Чернильный покой

Если хочешь убить Голиафа, то Давида убей, пастуха — и тотчас загудят телеграфы про Сорвиголовы потроха. Знай, давно уже злы великаны, ведь от них Голиаф бережет — да и прячет — малютку-тирана, что с пращой смерть им всем принесет. Два слепца, ослепленные властью: Мердок ближе Кингпину, чем сын. Не по правилам это, не к счастью. Править в Кухне лишь должен один. Развенчать, уничтожить и свергнуть. «Линчеватель — слепой адвокат», — заголовок... а вспышки не меркнут. Жизнь чужую легко разломать. Но над крышей шпионка мелькала, кошки гибче, как деготь, гладка. Акробаткой взвилась над скандалом, ей опасность вкусней молока. Обнимай же, Наташа, героя: в красном латексе — будто нагой. И даруй ему долю покоя, обнаженный чернильный покой. Подари ему сладкое лоно, что раскроется, розы алей. Пальцы, стертые Брайля законом, стисни ты лепестками сильней. И пожаром рассыплются кудри — так бесстыдно на сером белье. Без тебя было тихо до дури... О таком не напишут в статье: и толчки белых бедер точеных, и прекрасного члена толчки, судороги да пальцев холеных — в бесконечной и гладкой ночи. И в предутренней серенькой дымке с поцелуем за шторы скользнешь. И исчезнешь средь крыш невидимкой, только лишь напоследок шепнешь: «Не выбрасывай красную маску, мы еще потанцуем во тьме. Да плевать нам на сплетни, огласку. Нужен городу ты, он — тебе».