по прогнозам у нас туман

Москва медленно пропадала в тумане, что окутывал каждый ее сантиметр. Среди непроглядной дымки Софья едва замечала курящего Максима, который доставал уже, казалось, сотую сигарету. На самом деле, девушка просто со счета сбилась уже. Так хочется вырвать сигарету из рук его. Встряхнуть. Накричать на него. Но нельзя. Авазашвили терпит, стоит на одном месте, с ноги на ногу только переминаясь, кашляет временами от дыма, что даже ее легкие наполняет. Каково же сейчас Максиму, что его это ни капельки не заботит? Абсолютная тишина прерывается рингтоном телефона. Анисимову кто-то звонил. Уже пятый раз за все время, что они здесь стояли. А стояли они тут меньше часа. Парень, губы поджав, тут же сбрасывает. Хмурится, телефон совсем выключает, затягивается еще дольше. Софе смотреть уже на это тошно. Надо что-то решать. — Кто звонил? Ее голос дрогнул. Как бы ни старалась ровнее его сделать, как бы с силами ни собиралась все это время, все к чертям полетело. Чего еще ждать, когда волнуешься так, что у тебя руки дрожат уже явно не от холода? Когда сердце колотится все сильнее с каждым его следующим вздохом? Авазашвили все надеялась, что он первый что-нибудь скажет. Не дождалась. Сорвалась. Сама все сделала. С н о в а. — Тебе это действительно важно? – новая затяжка, взгляд куда-то в пустоту. Максим ее кивок замечает и сигарету кидает на асфальт, подошвой приминая. Хватит. – Почему? Потому что я тебя люблю. — Потому что ты мне близок. Анисимов усмехается, взгляд на Софи переводя. А в глазах – печаль, блять, вселенская. В этой печали утонешь на раз-два, с этой печалью вряд ли сам справишься. И от осознания этого факта девушку пот холодный прошибает. Ей его безумно жалко. — Но если ты меня близкой себе не считаешь, то можешь ничего не говорить. Я на взаимность не претендую. А так бы хотелось. — Считаю, – рвано выдыхает Макс, потирая переносицу. – Считаю, – снова повторяет он, словно бы уже забывшись, – считаю, но... Снова его блядские «но». — Но что? — Не хочу грузить? Анисимов руку от лица убирает и как-то неуверенно на Софу смотрит, будто бы боится реакции ее на слова свои. Но та только вздыхает, успокаивая себя мысленно и глаза прикрывая. Глупый, глупый Свобода. Он ее никогда не грузил. Он никогда ей не был в тягость. А она ему – да. — Хватит. Не дури, Макс, рассказывай. Я же вижу, тебе не с кем поделиться. Но ты меня позвал. Значит собирался со мной об этом поговорить? — Собирался, – утвердительным эхом отзывается парень. — Тогда выкладывай все. Анисимов прокашливается, кивая. Держать все в себе уже сил не хватает. — Она снова вернулась к нему. И даже учитывая то, насколько все Максим неопределенно произнес, без единого уточнения, Авазашвили все поняла. Максима всегда волновало одно. Внутри что-то обрывается. Привычное уже, знаете ли, чувство. Так каждый раз, когда он о ней говорит. — С чего ты взял? — Я видел. Софья непонимающе на друга смотрит. И он абсолютно точно ее взгляд распознает. Как и всегда, впрочем. За редким исключением, о котором ему знать, конечно же, необязательно. — Он приехал на концерт. Они переписывались до этого, но она говорила, что все это просто пережитки прошлого, что ей просто жалко его, что это ничего не значит, а потом... Голос Максима на последнем слове обрывается. Он шарит по карманам в поисках новой пачки, но Авазашвили тут же его останавливает, руки его схватив осторожно, со всей нежностью, что внутри нее теплилась. — А потом? – Софи настаивает. Смотрит ему прямо в душу. Будто бы околдовывает его, заставляя всю правду рассказать. — А потом я увидел их после концерта. Вместе. Сказала мне, что не сможет остаться, потому что ей нужно срочно в лейбл ехать, на студию, что-то там записывать. А сама с ним ушла. Софья не выдерживает. Обнимает Анисимова, зная прекрасно, что ему сейчас это нужнее, чем слова всякие. Анисимов – кот. Ластится. Крепко обнимает. Софи дышать не может. Он – ее воздух. Она им задыхается. Ну как же ты еще не понял? — Это она тебе названивает? — Да. — Не отвечай. — Не отвечу. Авазашвили корит себя. Зачем попросила не отвечать? Она на стороне подруги должна быть, это ведь очевидно. Она должна пытаться их помирить, но, знаете, может, это ее шанс. Единственный. Последний. Шанс на счастье, на любовь. Она его упустить никак не может. Она впервые плюет на принципы свои и отказывается глушить в себе эгоиста. Чуть отстраняясь от Макса, Софи снова в глаза его заглядывает. Хлопает ресницами, не знает, как бы слова лучше подобрать. — Ты ее любишь? — Наверное. — Сильно? — Не знаю. Авазашвили головой качает. — Раньше ты был уверен. — Много воды утекло. Максим выжидающе Софи изучает. Каждую ее родинку, каждую шероховатость кожи, каждую на губах искусанных морщинку. — К чему это все? — Просто. Авазашвили по волосам его светлым рукой проводит. Они молчат. Только взгляды за них говорят все. И этого вполне достаточно. Губы его в сантиметре от ее губ. В миллиметре. И вот – расстояния уже никакого. Поцелуй-вопрос. Можно? Конечно. Поцелуй-утверждение. Ты хотела этого. Все это время. Поцелуй, который весь спектр эмоций их отражает. Максим отстраняется первым. — Что это было? – в голосе ее столько отчаяния, столько боли, что Анисимов поначалу не понимает, что голос Софе принадлежит. — Я тебя поцеловал. — З а ч е м? Он сам не знает. Порыву поддался. Не смог сдержаться. А Софа и не оттолкнула. — Отомстить ей решил? — Ей все равно. — Тогда зачем? Ответь, Анисимов. Ответь! Удар в грудь. Максим от неожиданности даже отходит. У Софьи в глазах слезы застыли. Она не хочет так. Не хочет, чтобы с ее чувствами играли. Она по-настоящему хочет. — Я захотел тебя поцеловать и поцеловал. Все. Я не думал о ней. Я думал только о том, что меня тянет. К тебе тянет. — Ты меня любишь? Надрывно. Они с Максимом ролями поменялись слишком быстро, даже заметить не успели. Теперь роль героя-страдальца к ней перешла. — Пока что нет. — А сможешь полюбить? Софа с надеждой смотрит. Анисимов отказать ей никак не может. — Да. В объятия друг друга снова погружаются. Их тепло окутывает магическое какое-то. Пусть температура сейчас до минуса опустится, они все равно другом другом согреются.

У них все пока что туманно. Но по прогнозу обещали редкие прояснения.