Злой лес

Это тихая, мирная, спокойная община. Это тихие, добрые христиане, которые живут сами по себе, без страха перед язычниками-дикарями и жестокими католиками-идолопоклонниками. Мужчины и женщины мирно возделывают поля, доят коров, кормят на зиму свиней. И ходят в субботу на проповедь. Возможно, это и есть рай на земле. Возможно. И так говорит пастор каждую неделю. Но за каждым деревом на околице стоит тень. И пастор Зелленберг слишком хорошо знает, кто ее отбрасывает. Тень-чужак скалит зубы, и руки у него по локоть в крови. Вонь тянется за ним шлейфом — горелое мясо, горелая плоть. Кровь невинных. А у дочери пастора свои заботы — третьего жениха приводит отец в дом. И все равно жених уходит ни с чем. Только как объяснить, что, хоть это и славные молодые люди, и исправно ходят в церковь, и хорошие работники, они совсем не годятся? Что они сделают, когда общину будут жечь? Чем они отпугнут врага? Молитвами? Громкими воплями боли? Они добрые, но слишком слабые для этой злой земли. Злой лес их погубит. Лидия, дочь пастора Зелленберга, плачет, набирая воду из ручья в лесу — – в общине нет колодца. И не замечает темной фигуры за деревом. Темной, высокой и чужой — в общине не носят оружия, а за плечами у незнакомца мушкет. И слишком пристальный взгляд для человека с добрыми намерениями. Темный и жадный. Язычник? Католик? Француз? Враг? Лидия потуже завязывает чепчик, ведь скальп — это скальп, без разницы чей, а ее волосы вполне сойдут за индейские, особенно если вымазать их протухшим салом. И поскальзывается на берегу. Жесткая рука вырывает ее из воды. Язычник. Страшный здоровенный язычник со шрамом на лбу, с кольцом в носу, с темными злыми глазами, в непристойных штанах, в незнакомой обуви и зеленой солдатской куртке нараспашку. Страшный чужак, у которого совершенно точно дома пищат восемь сопливых маленьких детей и ругается тощая жена в грязных тряпках. И в его рыжих лохмах — перья и бисер. Пастор Зелленберг ахает, увидев мокрую с ног до головы дочь и незнакомца рядом с ней. Младшие братья Лидии пожирают взглядом нож с томагавком за поясом и мушкет за плечами. Но пастор слишком хорошо знает, кто это — он из форта. Солдат-не солдат, больше язычник, чем христианин, он скупил в лавке все медные кастрюли на подарки своим женам. Ну почему именно он? Ну почему Саймон Гирти? Хоть бы штаны нормальные нашел! Он может говорить, как язычники-сенека, он говорит, что сенека — ему братья, потому что он жил с ними. Почему они его не убили? Зачем следопыт из форта держит за руку его дочь? — Только не говори, что хочешь жениться, Гирти. Ты язычник! Или католик, я даже не знаю, что хуже. — Теперь хочу! — язычник, к удивлению Лидии, отвечает на английском. Да и рыжие волосы выдают в нем белого человека. — Гирти? Который собак ест? — ойкает младший брат. — Я все ем! — смеется чужак. И не отпускает руку Лидии. — Заходите, мистер Гирти! — Лидия берет дело в свои руки. Пусть дикарь, пусть еретик, пусть пожиратель собак — но он не знает страха.