Happiness yesterday

Пустота. Будто сердце вырвали. Я знал, что это случится, предвидел, казалось, что смирился. Но, видимо, нет. Мне хочется рыдать, кричать, стонать. Мне хочется вытащить из своей головы этот кусочек памяти, обрезать, будто бы ты сейчас не закрыла глаза, не опустила руки свои. Будто мы, как прежде, на нашей ферме, сейчас теплый летний вечер, мы сидим у костра, я играю на гитаре очередную песню, посвященную тебе, дорогая; рядом резвятся наши дети. Ты просишь их быть поосторожнее около огня, волнуешься за них, любишь. Шепчешь мне что-то на ухо, отчего на душе становится тепло-тепло, а по телу пробегает приятная дрожь. Я с улыбкой смотрю на тебя, тянусь к тебе, чтобы поцеловать. Но вдруг, картинка улетучивается из моей головы, я снова открываю глаза. Нет, нет, нет! Я не верю! Только что ты обнимала меня, смотрела на меня своими добрыми, еще теплыми глазами, а сейчас ты бездыханно лежишь, глаза твои закрыты, а мои влажные от волнения ладони сжимают твою хрупкую, холодеющую руку. Я закрываю и открываю глаза снова, будто не верю, в то, что это действительно правда, будто это – страшный сон. Но это не сон, как бы сильно мне ни хотелось, это – реальность. Глупая, несправедливая реальность! Я оглядываюсь по сторонам и вижу лица наших детей, вижу их грустные глаза, пропитанные глубочайшим отчаянием и пустотой. Но я не вижу слез на их глазах, не чувствую и влажность своих щек. С каким-то глупым интересом я жду, кто заплачет первый. И к моему удивлению, первым оказываюсь я. С глазами, полными крупных слез, что даже видно плохо, я вижу, что Стелла тянет ко мне руки свои и прижимает к себе так, как это совсем недавно делала ты, Линда. Я не вижу, плачет ли она, но мне стыдно за то, что я не смог сдержаться, не смог показать своим детям пример отцовской твердости. Я закрываю глаза и уже слышу всхлипы Стеллы, Мэри, Джеймса, чувствую, как их руки обнимают меня, как они прижимаются ко мне. Хизер некоторое время стояла в стороне, но потом так же, как и мы зарыдала и прижалась к нам, будто поделилась с нами своей болью, а мы поделились с ней... Она такая же родная для меня, как и мои дети, такая же добрая и наполненная светом, добром и теплом, чем наполняла ее ты, дорогая. С моими детьми мне не так больно переживать произошедшее. Но все же, я не открываю глаза свои, боясь видеть их слезы, ведь понимаю, что если увижу их, то не смогу успокоиться еще долго, что душа моя будет наполнена не только пустотой от смерти тебя, любимая, но и от отчаяния, которое я прочитал бы в глазах наших детей. Я уже не чувствую себя. Я будто теряю сознание, уши мои закладывает, веки тяжелеют, руки опускаются. Это состояние похоже на контузию, кому. Я понимаю, что безумно хочу к тебе, понимаю, что не смогу больше жить так, как жил прежде. Но также я понимаю, что должен это делать ради наших детей, Линда. Они будут искать у меня поддержку, рассчитывать на меня, на мое твердое отцовское плечо. Я буду стараться, дорогая, хоть жизнь моя никогда не вернется в обычную колею, не будет такой безмятежной, как прежде. Я никогда не смогу отпустить тебя, я хочу, чтобы ты осталась со мной, была моим ангелом- хранителем, ангелом-хранителем наших детей. Я хочу, чтобы ты услышала меня сейчас, чтобы голос мой навсегда остался у тебя в душе, чтобы фраза эта звучала в тебе, когда ты будешь вспоминать обо мне. - Я люблю тебя, Линда! И будто ресницы твои шелохнулись, а на лице появилась легкая, почти незаметная улыбка.