Голова вождя мурлоков

Они ей — раз! Она им — раз! Но тут как раз Её он спас, Он был с ней Заодно... Ух, сильное кино! Агния Барто, «Сильное кино»

— Гарона, — леди Тарья еще раз решительно постучала в дверь и прислушалась. До нее снова донеслось невнятное ворчание вперемешку со словами, которые, судя по всему, у орков считались ругательными. Ну, по крайней мере, очень выразительными. — Гарона, все в порядке? Я могу войти? Ответом ей был грохот, смешанный с еще более эмоциональными выражениями, чем раньше. Забыв не только о правилах приличия, но и о страхе, Тарья толкнула дверь, ожидая увидеть что угодно — от вражеского отряда, который почему-то решил начать захват замка именно отсюда, до орочьего ритуала, который нужно было провести прямо сейчас, пока солнце еще цепляется последними лучами за морской окоем. Но ни врагов, ни ритуала в комнате не оказалось. Вместо всего этого там была Гарона, увлеченно рассказывающая обломкам табурета об его, табурета, уважаемых предках и их затейливых отношениях со всеми демонами Легиона и с каждым по отдельности. Обломки лежали смирно, не светились зеленым в знак согласия, но и не возражали. Наверное, они опасались головы мурлока, что лежала с ними рядом и скалила заостренные зубы... Головы?! Мурлока?! Тарья ахнула, прикрывая рот рукой. Зажмурилась, надеясь, что ей мерещится, открыла глаза. Голова никуда не исчезла — лежала себе и лежала, придавив пятнистой щекой высохшие красные отростки. Выглядела — и, кстати, пахла — она просто омерзительно. — Видишь? — Гарона ткнула пальцем в злосчастные обломки и в сердцах топнула ногой. — Хлипкое все! Дунешь — развалится! А я хотела... — Не переживай, мы... закажем у гномов железную мебель, — осторожно сказала Тарья. — С коваными цветами и... очень крепкую. Но скажи, а вот эта голова... что-то означает? Ее обязательно держать здесь? Голова, казалось, издевательски ухмыльнулась. А лицо Гароны, наоборот, стало таким мечтательным, как у вытканных на гобеленах дев, ожидающих своих рыцарей из славного похода — и даже клыки этому ничуть не мешали. — Не-е-т, — протянула она, глядя на дохлого мурлока с нежностью, — не здесь. Нельзя, чтоб так валялась, это неуважение... — К мурлоку? — Тарья в который раз подумала, что орочьих обычаев не поймет, наверное, никогда, и прижала к носу кружевной надушенный платок. — Он был великим воином своего народа? Тогда, наверное, стоит похоронить его со всеми почестями... «Зарыть поглубже, проще говоря,» — совершенно неприлично подумала она. — Ты что! — Гарона подхватила голову с ковра, на котором остались темные пятна, и обняла обеими руками, будто опасалась, что отнимут. — Как можно отдать земле такой великий дар? Нет, он должен быть здесь, то есть — там. Вместо той полудохлой эльфийки, чтоб она тому, кто ее намалевал, в кошмарах снилась. И правда — на месте, где раньше висела картина кисти мастера Канеи Гриффита, остался лишь темный квадрат, посередине которого был косо вбит здоровенный железный крюк. Сама картина была прислонена к стене — аккуратно, но вверх ногами. Презрительное лицо высшей эльфийки, выходящей из моря на рассвете, отражало все, что она думает о таком обхождении с ее изображением. — Повешу ее там, — Гарона снова нежно посмотрела на голову мурлока. — Вот найду табуретку покрепче, залезу повыше — и повешу. По утрам туда солнце светит, хорошее место для сва... такого дара. Тарья на миг представила, как лучи солнца падают на тусклые глаза и оскаленную зубастую пасть, и ей стало дурно. — Может, венок ей сплести, — продолжила Гарона, — я видела у вас, все цветами обвешать норовите. Девчонки на кухне болтали, что каждый цветочек чего-то значит. Розы подойдут, как думаешь? Вот, тебе когда муж голову великого врага приносил — или ты ему — вы на нее чего цепляли? Тарья пробормотала что-то невразумительное. Признаться, что никакой головы ей не приносили, значило бы подписаться под тем, что ее муж — слабак и недостоин великой славы, но вообразить Ллейна с головой мурлока под мышкой — да еще и выдумать, из каких цветов был сплетен венок для этой головы — было выше ее сил. Но Гароне, судя по всему, был и не нужен ее ответ — она смотрела на голову и блаженно улыбалась. — Послушай, — Тарья решила зайти с другой стороны, — а кто тебе это... это... преподнес тебе этот великий дар? — Как кто? — Гарона изумленно взглянула на нее, оторвавшись от драгоценной головы. — Тан Андуин, кто же еще. — Андуин принес тебе башку дохлого мурлока? — от глубочайшего изумления Тарья забыла о том, что оную башку следовало называть «великим даром», чтобы не оскорбить чужих обычаев, а произносить слова «дохлый» и «башка», не путая ударения, королеве Штормграда и вовсе не к лицу. — Нет, ну не принес, — Гарона снова заулыбалась, вертя голову в руках, разглядывая ее со всех сторон. — Розы. Розы — самое то. Красные. Чтоб со-че-та-лось. А, да ты садись, тут вон кресло еще целое, на него я вставать побоялась. Тарья опустилась в кресло, от души понадеявшись, что великий дар раньше тут не лежал, Гарона села на пол напротив нее, скрестив ноги, так и не расставаясь с головой мурлока — а та издевательски скалилась и разве что язык не показывала. — ...и вот едем мы по берегу, море шуршит так, знаешь, будто поет шепотом — не знаю, как это сказать по-вашему. Солнце садится, шипит сердито, и такое все это красивое, живое такое, что сердце разрывается, и тут я понимаю — не могу, если не скажу. И он на меня смотрит, и знаю — тоже сказать хочет... — Что сказать? — Тарья даже позабыла про голову — платочек от носа, впрочем, не убирала. — Понятно что, — Гарона зажмурила глаза и широко улыбнулась. — Ну я и говорю — чего ж ждать-то — спорим, говорю, что ты, тан Андуин, только на тренировках хорош, а вот тут, когда под ногами камни, солнце в глаза светит, ты меня не победишь? Нет, ну спорим? А он мне говорит — вот о том же думаю, леди! Спорим, говорит, только ты проиграешь. — Как дети малые, — само собой вырвалось у Тарьи поперек всех приличий, но Гарона только отмахнулась. — Какие дети! Мечи настоящие, острые, не игрушки эти деревянные. Стала бы я великого воина на потешный поединок вызывать. Ну, и весело же было! Пока мурлоки не полезли... Верещат противно, копьями машут — испортили, считай, все, что могли, и что не могли, тоже испортили. Я б победила — вот почти победила, а так... ну, понимаешь, не до поединка стало. Отмахиваюсь, а они лезут и лезут, я обернулась — и смотрю, тан Андуин в их сеть попал, выпутаться не может. Но я-то понимаю — это чтоб, как там у вас положено, леди уступить. Я и сделала вид, что не поняла ничего, выругала его последними словами — и драться. А там и этот мурлок вылез, вождь у них вроде как, — она погладила голову по отросткам, — ну, вот и подарок. Это, знаешь ли, не каждый мужчина такое уступит... Так как думаешь, розы подойдут? Мысленно Тарья возблагодарила все длинные и нудные дипломатические приемы, на которых ей довелось побывать, и ту выдержку, которую она на них и отточила — иначе бы она расхохоталась в голос, тем самым оскорбив и чужие обычаи, и подвиг собственного брата, и скалящийся в руках Гароны великий дар. — Подойдут, — с очень важным видом кивнула она. — Насчет красных ты очень здорово придумала. И, знаешь, стоит обратиться к магам — чтобы они как-то сохранили этот великий дар, иначе скоро он... развалится, а этого нельзя допустить. — Нельзя, — согласилась Гарона, прижимая голову к сердцу. — Если маги не захотят возиться, то я ее засолю. Или высушу. Ну, или череп тоже подойдет. — Они захотят, — уверенно сказала Тарья. — Мой любезный брат их попросит. Это же его подарок.

* * *

Слуги шептались, что леди Тарья, королева и мать наследника, долго беседовала с лордом Андуином Лотаром, главнокомандующим армии Штормграда, наедине и за закрытыми дверями, но единственным, что в их разговоре смогли разобрать любопытные, было: «Вы обе все не так поняли!» А спустя несколько дней Гарона нашла Тарью в дворцовом саду и, смущенно отводя глаза, спросила: — Тут тан Андуин мне подарок принес, говорит, у вас это, ну, вместо головы дарят. Странные вы, люди, но надо ж, это, уважать. А я не соображу, куда это вешать... или надевать.... В нос не получается, для того крюка в стене маловато. Девчонок спрашивала, они смеются только. Ты вот такое где носишь? На широкой зеленой ладони Гароны блестело, подставляя бока яркому солнцу, золотое кольцо.