Дерево на ветру

Хазан проснулась и, не открывая глаз, прислушалась к проступающим сквозь дремоту звукам: тиканью часов, негромким шагам, хлопкам дверцы холодильника. Пробуждение вытолкнуло её из тягучей темноты странных сновидений, и реальность поначалу испугала. Где она? Который сейчас час? Какой день недели? Ещё налитые тяжестью веки приоткрылись, и она постепенно вспомнила всё, что случилось вчера: свадьба сестры, попытка убежать от всех и от себя самой, отчий дом и... Ягыз. Белый потолок безучастно распластался над нею, молчаливо укоряя за долгий сон. Хазан моргнула и перевела взгляд на круглый циферблат висящих на стене часов. — Доброе утро. Она резко поднялась на локтях, запоздало обдумывая, что спросонья, должно быть, вид её весьма далёк даже от приемлемого. Однако Ягыз не мигая смотрел прямо в глаза, чем немного успокоил свою гостью. В его взгляде было столько тепла и нежности, что Хазан поневоле улыбнулась, по-детски счастливо: — Доброе утро. Что там за шум? — Готовлю завтрак, — раздался смешок. — Завтрак? Это слово заставило её сползти с дивана. В огромных ладонях Ягыза дымилась казавшаяся игрушечной чашка из безукоризненно белого фарфора. Он нерешительно перебирал пальцами, словно ожидая от Хазан определённых действий и не отваживаясь предпринимать что-то самому. — Завтрак — это отлично! — меж тем, заявила она и направилась в сторону кухни. По-совиному сонно моргая, Хазан разглядывала заставленный всевозможными блюдами и блюдечками широкий стол. — Так и знал, что путь к сердцу женщины лежит через желудок, — с притворной горечью заявил Ягыз, переставляя в одном только ему ведомом порядке посуду на столе. — Ты не поднялась ради того, чтобы поцеловать меня, а вот ради еды — пожалуйста. Её губы задрожали в попытке сдержать смех: — Ты не можешь ревновать меня к собственноручно приготовленному завтраку! — Ещё как могу, тем более, что я до сих пор так и не получил свой поцелуй. Пока в её голове вертелся сумбурный вихрь из словосочетаний «зубная щётка», «свежее дыхание» и тому подобная окологигиеническая ерунда, рука Ягыза легла ей на талию, обжигая неожиданно нежным прикосновением. Он притянул Хазан к себе и легонько коснулся губами уголка её рта. Похоже, она не скоро сможет к этому привыкнуть… — Спасибо за эту ночь, — выдохнул он чуть слышно. — Ещё никогда я не спал так сладко. Смущённая улыбка расцвела на лице Хазан, вызывая восхищение во взгляде Ягыза. — И тебе спасибо, я тоже… выспалась. Он отступил назад на несколько шагов, и Хазан невольно отметила его идеально выбритое лицо, идеально уложенные волосы и идеально сидящий по фигуре комплект домашней одежды: футболку-поло известного бренда с логотипом «крокодильчика» и такие же пафосные спортивные брюки, в которых ни один нормальный человек не отправится в спортзал. Её бровь непроизвольно дёрнулась вверх. — Что? — прищурился Ягыз. — У тебя здесь уютно, — пожала она плечами, продолжая пялиться на него, как китайский турист на статую Свободы. — Я знаю, что это не так, — хмыкнул он в ответ. Хазан, наконец, оторвалась от вдумчивого созерцания форм, скрытых под футболкой-поло, и огляделась. Кухня выглядела до ужаса высокотехнологичной и дизайнерски продуманной, но несколько обезличенной: светлые стены, хромированные детали интерьера, купленные в магазине постеры в белых рамах. — Нет, здесь действительно мило, — Хазан пожала плечами. Всё, что относилось к Ягызу, действительно казалось ей сейчас чрезвычайно милым, поэтому она ни капли не кривила душой. — Ты пыталась, — рассмеялся он. — На самом деле, мне отчасти нравится это место. Оно сродни гостинице, номер в которой принадлежит только тебе. Сюда удобно возвращаться и отсюда удобно уезжать. Здесь царит почти стерильная чистота, чистота от пыли и от воспоминаний... Ничего не щемит в груди при взгляде на эти стены. Мне подходит. — Очень жаль, — вырвалась у Хазан. — Не в смысле, что ничего не щемит, а в смысле, что ты не привязан к дому. — Я привязан, — с уверенностью произнёс Ягыз, — привязан к дому и хочу туда вернуться. С тобой. Уже в не впервые он упоминал, что считает своим домом Берлин. Она с восторгом и даже некоторой завистью посмотрела на сильного человека перед собой, сумевшего преодолеть детские страхи и обиды, построившего новое убежище, возведшего вокруг высокие, прочные стены, за которые теперь приглашал и её. — Тебе не страшно… — Хазан помедлила с вопросом и всё же решилась. — Привязываться к чему-то новому? — Страшно, — честно сознался он. — Очень страшно. Но я не сомневаюсь. А ты? — Вчера ты развеял все мои сомнения, Ягыз Эгемен, а уж приготовленный завтрак… — Ты подтруниваешь надо мной, бессовестная? — С чего ты взял? — Подтруниваешь! Хохоча, Хазан выставила руки вперёд, пытаясь защититься от надвигающейся кары. Однако, легко преодолев все преграды, Ягыз сгрёб её в охапку и принялся кружить по комнате. Лёгкая ткань пижамы на спине задралась, и Хазан почувствовала прикосновение его рук к обнажённой коже. Смех вмиг стих, они оба замерли, очевидно, поражённые одним и тем же ощущением. — Пойду переоденусь, — ватным от смущения языком проговорила Хазан, отпрянув от Ягыза. — Не хочу, чтобы еда остыла. — Да, конечно, — тут же подтвердил тот небрежным тоном, и только кончики порозовевших ушей выдавали смятение их обладателя. С космической скоростью гостья унеслась в ванную комнату и принялась брызгать на горящие щёки прохладной водой. Кое-как приведя себя в порядок, Хазан вернулась на кухню, где и обнаружила Ягыза, нервно расхаживающего у подоконника. — Очень красивый вид, — вышло хрипло, но почти естественно, и она спешно добавила. — Из окна, я имею в виду, из окна! Он усмехнулся, жестом пригласил гостью к столу, галантно отодвинул стул, помогая присесть. Хазан осмотрела сервировку: замысловатые тарелки, несколько столовых приборов, крахмальные салфетки... Ягыз, казалось, не замечал замешательства на её лице, полностью погружённый в свои мысли. — Послушай, — заговорил он с осторожностью, — тебе тяжело сейчас? В смысле, сближаться с кем-то, находиться на одной территории, наблюдать чужой быт? — Да, это в новинку, но мне нравится наблюдать за тобой, Ягыз Эгемен. Он игриво вскинул брови: — Вот как? И что же ты можешь сказать по результатам своих наблюдений? — Ну, ты создаёшь впечатление уверенного в себе человека. Ещё горделивого. И покровительственного. Тебя легко представить в кожаном кресле начальника в окружении длинноногих секретарш или на светском приёме в модном ресторане. А ещё ты любишь, — Хазан обвела красноречивым взглядом убранство стола, — вот это вот всё. Ягыз непонимающе прищурился. — Эти вещи, — она покрутила пальцами чайную ложку с вензелем на рукоятке. — Дорогие. Изысканные, если хочешь. Твой дом, сад, машина, гардероб… Всё такое. — Это плохо? — Вовсе нет. — А как? — Непривычно. Потому что я явно не из числа чего-то такого. Густые брови резко съехались на переносице, придавая лицу хозяина грозное выражение. — Ты не вещь, для начала. И потом, думаешь, бесконечно скупая всё это, я становлюсь счастливее? Ты видела меня в доме отца, раздавленного, потерянного, непонимающего, что происходит… Достаточно ли тогда я был горделив и покровительственен? Хазан покачала головой. Действительно, свадьба Эдже и господина Хазыма сравняла их, отодвинула на второй план социальное неравенство, бывшее между ними прежде. И окружающие их вещи перестали иметь большое значение — важным осталось лишь то, кем они были друг для друга. — Знаешь, — продолжил Ягыз, — я бы с удовольствием отдал всё, что имею, за что-то действительно ценное. За неподдельные эмоции. За то, чтобы меня понимали и принимали. За кого-то настоящего рядом. Я привык, что семья терпит меня из чувства долга, а девушки судят обо мне по размеру кошелька и всему тому, что ты перечисляла: дом, машина, дорогая одежда, бизнес… — И тем не менее, это всё — часть тебя. Мне сложно представить, что ты можешь обменять серебряные ложки и крахмальную скатерть на возможность поедать хлебом яичницу прямо со сковороды, как среднестатистический работяга… — Хазан, — он положил свою ладонь поверх её, — я так долго жил среди картонных декораций, заполняя пустоту внутри каким-то хламом, что ни за что не отпущу тебя. Да, я не среднестатистический работяга, но я обычный влюблённый человек. Среднестатистический такой влюблённый человек, который впервые в жизни приготовил для девушки омлет по-французски и теперь, внутренне съедая ногти от волнения, ждёт её реакцию. Хазан растерянно захлопала глазами. — Я хочу сказать, — продолжил Ягыз тихо, — что ради тебя я готов на всё и сделаю, что скажешь. Если тебе что-то во мне не нравится — только намекни. Она опустила глаза: — Ни за что на свете я бы не хотела, чтобы в тебе изменилась даже самая малость. Ягыз поражённо смотрел на неё, в уголках его ярких, как небо, глаз блеснули слёзы. — Если своими рассуждениями про «такое-сякое» ты пыталась донести, что мы с разных планет, то отвечу: если кто кого здесь и не достоин, то это я тебя, Хазан. Я тебя просто не заслуживаю, — проговорил он с несгибаемой твёрдостью. Хазан хотела прервать его, заставить взять свои слова назад, уверить, что он самый прекрасный человек, которого она знает, и заслуживает большего, гораздо большего, чем ничем не примечательная девушка с кучей комплексов, недолюбленностью и несговорчивым характером. Но не успела и рта раскрыть, как Ягыз с надеждой произнёс: — Перед отлётом я бы хотел кое-куда заехать. Не возражаешь?

***

После вкуснейшего завтрака, который Хазан не уставала нахваливать, и быстрых сборов, они с Ягызом вышли из апартаментов, даже не оглянувшись на прощание. Она ещё раз убедилась, что хозяин недвижимости не питает к своей собственности каких-то особенных чувств. По-простому буднично он захлопнул дверь и улыбнулся той слегка застенчивой, обворожительной улыбкой, которая сводила её с ума. — Позволишь? Его рука потянулась к её чемодану. Хазан не стала противиться этому проявлению заботы, она больше не намеревалась воевать с человеком, ставшим ей союзником в борьбе против всего мира. Они вышли из здания, провожаемые любопытными взглядами администраторов на ресепшене, вместе, бок о бок, словно были чем-то единым. Новые ощущения одновременно пугали и будоражили Хазан. Она вот-вот готова была поверить, что всё происходящее с ней, — прекрасный сон, но каждый раз, открывая глаза, видела перед собой вполне реальное лицо Ягыза. Иногда хмурое, иногда улыбающееся, оно сияло неизменно влюблённым взглядом, согревая сердце. Место поездки по-прежнему не разглашалось, и Хазан подумала, что они направятся в особняк, чтобы попрощаться с господином Хазымом, но Ягыз повёл машину абсолютно в противоположном от дома отца направлении. И только увидев кладбищенскую ограду, Хазан поняла, куда её привезли. Точнее, к кому. Крепко держа Хазан за руку, Ягыз повёл её по узким дорожкам вглубь кладбища. Они шли молча, и только тихий шорох гравия под ногами выдавал могильным плитам их присутствие. В глаза бросилась знакомая фамилия, черневшая на памятном камне, и Ягыз наконец остановился. — Прости, мама, — прошептал он, — что пришёл с пустыми руками. Но я хочу тебя кое с кем познакомить. Горло Хазан сжал спазм горечи. Она отвернулась, пытаясь скрыть набежавшие слёзы, но Ягыз осторожно погладил её ладонь и, заглянув в глаза, попросил: — Не надо, не прячься от меня. Прости, если расстроил. Скрыв лицо на его груди, Хазан разревелась, ухватившись за воротник куртки. Она выплакивала все накопившиеся обиды, его и свои, всю боль, которую им причинили, и вместе со слезами уходила тяжесть с души, принося облегчение. — Вот, мама, — он обернулся к белой гранитной плите, — это Хазан. Та самая. Слова прозвучали так, словно он уже неоднократно разговаривал с матерью о ней — тихими, одинокими вечерами, украдкой, когда его свидетелями были только далёкие, тусклые звёзды. Хазан и впрямь стало не по себе за то, что явилась сюда без цветов, хоть и не знала о конечной цели путешествия. Она жалостливо всхлипнула, пока Ягыз прижимал её к себе в попытке успокоить. — Умоляю, не плачь! Я ни в коем случае не хотел, чтобы ты снова огорчалась! — Всё это так несправедливо по отношению к памяти твоей мамы, — Хазан замотала головой, — и ещё больней оттого, что в этом замешана моя сестра. — Достаточно, Хазан, хватит, — он обнял её крепко, продолжая нежно поглаживать по спине. — В мире действует какая-то своя высшая справедливость. И в безрезультатных попытках исправить её можно потерять драгоценное время и прожить жизнь зря. Когда я думаю, что мы могли никогда не встретиться, мне становится по-настоящему страшно. Вот что было бы действительно несправедливо. Поэтому я держусь за тебя. Поэтому не хочу расставаться ни на минуту. Поэтому и просил не уезжать тогда в Стамбул. А отец... думаю, у него тоже есть причины поступать так с памятью мамы. — Есть, — Хазан подняла заплаканное лицо, с надеждой и мольбой глядя в глаза Ягыза. — Есть причина. Моя сестра ждёт ребёнка. От парня, который сбежал, узнав о беременности. Она с ужасом ждала реакцию на её признание, ждала, что он разозлится, обвинит Эдже в меркантильности, назовёт их семью охотницами за богатством, но Ягыз лишь грустно усмехнулся. — Вот и ответ. Это так похоже на отца, он очень любит детей, незадолго до кончины мамы даже уговаривал её взять ребёнка из детдома. А теперь вместо одного получит целых двух. Всё к лучшему! Они постояли, обнявшись, ещё немного и вернулись в машину. Хазан отправила Эдже сообщение, что будет ждать её у входа в здание аэропорта. — Ты не против? — она подняла на Ягыза вопросительный взгляд. — Конечно, нет. Хазан, давай закроем этот вопрос раз и навсегда. Я не против твоей семьи, я не хочу ограничивать ваше общение и не собираюсь настраивать тебя против сестры и матери. Всё будет только так, как захочешь ты. — Спасибо. Они немного задержались по пути из-за пробок, но теперь Хазан была спокойна и уверена, что всё пройдёт хорошо. На душе царили спокойствие и согревающая благодарность судьбе за подарок. За Ягыза Эгемена. Остановившись неподалёку от огромных стеклянных дверей в международный терминал, Хазан стала вглядываться в многоликую толпу, перетекающую туда и обратно, поэтому не сразу обратила внимание на элегантную даму в ярком пальто цвета фуксии, отороченным рыжим мехом. И только каким-то чудом в этой даме с красиво уложенными волосами и аккуратным макияжем она узнала свою сестру. Привычный Хазан образ Эдже из прошлой жизни никак не мог увязаться в голове с тем, что она сейчас видела. Как будто кто-то вырезал голову с фотографии сестры и приклеил в журнал мод, как делала это Эдже в детстве, воображая себя на месте одной из моделей. — Сестра? Сестра! — Эдже помахала рукой, пока Хазан мысленно подбирала с земли отвисшую челюсть. — Привет! Она заметила за спиной Ягыза, и её энтузиазм заметно стих. Тот кивнул издалека и вместе с чемоданами отошёл в сторону, предоставляя сёстрам возможность поговорить наедине. Эдже непонимающе моргала густо подведёнными ресницами. — Это же... сын Хазыма? Который живёт в Германии? — Да. Пока вы с господином Хазымом строили отношения и планировали свадьбу здесь, мы с Ягызом познакомились там. Такое вот стечение обстоятельств. У судьбы своеобразное чувство юмора. — Хазым ничего не упоминал об этом. — Вряд ли он в курсе. Возможно, когда-нибудь сын позвонит и расскажет ему, а, возможно, и нет. — Сестра... — Эдже замолчала, словно этого одного слова должно быть достаточно, чтобы объяснить всё. — Эдже, помни, я люблю тебя и я с тобой, что бы ни случилось. Но сейчас мне нужно возвращаться. Думаю, ты в надёжных руках, и с тобой всё будет хорошо. — Я хотела сказать тебе — мы с Хазымом решили, что мне лучше продолжить обучение. Меня перевели в другую школу, я закончу одиннадцатый класс, а летом родится малыш. Год пропущу, а потом пойду в колледж. Юридический. — Отличные планы, я очень за тебя рада, — улыбнулась Хазан. — И тебе больше не придётся помогать нам. Хазым, он... будет обеспечивать меня и маму. И, сестра, если тебе что-нибудь нужно, то... — Спасибо, милая. Но у меня всё есть. Всё, что мне нужно. Прошу тебя только об одном: пожалуйста, не забрасывай папин дом. Когда позволят обстоятельства, сделай там ремонт и оплати все счета, денег я пришлю. Если дом вам больше не нужен, найдутся люди, которые будут счастливы получить даже такое жильё. Хорошо? Держи ключи. — Хорошо, сестра. Я всё сделаю, обещаю. — Надеюсь, ты больше не пропадёшь и будешь держать тётю в курсе, как дела у её любимого племянника. Или племянницы. — Конечно, сестра. Спасибо за всё. Я люблю тебя. — И я люблю тебя, Эдже. Они обнялись на прощание. Хазан пошла к Ягызу, а Эдже ещё долго смотрела им вслед, не спеша садиться в большой чёрный микроавтобус, ожидавший её на платной парковке.