Утро в цветах вины

Сколько можно быть одному? Он плачет и захлебывается кровью всего на пару минут, но те годы, отданные во её имя, не должны быть вытканы ни под каким предлогом. Позор? Нет, любовь. Он плачет и захлебывается собственной кровью, борется с тяжестью в голове, дико хочется спать. Разум начинает сдаваться: «хватит, прекрати мучится». Но в следующий момент открывая глаза, в голове как-то непривычно (и даже больно) пусто без ноющего ожидания, без ненависти к времени. Как живут люди с ожиданием и надежды в завтрашнем дне, а не радуясь настоящему моменту? Очень просто. Испытывая муки, ты пытаешься найти допинги, сокращая пребывание своё в этом мире, приближая всеми силами следующий день. Все просто, как знак бесконечности. Например, заказное убийство какого-нибудь мелкого чиновника. Если есть навык, то почему бы не оплатить так себе булку хлеба? Почему бы, если ты не любишь себя, не продавать вместе с совестью о ком-то правду, а то и ложь? Отчего бы, если руки больше не коснуться её лица и не украсят волосы прощальными цветами, как в тот раз, впервые в жизни не обокрасть, если это поможет достать денег и ненадолго отключиться? Этот йольф не такой, как прежний. Он пахнет человеком и он разучился понимать себя. Из сокровищ осталось одно — родное имя. Люди с низкой самооценкой и интеллектом поступают именно так. Он не захотел быть выше, чем он был на тот момент. Он опустился на самое дно. Но и в следующий момент открывая глаза, в голове всё тише-тише и тише… Безразличными шагами он удалялся по туннели жизни дальше, в добрый путь… И в конце его ждало только зеркало. Клим проводит по нему кончиками ногтей. Гладь, как вода, заколебалась и, словно заигрывая, отошла по сторонам, приглашая внутрь. В голове Клима был один дым. Его голова качнулась на бок, прищуриваясь по-скорпионьи. В тёмном неосязаемом мире, судя по всему, ему не оставляют выбора, и это лишь один из этапов восхождения души. Ему было каких-то тридцать четыре. Поворачиваясь назад через плечо, чтобы в последний раз окинуть взглядом Землю, запомнить что-то перед уходом, он остается равнодушным. Поздно. Было бы на что смотреть. Интересно, это от этого места такая боль в голове или из-за того, что он не спал вторые сутки перед войной? Жуткое гладь, стоило Климу шагнуть в неё, жадно начала поторапливать его. Тело проходило будто сквозь желе, из которого сочится кровь. Ничего не было понятно или видно. Глаза говорили: темно, ничего не видно! Уши показывали только пустоту. Нос слышал только запах крови. В голове по прежнему дым. Сказать, что он был готов к материальной боли, значит солгать, поскольку он из себя все соки выжал, где его, в конце концов, покой? Однако — Бац! Тра-та-та! — его тихое шипение от боли возникло не просто так, а весьма по весомой причине. Лежит, смотрит в потолок, в черную мареву, полупрозрачные тентакли. Одна черная капля незаметно слетает сверху, но ощутимо прижигает щеку. Чужой голос повелевает: «Легенда должна жить. Так живи сейчас и сделай выводы о прошлом. Твоя жизнь должна быть такой чистой, как полотно в Храме Йольфов». — Слышал? Сейчас проверю, — слышится чьё-то шептание. Нет… Секунда, дайте ему еще несколько секунд! Секунда, ну пожалуйста, и немного побольше этого! А потом задыхаешься — ведь впереди вся жизнь. Озарение посреди королевского коридора, где его вот-вот засекут. Чем только жизнь не шутит! Соскакивая на носочки ног, он умывает свои руки отсюда к ближайшему коридору. — Стоять именем закона! — эти слова разжигают в нём огонь, как предвкушение мести. Но ничего, ему хватит сил. Хватит. Раньше же хватало, верно? Странные мысли приходят даже в такую ненастную ситуацию. Все, чем он себя успокаивает, так это: мне лишь надо бежать быстрей, чем они. Боги помогут с остальным. Вдалеке виднеется длинная плотная шторина у окна. Днём такое бы не помогло, но в этом мраке его точно не заметят. Когда его лицо скрывается за тканью и наступает еще более глубокая темень, слышит знакомый по вкусу крови в горле голос. Капитан армии тоже гнался за ним? Как бы он только не додумался до его укрытия… Сердце пропускает удар. Черт, нет! Не шути!.. Удары мечей продолжаются, тихие вскрики и танцы будто на углях. Не шути… с голосом Лейрии. Он наобум отодвигает в сторону шторы и в два шага оказывается возле открытой двери, где, пристроившись у щели, всматривается без веры, без надежды, но с молитвой на губах: «только бы не она». Впрочем, небеса слышат все. «Только не она? Пожалуйста, исполнено: тогда твои друзья». Кровь так живо фонтанирует из тел (читай: мертвых) друзей, товарищей. Следом он встречает живую куклу — своего близнеца? … Нет же. Эта та ночь, когда их план провалился во второй раз. Ноги сами стали отходить, а руки от боли в груди упокоились на плечах. Быстрей отсюда! Без оглядки, без сожаления, так должно было случиться! От этих слов, от их чистоты, с понимаем того, что не надо вмешиваться в прошлое, становится легче и потому он устремляется по коридору к окну. Эй, если это замок, то тогда выход именно там. Будучи на исходе сил, не останавливая шага, что есть мочи отталкивается от подоконника. «Макия, прыгай сюда!» Прямиком в глубокий бассейн с третьего этажа. Он успевает поймать умопомрачительный блеск луны, а уже после по самые кончики волос оказаться в воде. Оказывается, всё это время он бежал в плаще. Как глупо было бы сейчас в нём запутаться. Проделывая немалые усилия, так как одежда и так, и сяк создает сопротивление, Клим добирается до берега, наконец вдыхая воздух. На вкус воздух как большая неподъемная вина, вдруг нашедшая своё идеальное место на его плечах. Сейчас у него слабо получалось вдыхать и выдыхать. Громче него это делали только спящие драконы, но и те не дышали полной грудью. И как-то захотелось снова заплакать, захлебнуться кровью. Боль, сотканная им самим, куда её деть? Он только что сам привел стражников к комнате Лейрии. А ведь тогда все могло получится. В тот раз — тоже его вина? Отсюда вопрос: сколько раз он вытворял это в прошлом? Луна хорошо освещает и от неё хочется спрятаться, как маленькому. Находясь всё еще наполовину в воде, пытается решить между «бежать отсюда под покровом ночи» и «сделать что-то уже сейчас». Преданный во всех смыслах Клим смотрит на дракона. Тот задыхается в тоске. Между ними было нечто общее всё это время. Как и тогда, когда он умирал поблизости их. Будто само Королевство прочахло тоской, идущих от них самих. Между тем, пока его состояние все еще не сильно отличается от покойника, он вдруг четко видит свою ошибку. Говоря «что не надо вмешиваться в прошлое», он тем самым убивает все живое, ради чего стремился сам. Если в ту кровавую ночь он точно также подставил сам себя, тогда единственный верный выбор — жить, жить счастливо. Его выкинули сюда, чтобы он все исправил. Да уж, было легче, когда был рядом кто-то. Макия например. Цепляясь за родную землю — да и как не быть её родной после того омерзительного черного пространства с тентаклями — он подтаскивает себя, полностью выходя из воды. В этот раз он снова смотрит, лежа на спине, вверх, но больше ему не требуются секунды, чтобы принять решение. От этого ему почти приятно за самого себя. Цветы вины просто в глотке жалят шипами.

***

Сегодняшняя утренняя пташка зовется Климом. Его голос достаточно громкий и звонкий. Ему идёт больше молчание, к слову говоря. А сейчас, закладывая странным образом пальцы в рот, из горла вместо слов выходят чудные певчие ноты. Никому и не приходит в голову, что так звучит сигнал «начала» секретной операции в начале дня. Солнце еще не поднялось. У этого парня в капюшоне будет всего лишь пару мгновений на все: выстрелить и успеть сбежать. Выстрелить огненной стрелой, по которой его тут же заметят, и спрыгнуть с дерева, бежать к своей группе, отвлекать внимание. У этого парня такие же молодые руки, как у Клима, и жестокие янтарные глаза с затаённой обидой. Он не то проклинает, не то молится, видно лишь, как губы шевелятся. По-кошачьи устроившись на ветке, впивается в неё бедрами и грудью, делает пару удачных скоблений сухим деревом по небольшому жесткому лоскутку. Стрела перехватывает языки пламени, йольф вдыхает на прицеле, стреляет на выдохе. И от ожидания приподнимается, следя за траекторией точно также, как сейчас поступают дежурные стражи у стены. Они быстро определяют его местонахождение. Не за даром служат всё-таки. Но вот стрела вонзается куда-то туда, где этого не видно с дерева. Его успокаивает голос Клима — значит, попал, дьяволам на зло! Он своё дело знает. И потому резво перебирает ногами по земле под покровом еще тёмного неба. Клим следит за снующими стражниками в сторону другого йольфа и, вылавливая момент, закидывает верёвку с миниатюрным якорем. Наверху его не было кому встречать, все были вдалеке… Кроме одного. Просчет. Это ошибка могла стоить жизни. К счастью, он быстро исправился. Между первой и второй перерывчик небольшой — клинок безжалостно входит в спину королевской псине. Первый луч света как приговор — кричит о неизбежном рассвете, разгоняет кровь в жилах. Главнокомандующий операцией рассматривает с высоты башни полумрачный луг и улыбается внутри себя — все йольфы живы, все дозорные — нет. Люди с другой стороны башни увидят это не раньше, чем через пять минут. А если создать им проблему, будут все десять. А вот и она. До йольфов доходит яркий запах сажи. Дерево горит. Конюшня пылает. Животные вопят как резанные. Огонь набирает свои силы и крыша скоро упадет. Для Северной и Западной башни они теперь черные точки на таком же черном фоне. А с Южной нет времени разбираться. Было видно, как последнего йольфа затаскивают на стену. Дальнейший путь — по карте.

***

— Мэдмэл, — её имя этим голосом звучит точно карамель. Было бы полноценным удовольствием услышать его днём, к примеру, за обедом. В пять утра такое вызовет холодной пот на спине и дикий колот сердца. Детская ладошка прикрывает свою грудь, еле дышит и смотрит не по-детски. В этих болотных глазах нет ясности. Она не здесь, а где-то там, её взгляд проходит сквозь него. В этом теле нет жизни. — Мэдмэл, — он начинает это тем же тоном, при котором обращался к Лейрии. — Я отведу тебя к маме, пойдём со мной. У ребёнка, стаж которого вот уже шесть с хвостиком лет, четко сложилось два плюс два. Йольфы, следящие за запертой дверью, удостоверившись, что ребенок у них, завалили дверь близлежащими вещами. Это прибавит к их времени. Всё складывалось, как надо.

***

— Когда я увижу маму? — она спокойна обращалась к Климу, не дергая и не навязываясь, сидя на кровати вместе с книжкой. Просто он всё-таки обещал. — Не переживай, — Макия перехватила взгляд грустящей маленькой красавицы, присев возле неё. — Климу можно верить. Он держит слово, — обтёрла руки об полотенце и притянув за личико, заглянула в глаза. — Ты даже не успеешь отметить день солнцестояния, как вы увидитесь. «Он держит слово». Упомянутый Клим благодарно улыбнулся Маки. Но отвел взгляд в окно, внутренне замерзнув от холодных и колючих слов. Ему теперь не по себе от таких похвал. Преданность и верность — замечательные черты. Отличная черта для служащего и незаменимая при работе. Если собака, то верная. Если любить, то преданно до гроба. Если обожать кого или что, то тоже самое. Схожие слова на этот лад ранят по нему, по его решению. Он делает, то, что должен, или чего-то не то? Поступая так, это приведёт его туда, куда он хочет? А главное — не вернёт его к прежней точки?.. Мысли отступили, стоило за столом кому-то приятно захрустеть хлебом. Лэнг и Эриал завтракали. К удивлению, пахло первыми лучами солнца и деревней. — Эй, ты там, — неопределенно махнул рукой Эриал. — Нам идти скоро, а ты не завтракала. — Ой, и вправду, — неожиданно быстро поднялась единственная мать в этой комнате. — Но вы, если что, меня не ждите, все-таки праздник! — Мы не торопимся. Все веселье придётся на вечер. Нагуляемся за весь день, — придержал брат по крову напор Макии. А веселье в глазах только увеличилось вдвое от того, как она пытается за всеми и всем поспеть. Эрил исподлобья взглянул на него, но промолчал, доедая кашу. Бесит. Целую неделю подряд. — Да, нас ждёт праздник, — он вроде ничего особенно не сказал, но кто мог заметить, что речь была не об этом?

***

— Смотри внимательно, — он придерживает её за плечи. И правильно. Высота — восьмой этаж. В зените трепыхает солнце. Снизу бесчисленное число людей. Все в цветах и шариках. Небо превосходит все ожидания. Оно пропахло этим томительным чувством. Мэдмел подглядывает на него искоса, не понимая, чего он хочет. Вместе они сидят на крыше, упираясь ногами в водопроводную трубу, а спиной налегая на крышу. Полулежат-полусидят в дневной час и медитируют над небом. — Вы там только поаккуратней, — просит их Маки из окна своей комнатки, которую они так долго искали в столице. — Вы точно будете смотреть отсюда? — она определенно обращалась к Мэдмел, но той еще непривычно, что к ней так часто обращаются. Это не то, чего бы ей хотелось лишний раз, но это не надоедает. — Мне сказали, отсюда я смогу увидеть её крылья. — Хорошо, — кивнула добросердечно Маки. — Пожалуй, я залезу к вам, — осторожно встав на подоконнике с горшками цветов, ухватилась за поданную руку Клима и, хватаясь за железные дощечки крыши, вскарабкалась. — Ого, а у вас тут тепло, — пошутила она, ойкнув от неожиданно разогретой крыш. Эриал, следящий за этим, воздержался от мест в первых рядах. Поэтому он оперся на локти и, раз позволял вид, прямо уставился на замок. В детстве в тот раз ему не дали увидеть рената вживую. А потом было некогда… Никому уже не было до этого. — Начинается, — стоило это сказать, как все сжались, как перед нападением. Мэдмел выдали бинокль. Йольфы видели и без этого прекрасно. Считали: один, два, три… на седьмой точке число стражников заметно увеличилось, они стали бегать так, словно в муравейник кто-то наступил. на пятнадцатой точке небо над Замком стало приобретать цвет серебра, который периодически рассеивался. на восемнадцати Северная башня разлетается вдребезги и эпицентр внимания переключается туда. — Это она. На сорок второй охают все, кроме Эрила, не имевшего ни бинокля, ни завидных глазок. Лейля появляется на самом высокой точке — Корабельной площадке. Её фигурка неторопливо делает шаги, будто она здоровается с миром, с солнечным светом, прежде чем вольной птицей спрыгнуть с моста прямиком в никуда, прямиком в объятья неба и ласки ветра. — Мама! — ребёнок подрывается с места, едва не перевешивая в сторону улицы города, но её вовремя придерживают. Мама расправляет руки, волосы колышутся волной. Туфли легко слетели с хозяйки и опередили её по инерции падения. Она такая же светлая, как и йольфы. Такая же умопомрачительно далёкая. Секунды словно повторяются. Она запечатляется в весенне-солнечном пейзаже как одинокая птица. При всем её желании не высмотреть мамино лицо. Какое оно могло бы быть?.. на сорок пятой Лерия падает камнем, как подстреленная птица, обожженная солнцем. — Летит, — Эриал пораженно ахает от вида белой громадины. — На настоящем ренате… Мэдмел не верит своему счастью. Маки начинает махать рукой, искренне веря, что её увидят. Клим плачет одной горькой дорожкой слез, восхищаясь её смелостью. Смелость — истине женское качество. Сейчас он действительно вышел на новый уровень осознанности. Его девушка настоящий герой. Он сидит на крыше и молчит. Она летит на ренате и кричит. Он подготовил ей белые цветы. Цветы вины. Больше не будет ошибок и бессознательности. Прошлого нет, будущее неизвестно, есть только сейчас.