Увидеть тебя снова

Бип — бип — биип — би… — клик Юрико перевернулась на бок и выключила будильник, затем села на футоне и потёрла глаза. Понедельник. Семь часов утра. Она встала и вышла из комнаты, по коридору, вниз по лестнице, к ванным комнатам. Она делала это тысячу раз. Юрико покрутила кран и плеснула немного прохладной воды в лицо, затем моргнула, смутно вспоминая. Утро понедельника. Пора идти на работу. Но было что-то ещё… Кеншин! Было ли это… Нет, это не могло быть сном. Юрико наконец окончательно проснулась. Она вытерлась и бросилась обратно по коридору. Уже семь часов утра. Прошло пять часов. О, боги, если он ушёл… Юрико сжала зубы, перепрыгивая через две ступеньки, пытаясь прогнать из мыслей образ пустой комнаты с аккуратно сложенным одеялом и футоном, прислонённым к стене, и нигде нет ни следа Кеншина. Она притормозила напротив последней двери по коридору, тихо ступая, её сердце гулко стучало в ушах. Случайное воспоминание вспыхнуло в её голове, как Кеншин мягко улыбается ей и говорит что-то о счастье, и она приоткрыла дверь, очень осторожно. Комната не была пуста. Юрико с облегчением прикрыла глаза и тихо выдохнула. Кеншин свернулся на футоне в глубоком сне. Одна рука, завернутая в юкату, была выпростана из-под одеяла, пальцы слабо сжимали ткань. Он очень устал прошлой ночью, чтобы дожидаться, пока его волосы высохнут, поэтому оставил их свободно сохнуть, и теперь они алым водопадом струились по белоснежным простыням. Она теперь могла ясно разглядеть его лицо. Спящий, он выглядел очень молодо. Напряжение, беспокойство, измотанность, которые были на его лице вечером, делали его старше, но всё это исчезло теперь, стёртое сном. Юрико придержала дверь, улыбка играла на её губах, пока она прислушивалась к его тихому дыханию, удивляясь про себя, почему она заключила, что он старше её. Он выглядел как один из студентов — старшекурсников. Ему не могло быть больше двадцати пяти. Это всё из-за того объятия. Память сохранила ощущение, что, обнимая друг друга, они были одинакового роста. Так, будто он был на пару лет старше её; они могли быть одного роста в средней школе. Но, в конечном счёте, это воспоминание ничего не значило. Кеншин мог стоять на камне. Она удивилась, что он не проснулся, даже когда она вошла в комнату. Это что-то означало? В какой-то момент она забеспокоилась, не болен ли он. Но кожа на его щеках была нормального цвета, а дыхание было размеренным. Просто устал, значит. Он едва ли не падал с ног в конце вчерашнего вечера. Юрико мягко улыбнулась. Пусть спит. Она отступила на шаг и аккуратно прикрыла дверь, затем поспешила в свою комнату, чтобы написать ему записку.

***

Кеншин проснулся, когда солнечный свет щедро лился в окно. Он резко сел, на какое-то мгновение неуверенный, где он и как здесь оказался. Затем воспоминания предыдущего дня мягко закружились в голове, и он расслабился. Снова в Токио. Общежитие, где живет Юрико. И…Юрико. От этой мысли закружилась голова. Воспоминание было фантастическим, почти волшебным. Она смотрела на него глазами Каору, улыбалась её улыбкой. Он чувствовал себя так, будто вернулся домой. Почти. Он вылез из-под одеяла и встал, потягиваясь. Он на самом деле чувствовал себя хорошо этим утром. Никакой боли или скованности, и его голова была ясной; он ощущал себя отлично отдохнувшим впервые за эти два месяца. Спать на футоне было блаженством, удивительно удобным после долгих ночевок под открытым небом. И он чувствовал себя в безопасности здесь. Всё казалось знакомым, начиная от маленькой, но незахламленной комнатки, оклеенной пастельными коричнево-зелеными обоями, до мягкости татами, лежащего у его ног. Половина утра уже прошла. Он проснулся гораздо позже, чем обычно. Кеншин подошел к большому застекленному окну и выглянул на улицу. Небо было ясным, солнце освещало бледную штукатурку на противоположном крыле здания, и он кончиками пальцев чувствовал тепло, проникающее сквозь толщу стекла. Комната Юрико была через две двери по коридору. Ощущение реальности происходящего снова вызвало головокружение. Кроме этого, в сердце закрался страх. События, произошедшие вчера, были чересчур фантастическими, даже сказочными, чтобы быть правдой. В мыслях он всё еще видел глаза Каору, глядящие на него с нового лица обрамленного каштаново-медными волосами. Это лицо стало знакомым лишь несколько часов назад. Кеншин поборол дрожь, передернув плечами. Он мог сделать сейчас только одно: пойти проверить, проснулась ли Юрико. Он обернулся к окну и заметил листок бумаги, лежащей сверху его аккуратно сложенной блузки и платья. Записку с его именем, нацарапанным спереди двумя большими кандзи. Почерк был незнакомым. Он раскрыл её и начал читать. Дорогой Кеншин, Я сейчас отправляюсь на работу. Ты выглядел уставшим, и я не стала тебя будить. Если тебе что-нибудь нужно, на следующем перекрестке есть супермаркет (поверни налево, через три дома). Я буду дома около шести. В моей комнате есть несколько книг, если тебе станет скучно. ХХХ Юрико P.S: Не забудь, они думают, что ты девушка! P.P.S: НЕ ИСЧЕЗАЙ! Итак, она ушла. Кеншин опустил руку. Это было ожидаемо: он проспал слишком долго. Ну что ж, завтра он не сделает такой ошибки. И эта записка означала ещё одну вещь: Юрико зашла в его комнату, когда он спал, и смогла не разбудить его. Больше, чем что-либо ещё, это означало, что всё происходит на самом деле. Его подсознание узнало её. Кеншин счастливо выдохнул, прикрыв глаза. Последний страх ушел. Он был дома. Итак, время заняться работой, энергично подумал он. Юрико ушла, но это не означает, что он должен бездельничать. Кеншин снова взглянул на записку. Последняя строчка его немного обескуражила. Он не собирался исчезать, не теперь, когда он вновь обрел её. Она не должна была беспокоиться об этом. Каору всегда знала — ей больше не нужно бояться, что Кеншин вновь уйдет странствовать. Но Юрико… Он нахмурился. Как много на самом деле она помнила? Она знала его, это было очевидно. Но что из этого память, а что инстинкт? Она всё еще была загадкой для него. И он исчез в самом конце, не так ли. Кеншин снова вздохнул. Он должен был загладить свою вину перед ней. Вину за эти сто и шестнадцать лет. Но всё, что он мог сделать сейчас, это продолжать двигаться вперед. Юрико будет дома в шесть, и он подождет её до этого времени. А пока… Он вылез из юкаты и оделся, более проворно застегнув пуговицы на блузке, чем накануне. Это было кропотливым делом, но он знал, что достаточно скоро привыкнет. Он натянул джемпер через голову, зачем расчесал волосы пальцами и завязал их в свой обычный хвост. Кроме записки, Юрико оставила ручное зеркало и маленькую круглую лакированную коробочку, а также тюбик с блеском для губ. Кеншин неприязненно скривился, глядя на это, и уселся на полу, скрестив ноги. Он поднял несколько шпилек для волос, которые Юрико оставила ему, и вынужден был признать, что они были красивыми: маленькие цветы на их концах были покрыты голубой эмалью, яркой, как летнее небо. Но носить их всё еще было постыдно. Что же, он должен продолжать разыгрывать этот спектакль, как минимум до того времени, пока Юрико не вернется домой. Он поговорит с ней об этом сегодня ночью, решил Кеншин, подкалывая шпильками челку. И он не будет красить губы, вне зависимости от того, как она на это отреагирует. Скрыть шрам, с другой стороны… Так, он считал, что здесь это не имеет никакого смысла. Он открыл лакированную коробочку и потыкал пальцем в порошок телесного цвета. Он делал нечто подобное раньше, в Киото, подумал он, осторожно размазывая порошок по щеке. Там это было необходимостью, чтобы его не узнали. Здесь, конечная цель была примерно такая же. И он предположил, что использование бежевой пудры было более эффективным, чем пластырь. Кеншин изучил своё отражение в зеркальце, нанес еще немного пудры, и поднял брови. Незаметно, однако. И эффективно. Всё верно. Он выполнил первую строчку постскриптума Юрико. Кеншин снова посмотрел на записку и выдохнул. Что, ради всего святого, означает слово «супермаркет»? Начиная с его появления в этой странной новой эпохе, катакана стала его жизненным проклятием. Его настроение портилось каждый раз, когда взгляд выхватывал нескладные иероглифы, построенные по фонетическому принципу, понимая, что он совершенно не представляет, что они означают. Он пытался запоминать иностранные слова так быстро, как мог, но их было слишком много. Хорошо, подумал он, откладывая записку и поднимаясь на ноги. Нужно заняться тем, что он умеет.

***

Одзаки Мотоко скинула свою спортивную сумку на пол в комнате и вытерла лицо салфеткой. По пути домой она вспотела намного больше, чем на тренировке. День выдался по-настоящему знойным. Она обошла валяющиеся на полу вещи и стала на колени перед подоконником, проверяя свой ежедневник. Самое время принять холодный душ и съесть сэндвич, решила Мотоко, покусывая нижнюю губу и глядя на часы на окне. Затем она спустится в метро и поедет на пары. Придется дочитывать лекции к сегодняшнему дню в поезде. Мотоко встала, её мысли еще витали вокруг предстоящей поездки и послеобеденных лекций. Взгляд уловил яркую цветную вспышку в саду, она повернулась и замерла, откинув кружевную занавеску, чтобы присмотреться. «Кеншин-сан», — удивлённо проговорила она. Маленькая рыжеволосая фигура согнулась у дальнего края большой ванной, где скромный сдержанный сад отступил под натиском буйной летней растительности. «Что она…?» — Мотоко вытянула шею, пытаясь получше разглядеть происходящее за маленькими декоративными соснами, которые росли у заднего края ванной. Кеншин двигалась, ритмично, вперед и назад, оттирая что-то в большой деревянной кадушке. Стирка? Вручную? Глаза Мотоко расширились от изумления. Кеншин достала из кадушки что-то большое и малиновое, быстро отжала, отложила и вернулась к стирке. Должна ли она выйти и сказать Кеншин, что у них есть машинка? Мотоко снова взглянула на часы на полке, мысленно запоминая это желание. Она не успевала, и она не должна опоздать на лекцию, не снова. Кеншин достала ещё какую-то вещь из кадушки и теперь стояла, сливая грязную воду на траву. Мотоко качнула головой. Это было бесполезно сейчас, она опаздывала. Она поговорит с Кеншин позднее.

***

На такой жаре белье высохнет очень быстро. Кеншин легко поднялся по черепичной крыше в тень одинокого огромного кипариса, который вздымался над восточным крылом здания. Он уселся, скрещивая ноги, на площадке под его верхушкой, быстро опершись кончиками пальцев о крышу. Даже в тени серо-зеленая черепица была горячей. Он отнес корзину с мокрым бельем на внутренний дворик на третьем этаже старого крыла и развесил на вешалке сушиться. Ему пришлось сбежать вниз и быстро найти среди деревьев в дальнем конце парка раздвоенную палку, чтобы опустить перекладину на вешалке — хромированная сталь вместо бамбука, и более тяжелая, чем раньше — но всё остальное прошло гладко, рутинная домашняя работа, такая знакомая, что он мог бы выполнить её даже во сне. Из внутреннего дворика необходимо было сделать лишь один прыжок, чтобы попасть на крышу. Он поднялся наверх, чтобы побыть немного наедине с собой, отдохнуть, пока сушится белье. В конечном счете, Юрико не было, и он не горел желанием провести весь день, болтая с её соседками. Он смог избегать их всё утро, даже когда разыскивал корыто и стиральный порошок; к счастью, большинство обитателей не было дома. Он уловил на себе взгляд Такамори, смахивающей пыль с мебели в гостиной, и одной из девочек, имя которой он не запомнил прошлой ночью, и которая делала себе поздний завтрак на кухне, рядом с обеденным залом. Кеншин не стал беспокоить никого из них, а больше он никого не встретил. Ветерок коснулся его щек, а затем подул вверх, качнув верхушку кипариса и вызвав мягкое динь-динь колокольчика на окне напротив, едва слышимый звук сквозь пульсирующий стрёкот цикад. Кеншин откинул назад мокрые от пота пряди, свесившиеся на лицо, а затем аккуратно вытащил шпильки из волос. Шпильки, принадлежащие Юрико, с маленькими эмалированными цветами, так похожими на цвет её глаз. Он улыбнулся, держа шпильку большим и указательным пальцем, поворачивая её и пытаясь поймать солнечный свет. Это напомнило ему о времени, когда Каору отдала ему её любимую ленту для волос. Это воспоминание было свежо даже сейчас, десять лет спустя. Та лента не была подарком. Она была залогом, маленьким обещанием, долгом, который должен был вернуть его в додзё Камия после схватки с Джинь’е. Способ сказать ему, что она бы хотела его возвращения. Момент, когда он окончательно понял её мотивы… Этот момент остался с ним, заветное воспоминание, которое не смогли испортить последующие события того дня. Хотя она тогда дала ему ленту, она не заставляла его повязывать её на его собственные волосы. Какими бы красивыми не были эти шпильки они были немного смущающими. По крайней мере, она не заставила его надеть цветочное кимоно, подумал Кеншин, укладывая шпильки в один из карманов на его голубом джемпере. Это было бы слишком. Свободные от шпилек, его волосы спускались на лоб, возвращаясь к своему обычному непослушному состоянию, и теперь приятно развевались на ветру. Кеншин удовлетворённо вздохнул и улегся на черепичную крышу, сцепив руки за головой и глядя на раскинувшееся над ним голубое небо. Раскаленный жар черепицы медленно проникал в его тело сквозь джемпер. Несмотря на жару, это был прекрасный летний день, ясный и сияющий, и небо было неповторимого цвета. Яростно-синее, его оттенок нельзя было сравнить ни с чем на земле. Его глубина и интенсивность могла поднять человека ввысь и растворить в беспредельной голубизне. Кеншин проследил за двумя ласточками, пронесшимися высоко наверху. В небе летело ещё что-то, немного левее; маленький силуэт с узкими крыльями, бледный на фоне ярко-голубого, медленно пересекающий небосвод и оставляющий за собой тонкий облачный след. Кеншин ухмыльнулся, глядя на линию, перечеркивающую небо. Он стал замечать эти линии в небе вскоре после его прибытия в этот странный новый мир, но не давал им никакого объяснения вплоть до последней недели. Долгая прогулка в Камакуру дала ему время обдумать это, не специально размышляя, а лишь созерцая всё, что происходит вокруг. Находясь под приятным воздействием долгой прогулки после двухмесячного пребывания в Токио, окруженный холмами, деревьями и мягкими звуками природы, он обратил внимание на следы, пересекающие голубой небосвод, отметил, как они пересекают небо и растворяются под воздействием потоков воздуха, как время от времени к ним присоединяется новая линия, параллельная, резкая и прямая вначале и затем медленно растворяющаяся. Ближе к полудню он наконец заметил источник этих линий и понял, что их вызывает: летающие поезда, пересекающие небо и оставляющие за собой шлейф из пара. Он видел, как они взлетают и садятся, несколько часов подряд, проходя по задворкам Йокогамы и дальше, и понял, что он не был полностью прав. Поезд был механическим: он узнал это из лекции Каору во время поездки в Йокогаму годы назад. Он передвигался с помощью пара способом, который он до конца не разобрал, и давление каким-то образом крутило колеса. Но колеса не могут использоваться в небе: летающий поезд должен был махать крыльями или что-то в этом роде. Но его крылья были зафиксированы. Он раздумывал над этим многим мили своей прогулки, пока не понял, что принцип работы здесь должен быть другой. Воздушный змей. Вот как они летают. Хотя он никогда не видел их, но слышал, что во времена Бакумацу ниндзя могли как-то подниматься в воздух с помощью гигантских воздушных змеев, чтобы шпионить и проникать в замки с воздуха. И в его голове возникли фрагменты воспоминаний из Киото — приглушенные огромной дозой болеутоляющих, которые Мегуми постоянно подсыпала в его суп всё время, пока он не застал её за этим и не упросил перестать… воспоминание о рассказе Яхико, как он сражался с Парящим Хеньей, и о том, как этот странный мечник использовал взрывы динамитных шашек, чтобы подниматься в небо, и управлял своими крыльями с помощью потоков воздуха. Полёт этой современной машины был другим, слишком стабильным, чтобы передвигаться с помощью взрывов. Должен был быть естественный шаг от динамита к ракетам. Все знали о ракетах для фейерверков; усовершенствованные, они легко могли бы быть использованы для того, чтобы привести в движение подобную машину. Воздушное судно пролетело между деревьями и скрылось из виду, и Кеншин вновь перевел взгляд на яркую голубизну неба в разгар дня. На самом деле, мало что изменилось за сто шестнадцать лет. От паровозов до автомобилей и ракетных бумажных змеев, суть всё равно оставалась такой же. Кроме еды. И стирального порошка. Кеншин, нахмурившись, оглядел тыльную сторону ладони. Она была сморщенной и красной: стиральный порошок убрал все естественные жиры, и уже вызывал опасения снять всю кожу вместе с ними. Он очень хорошо выстирал всю одежду, однако, особенно его старые хакама, которые сияли белизной при взгляде на них. Кеншин никогда не видел, чтобы вещи становились белыми так быстро. Это было пугающе, на самом деле. Неестественно. Он никогда не думал, что такое возможно. Возможно, он использовал слишком много порошка. Да, скорее всего, порошок был очень концентрированным. В следующий раз он попробует высыпать меньше. Кеншин снова скрестил сморщенные руки за головой и прикрыл глаза. Черепичная крыша согревала спину, стрёкот цикад громко отдавался в ушах. Это был прекрасный летний день, и бельё скоро будет сухим.