Моя маленькая Свобода

Новогодние праздники прошли слишком быстро, и вот уже пора возвращаться в Москву. Уезжать совершенно не хотелось, ведь я будто окунулась в детство, снова почувствовала себя малышкой. Но, к сожалению, клянчить ещё парочку дней дома у Максима Александровича было уже невежливо, мой отпуск и так из недельного превратился в двухнедельный. Москва встретила холодным пронизывающим ветром, от которого сразу после выхода из тёплого аэропорта стало покалывать щеки, а нос покраснел. Усевшись в такси, смотрю на часы — ох, спасибо, у меня есть время для отдыха перед поездкой в студию. Немного поспав дома, я отправилась в студию, чтобы встретиться с продюсером и обсудить планы на этот год. Всю дорогу меня не покидало странное чувство слабости и головокружения. В последнее время это случается слишком часто: похоже последствия нервного срыва дают о себе знать. Стоит подумать о том, чтобы записаться на приём к специалисту, может он выпишет какие-нибудь успокоительные. К кабинету Максима Александровича я подошла на полусогнутых ногах, придерживаясь за шершавую стенку. Лишь только я успела открыть дверь, в глазах потемнело, земля ушла из-под ног, а мир, несколько секунд назад казавшийся чётким и понятным, потерял очертания, расплылся, исчез. Окружающие звуки доносились будто через толщу воды, в ушах бушевала кровь. От ощущения беспомощности слало нестерпимо страшно. Я потеряла сознание. Проснулась я от громкого и противно пищащего прибора, а открыв глаза, не сразу поняла, где я нахожусь. Пыталась поднять голову, но она была настолько тяжелая, что тут же упала обратно на подушку. Немного подождав, вновь попыталась приподняться, чтобы осмотреть помещение. В светлой комнате, выкрашенной в бежевые тона, стояли какие-то мониторы с отходящими от них трубками и проводами. — О, вы уже проснулись? Как себя чувствуете? Болит что-нибудь? — спросила меня женщина, в белом халате и с папкой в руках, которую она тут же начала пролистывать, делая какие-то пометки. — Где я? Что со произошло? — я снова попыталась приподняться на локтях, но боль, подобная тысячам впившихся в кожу иголкам, настолько сильно пронзила все тело, что я тут же рухнула обратно. — Тише-тише! Вам нельзя подниматься! Сейчас я позову доктора. Спустя какое-то время, в палату зашёл мужчина средних лет, небольшого роста и с забавной лысиной. — Ну, здравствуйте, Кристина! Что ж вы себя не бережете, довели организм до такого состояния. Заботиться о себе надо, тем более когда вы не одна! О ребеночке же надо думать! — врач говорил строго, будто отчитывал меня за невыполненную домашнюю работу. Но его последние слова шокировали меня настолько, что я не сразу поняла их суть. — Простите, о каком ребёночке? — что он имел ввиду, какой ребёнок, что вообще произошло? — Погодите, так вы не знаете? Тогда я вас поздравляю, вы беременны, шесть недель, — его настроение тут же поменялось, словно он говорил о чём-то безумно счастливом. Но новость о моем положение меня испугала, и, тем более, не принесла никакого счастья. Только страх. — Б.беременна?.. Как?.. — мой голос сильно задрожал, как будто я пробыла на морозе несколько часов в летнем платье. — Вы шутите?! Я не могу быть в беременна, вы это понимаете?! — Ну как не можете, вот же результаты анализов, — доктор протянул мне лист бумаги с каким-то данными, но я не разобрала ни единого слова. — Что делать будете? — Аборт. — Ну зачем же так быстро решать, давайте я к вам попозже зайду, а вы пока подумайте хорошенько. Мысли в моей голове сменялись ежесекундно: в голове будто поселился сметающий всё на своём пути ураган Катрина. Как такое могло произойти? почему я раньше этого не заметила? Ребёнок? Да я сама ещё ребенок. Что я могу ему дать. НИЧЕГО. Я же не вывезу, сломаю ему жизнь, да и себе заодно. Кто будет его воспитывать, заботиться о нём? Я? Я не смогу, не справлюсь с такой большой ответственностью. Немой ужас витал по больничной комнате, я лежала на кровати словно в оцепенении. Беременна, как? Как так получилось? Ведь я ничего не помнила с той ночи. Предохранялись ли мы? Но это уже не важно. Больше месяца, шесть недель малыш живёт в моем животе под сердцем, а я собираюсь его убить, оборвать жизнь такой крохе. Моей крохе. — Прости, малыш, но я правда не могу иначе. Это слишком рано. Мама не справится. О, господи, как же так, — говорить было больно, поэтому я опустила ладошку на пока ещё совсем маленький живот, которому я не дам вырасти. — Прости, прости, прости. Но так будет лучше. Тебе не нужна такая мать, ты должен вырасти в любящей семье, — пелена слез застилала глаза, мокрые дорожки стекали по моим щекам, ком в горле не давал возможность произносить слова. Я собиралась убить нашего ребенка, ребенка Максима. — Маленький, прости меня, прости… Сердце разрывалось на части, на мелкие крупицы, словно ваза, со всей дури брошенная в стену, слезы скатывались по разгоряченным щекам, воздуха не хватало, легкие сжало настолько сильно, что я стала задыхаться. Вот она, истерика. На мониторе начали быстро сменяться цифры, комнату наполнили громкие сигналы, в палату забежала медсестра, стала рыться в белоснежном ящике возле стены. Найдя нужную ампулу с жидкостью, мгновенно подлетела ко мне и вставила шприц в катетер. Постепенно истерика отступила, веки потяжелели, снова появилась слабость, утянувшая меня в непроглядную темноту. Проснулась я где-то час назад и все это время бездумно пролежала, глядя в одну точку на потолке. — Вижу вы уже проснулись. Как себя чувствуете? — в палату зашла все та же медсестра. Она искренне улыбалась, наверное надеялась подбодрить меня своей улыбкой. — Никак, — отрешенность в моей голосе наполнила все пространство. — Что вы решили? — Я же всё вчера сказала! Что вам еще нужно? Какие бумаги подписать? — Ну что ж вы так. Вы звонили своему мужу, как он отреагировал? — Я не замужем. — Погодите, а парень, который сделал вам ребёнка? Он знает? — У меня нет парня, это… вышло случайно, а сейчас… я просто не знаю, что мне делать. Я не хочу его убивать, но я одна, и мне страшно, — мои глаза снова наполнились слезами, и вот уже горячие дорожки побежали по щекам. Мне так страшно, Боже. — Не делайте этого, не убивайте малыша. Многим людям вообще не дано иметь детей. А вам подарили это счастье. Вы любили отца этого ребёнка? — я тихонечко кивнула. — Тогда не убивайте. Я верю, вы справитесь. — Спасибо, — это единственное, что я смогла выдавить. Она опять улыбнулась мне и покинула палату. — Мой малыш, мы справимся, мама обещает, — я говорила тихо, шмыгая носом, одной рукой поглаживая живот, а второй вытирая слезы. *** С того дня прошло три с половиной года. Не могу сказать, что было легко, даже близко не было, но мы справились. Самое сложное оказалось рассказать родителям и Максиму Александровичу. Если семью новость о моей беременности шокировала, но обрадовала, то с продюсером дела обстояли не очень. Ну, конечно, залёт юной артистки мало кого радует, да ещё и мое нежелание рассказывать об этом отцу ребёнка (и не только ему, я вообще хотела скрыть беременность), сыграло немалую роль. К счастью, все решилось слишком хорошо: Максим Александрович поддержал, сказал, что что-нибудь придумает. И придумал. Моё положение действительно удалось скрыть от прессы и, следовательно, вообще от всех. Правда пришлось очень много работать, пока мой живот можно было скрывать за одеждой и правильным ракурсом. Приходилось чуть ли не каждый день ездить на съемки, в студию, на интервью, в общем трудиться на несколько лет вперёд. А когда живот стал четко проглядываться, было решено отправить меня за границу, где я спокойно смогу доходить последние месяцы и родить малыша. Так я переехала в Прагу, и живу тут до сих пор. Правда уже не одна, а с маленькой Викторией. Нам действительно удалось все скрыть, хотя это казалось невозможным. О том, что я стала мамой, знает только моя семья и мальфа. С ребятами из песен я перестала общаться ещё той страшной зимой, когда я чуть не убила своего ребёнка. Сначала мне пытались звонить и писать, но я все игнорировала, а позже и вообще сменила номер телефона. Из общего чата я удалилась, а директ и личку просто перестала проверять. Теперь все считают, что я слишком зазвездилась, и негоже мне с такими общаться. Ну пусть, уж лучше так, чем все узнают правду. Единственная, кто знает обо всем, — это Назима, да и то узнала она всего год назад. Она нашла меня по сторис и постам, выследила и заставила объясниться. Я даже поначалу пыталась увильнуть, но она слишком настырная. Ох, сколько слез тогда было пролито и ругательств в мой адрес сказано! Назима долго возмущалась, почему я ничего не рассказала, хотя бы ей. Пришлось долго объяснять, что это было необходимо, ведь так я уберегла свою карьеру и малышку от лишних глаз и ушей. Когда Нази увидела дочку, она расплакалась, сказала, что я идиотка, за что получила грозный взгляд. Я же получила кучу вопросов: «А кто такая идиотка?», «А почему мамочку так назвали?» И вот сейчас Назима снова приехала к нам в гости с очередной промывкой мозга. — Крис, почему ты не скажешь ему? — так начинается каждый наш разговор, — Он должен знать, он же отец, ты лишаешь его такого счастья. — Нази, сколько раз мы это обсуждали, тысячу или две? Я не скажу ему, никогда. Он сам сделал выбор, я в него не входила, а она тем более. Он ушёл из моей жизни, возвращать я его не намерена. Точка. Давай уже закроем эту тему и не будем к ней возвращаться. — Ну Кристин, так нельзя, ты же лишила ее папы. Неужели тебе не хочется, чтобы у неё были оба родителя. Максим был бы очень хорошим отцом. Если бы знал. — Но он не знает, и я ничего менять не собираюсь. Всё. Детский плач донёсся из спальни, и я услышала топот маленьких ножек. — Маленькая, что случилось? — я подхватила её на руки, — Ну чего ты плачешь, мама рядом, тшш… успокаивайся, родная, ..... тшшш. Дочка все также плакала, её плечи дрожали, она тихо всхлипывала, уткнувшись носом в мое плечо. — Посмотри на меня, хватит плакать, солнце. — Мама, там… там бабайка, — Доча прижалась к мне ещё сильнее, обхватив ручками мою шею, и продолжила всхлипывать. — Ну пойдём посмотрим, что за бабайка тебя напугала, и мама её прогонит. Мы отправились в детскую искать страшного монстра, которого так испугалась Вика, и, проверив все шкафы, под кроватью и за шторкам, убедились, что никого нет. Только тогда мартышка согласилась слезть с рук и смотреть мультики. Вернувшись на кухню к Назиме, застала осуждающий взгляд. — Не смотри так на меня, я все решила ещё три года назад, он нам не нужен, мы справимся сами. — Ты глупая, Крис. Ты хоть о дочке подумала, когда принимала решение? — Именно о ней я и думала, — не успела я закончить предложение, как зазвонил телефон. — Да, я слушаю… Здравствуйте, Максим Александрович… Да, у нас все хорошо… Как в Москву?.. уже… но… Я вас поняла… Хорошо… До свидания. — Мы возвращаемся в Москву, — эта новость свалилась на мою голову слишком неожиданно. Я думала, что у меня ещё есть время подготовиться к этому моменту. — Да это же здорово! Когда летите? — Через два дня. — Так скоро? А тебе разве не нужно там вещи собрать, квартиру в Москве подготовить? — Я должна появиться на мероприятии празднования четырёх лет с момента окончания песен. Там все будут, и я должна быть. Вот тебе и феерическое появление спустя столько лет.