату, а такой же пленнице, как он, — пушистой большеглазой орланке Луте. — Что... — пробормотал он, приподнимаясь на локте и осоловело хлопая глазами на мельтешащих вокруг людей, эльфов, орланов и даже одного гнома. — Что? — На нас напали! — радостно возвестила Лута. — Напали?.. Кто? — А мне почем знать, отсюда не видно, знаешь ли, — она воинственно тряхнула ушами. — Отрадно знать, что хоть кто-то выбьет дерьмо из этих мешков с компостом! Амир рассеянно кивнул и выдохнул тихий стон — голова болела так, будто по ней потоптался сам Римрганд. Он по-прежнему лежал на сырой соломе в тесном вонючем трюме в окружении других, как их теперь называли, рабов, и последним, что он помнил, были пираты, выволокшие его на палубу, чтобы надругаться в очередной раз. Кажется, Амир тогда потерял сознание, но, судя по ноющей боли пониже спины, пиратов это не остановило. Снаружи доносились звуки борьбы: крики, треск дерева, лязг металла. Кто-то тяжело прокатился по люку, ведущему в трюм, и с громким всплеском вылетел за борт. Пленники, несмотря на многодневную голодовку и изнеможение, все были на ногах и активно подбадривали своих потенциальных спасителей. Лута возбужденно подпрыгивала и колотила крошечным кулачком в стену. Кряхтя и постанывая, Амир поднялся с пола. И откуда только его товарищи по несчастью знали, что эти новые, кто устроил резню на палубе, лучше старых?.. Но, к своему изумлению, он вдруг понял, что тоже знает. Знает так же уверенно, как то, что на левой руке у него после неудачного удара топором осталось только четыре пальца. — Хе-е-ей! — хором завопили гном и пара эльфов, когда перестали хлопать пушки и звенеть мечи. — Хей, мы здесь! Мы зде... Люк распахнулся, впуская в трюм широкий луч яркого дневного света. Пленники испуганно бросились врассыпную. Амиру пришлось отчаянно прищуриться и дождаться, пока глаза привыкнут к свету, чтобы различить в этом луче два улыбающихся лица. — Эк вас тут много, — присвистнул обладатель одного из этих лиц, мохнатый орлан с шерстью причудливого сине-зеленого цвета, и Амир смутно ощутил что-то среднее между торжеством, сожалением и приглушенной яростью. — Придется ублюдку Куа затянуть поясок потуже. *** — Из Дирвуда, значит? — переспросил орлан, опрокидывая в себя огромную кружку грога. — Угу, — Амир кивнул и поплотнее закутался в плащ, заботливо выданный ему одним из матросов. Его постоянно знобило с тех пор, как их выпустили из трюма, и что-то подсказывало ему, что дело было не в прохладном ночном бризе, гуляющем по палубе и лениво раздувающем паруса. — Из Позолоченной Долины. Слышал, может... — Как же не слышать. О вашем захолустье не слышал разве что обленившийся кракен. Амир глубоко вздохнул и принялся массировать виски. Мигрень упорно не отпускала его. — Расскажи, — вдруг участливо поинтересовался орлан, заглядывая ему в лицо, — как оно там было? Амир замешкался. Его давненько ни о чем таком не спрашивали. — Да что было... Наследие Вайдвена было, горе было, слезы. Матушка моя родила... это. Вроде бы и младшего братца моего, а вроде бы и что-то совсем неживое. Я к его люльке не подходил, боялся. А потом прознали про это в замке, люди лорда пришли, братца под нож, а матушку... Амир запнулся. Тяжело было вспоминать. — А матушку повесили на дереве на площади. Якобы в назидание. Якобы это она виновата была, что братец мой уродился вот такой... без души. Вообще, знаешь, не должны были, — он прерывисто выдохнул и поморщился от нового приступа головной боли. — Изгнать должны были, но она и укрывала, дескать, и защищала. Орлан склонил голову к плечу и приподнял лохматые уши. Амир ничего не мог понять по его кошачьим глазам цвета травы, скошенной на рассвете, но у него возникло ощущение, будто его утешительно гладят по голове. И мигрень, мучившую его до сих пор, как рукой сняло. — Прости, что спросил, дружище, — орлан протянул ему свою кружку. — На, выпей. Как есть моча беса, конечно, но голову проясняет. Амир нерешительно отхлебнул из кружки, закашлялся и вернул обратно. Пойло действительно было хуже, чем в самых дрянных дирвудских тавернах. — А к этим-то тебя как угораздило? — Ну... как. Просто. Как всех, наверное. В Долине оставаться было и горестно, и опасно, ну я и рванул на поиски лучшей жизни. Прибился к какому-то обозу, вроде как вместе путешествовать сподручнее, а ночью они меня прям у костра и повязали. Оказалось потом, что у них там уже полон обоз таких был, как я. Орлан шумно выдохнул, перегнулся через борт и перевернул опустевшую кружку. Мутная капля повисла на краю, вздрогнула и полетела вниз, в черную, как смоль, воду. — Это в прошлом. Можешь благодарить богов за спасение, но, — он с ухмылкой покосился на Амира через плечо, — лучше благодарить славного капитана Бастиана и не менее славную команду «Колдуна». Амир робко улыбнулся и тут же чихнул, утирая нос подолом плаща. — Я запомню.

***

Путь до Некитаки занял почти три дня. Матросы то и дело оговаривались, что на всех может не хватить припасов, но стоило им заметить тревожные взгляды недавних рабов, как они с дружелюбными улыбками заверяли их, что ничего страшного, не впервой. Того самого капитана Бастиана Амир видел всего один раз — когда тот вышел на палубу, развернул подзорную трубу и всмотрелся в маячащий на горизонте силуэт острова. Амир потоптался на месте и собрался было подойти, поблагодарить его за спасение да за то, что поделились припасами и не взяли за это денег, но к капитану подбежал какой-то тощий матрос в черной рубахе, подвязанной богато расшитым поясом, что-то нашептал на ухо, и капитан поспешил вернуться в свою каюту. Амиру не оставалось ничего, кроме как вернуться к «своим»: тем самым людям, эльфам, орланам и гному, наперебой делившимися друг с другом историями своих куда более интересных, чем у Амира, жизней. Лута громче всех смеялась над шутками и то и дело подливала кому-нибудь из подаренной ей бутылки. Здесь же нашелся и сине-зеленый орлан. Он сидел неподалеку, подперев голову рукой, на пузатой бочке из-под солений, внимательно слушал, переводя взгляд с одного рассказчика на другого, да задумчиво улыбался в густую бороду. Амир хотел бы поблагодарить и его, но не нашел подходящих слов. Да и орлан будто бы не хотел внимания. Иначе почему за весь вечер никто из спасенных на него так и не обернулся?.. «Колдун» бросил трап поздним вечером, когда на город уже опустилась тьма. Матросы выдали Амиру и остальным по сухому пайку и паре монет и научили, как не пропасть в суете крупнейшего из портов Архипелага. Бредя по пристани и кутаясь в плащ, который ему разрешили забрать с собой, Амир обернулся и среди махавших руками матросов различил уже знакомую большеухую фигуру. Орлан не махал, не прыгал, не желал удачи, но его травянистые глаза ярко бликовали в лунном свете, и улыбка сама собой наползла на лицо Амира. Давненько у него не было такой уверенности в том, что все обязательно сложится хорошо. С этой уверенностью он свернул в проулок, с ней же замер, когда с затененного крыльца спустились двое в плащах и капюшонах, и поблекла она только тогда, когда один из них тяжелым ударом бросил Амира наземь, накинул ему на голову мешок и затянул на шее так туго, что дышать удавалось с большим трудом. — А сволочь все-таки этот Бастиан, да? — протянул один голос, высокий и въедливый, явно принадлежащий эльфу. — Представляешь, да? Вроде бы спасти, подарить надежду, а потом вот так. — Умолкни, — ответил ему другой, грубый и низкий, больше всего похожий на человеческий. — Совесть вдруг проснулась, что ли? — Ты просто сам рабом никогда не был, вот тебя это и не волнует. Чьи-то руки подхватили Амира и рывком подняли с мостовой. Если бы его не придержали под локоть, он бы упал обратно — ноги совсем его не держали. — И не буду. Бывай. Увидимся на Крукспуре.