Художник

      Ветхое строение, которое расположилось на самой окраине Лондона, больше напоминало заброшенный сарай. И то, что здесь может кто-то жить, привело бы вас в ужас. Несколько окон, заколоченных досками, с разбитыми стёклами. Покосившаяся дверь, совсем не закрывалась, впуская в помещение холодный воздух. А метель забивала в эту щель сугробы.       Внутри было ещё хуже. Небольшая железная печка стояла посередине комнаты. У стены — покосившийся стол, а рядом — ни одного стула. У другой — деревянная кровать, покрытая грязными одеялами, кишащими насекомыми. И под ними что-то шевелилось.       Дверь в этот, так называемый, дом приоткрылась и, наклонившись, чтобы не удариться головой о низкий проём, вошёл джентльмен в дорогой одежде с высоким цилиндром в руке. Что вызвало недоумение и натолкнуло на единственный вопрос: Что он здесь делает?       Мужчина подошёл к кровати и тростью слегка стукнул по одеялу.       — Оливер, вставай! — одеяло зашевелилось, и из-под него показалась чумазая мордашка. Разглядеть это существо было сложно.       — Я заболел, — прохрипело оно.       — Ты, что не пил чай, который я принёс, — два глаза, сверкнув, посмотрели в сторону противоположной стены, где на полу стояло несколько коробочек.       — У меня нет воды.       — Так сходи набери, — парень вылез из-под одеяла. Теперь стало ясно, кто живёт в этом ужасе.       — Кружка прохудилась, — джентльмен раздражённо стукнул тростью о пол. Осмотревшись, понял, что больше нет никакой ёмкости. Кроме закопчённого чайника, который был изрядно подтрёпан временем. Хмыкнув, он кинул на стол небольшую коробку и две монеты, обернулся и добавил ещё одну. Потом двинулся на выход и не оборачиваясь ушёл, кинув напоследок: — Купи себе кружку, денег вполне хватит.       Парень попытался встать с постели, которую так и назвать было сложно. Его всего трусило. Жар вот уже третьи сутки не выпускал из своих объятий. Кое-как дойдя до стола, он отодвинул монеты и приоткрыл коробочку. В ней лежали двадцать железных тюбиков с красками. Он взял один и, открыв крышку, вдохнул этот блаженный аромат охры. Даже в этой сумрачной темноте он по запаху определял цвета. Улыбнувшись, парень подошёл в самый дальний угол и откинул тряпку с непонятной конструкции.       Недописанная картина была прикреплена к каким-то двум палкам. Эта шаткая конструкция так и норовила упасть. Парень придерживал одной рукой холст, натянутый на прямоугольную рамку. Она на себе выдержала более двадцати законченных картин, а те, которые были испорчены, вообще, не поддавались счёту.       Оливер взял в дрожащую руку кисть и потом выдавил из трёх тюбиков разное количество маслянистой субстанции. Слегка смешивая краски воедино, он мазнул кистью по холсту. Тусклые лучики солнца пробивались сквозь заколоченные окна, освещая скупым светом этот уголок. Парень закашлялся. Приступы всё чаще стали посещать его застуженный организм. Но Оливер, не обращая на это внимание, продолжил писать картину. Это единственное, что заставляло его забыть о своём плачевном состоянии.       Опять кашель.       Он срывает лёгкие парня с места. От боли парень сжимается в комок, но силясь, продолжает. Ему нужно закончить. Этот заказ всё-таки должен понравиться его заказчику. Хотя он постоянно его ругает за недостаточное старание. От голода в его животе раздался урчащий звук, он сжимается, чтобы унять пронизывающую всё тело боль. Когда он ел? Вчера? Нет, позавчера. Нужно поесть, но сил выйти на улицу совсем нет. Да и монет только хватит на два холста, пару луковиц и щепоть соли, ах, да, ещё кружку. Но не сейчас… Нет времени, поэтому парень продолжил писать картину.       «Портрет прекрасной незнакомки». Этот образ на всю жизнь запечатлелся в его голове. Хоть он и видел её однажды, когда шёл на рынок, купить себе яблоко. Она проезжала мимо, в шикарной чёрной карете. И выглянув в окно, незнакомка посмотрела на парня и улыбнулась. Тогда парень ещё не жил в этом убогом жилище. У него была семья. Отец, мачеха и два брата, которые были её сыновьями. Его нежно-голубые глаза, всегда светились на прекрасном и нежном лице. Кожа больше подошла бы хрупкой девушке. А светлые локоны, которые и не нужно было завивать, всегда завязывались в хвост. Но самое, прекрасное было в нём — это его талант.       И его мачеху не устраивало, что парень не может трудиться физически, а только «мазать» свои холсты. И пару лет назад, когда отец парня «отошёл» в иной мир, эта ведьма выгнала его из дома, отдав только старое пальто, да принадлежности для «мазни». Утаив при этом сбережения отца.       Вот тогда и поселился Оливер в этом убогом жилище, которое с каждым годом ветшало всё больше.       Кашель мешал ему работать, да и сил практически не было. Он подошёл к низенькой печи. Взял стоящий сверху чайник, полностью закопчённый сажей, прислонил носик к губам. Пара капель. Воды нет. Опять закашлялся. Испарина покрыла лицо, дрожь прошла по телу. Шатаясь, он вернулся к холсту. Заставляя себя продолжить, взял в руки кисть.

***

      — Доктор, прошу вас, мы должны поторопиться! — двое богато одетых мужчин, шли по направлению к покосившемуся домику. Один из них уже давно знал сюда дорогу. А вот второй с брезгливостью поглядывал по сторонам, не понимая, зачем они покинули комфортный экипаж и сейчас шли по этой грязи. Причём впереди, кроме убогих зданий, ничего не было.       — Сэр, какого чёрта, мы тут забыли? Здесь сплошная грязь. Болезни. Нищета, — он зашипел. Его кожаный чемоданчик зацепился за колючий куст, находившийся прямо посередине тропинки.       — Я был глуп, не забрав сразу Оливера к себе, а теперь должен убедиться, что он не болен чахоткой, — глаза доктора округлились и превратились в два блюдца. — И если нет, то заберу его к себе.       — Джонатан, вы спятили, — он остановился. Потом обернувшись назад, решил было вернуться. Но тот, громко рыкнув, остановил доктора.       — Я добавлю ещё монет к тем, что уже звенят в вашем кармане, Кортвуд, — это предложение, сразу стёрло все сомнения. Доктор двинулся вслед за мужчиной в дорогой одежде.       Открыв скрипучую дверь, мужчина прошёл внутрь убогого жилища. Глаза доктора долго привыкали к этому полумраку. Но вот он смог рассмотреть небольшую кровать с лежащими на ней грязными одеялами. Потом перевёл взгляд на еле стоящий стол. Затем в конце комнаты, где было окно — единственный источник света в этом мраке, он увидел какую-то конструкцию и лежащие рядом тело.       Оба мужчины подошли ближе. Доктор сразу же склонился над лежащим. Взяв его руку сжимающую кисть, попытался нащупать пульс и понял, что тот, кто здесь жил уже мёртв. Осмотрев тело, он поднялся и взглянул на того, кто притащил его сюда.       Мужчина держал в руках какой-то предмет прямоугольной формы, и пристально изучал его. Доктор подошёл ближе и увидел прекраснейшее полотно с изображением красивой молодой леди в дорогом наряде, с аккуратно уложенными локонами под миниатюрной шляпкой. Посмотрев внимательней на картину, он представил, что этому мужчине даже видеть таких леди не приходилось, но как парень смог передать такое видение на холсте, так и осталось для него загадкой.       — Пойдёмте, Джонатан! Мы здесь больше не нужны, — доктор покинул это хмурое жилище. Простояв у входа минут десять, он дождался того человека, который привёл его сюда. Джонатан держал в руках, ту самую картину, которая так восхитила доктора.       — Что случилось? — Кортвуд сразу понял, о чём его спросили.       — Голод ослабил его организм, а воспаление лёгких довершили, начатое, — мужчина опустил голову.       Слёзы побежали по его щекам. Потом он поднял голову вверх и громко проорал, выплёскивая всю боль: — Скажи мне, Господи, кто такое придумал, что художник должен быть голодным? И я больше всех в этом виноват, — потом он повернулся и взглянул на покосившуюся дверь и прошептал: — Прости!