Through the Looking Glass

Есть вещи, которые Олив больше не помнит: объятия ее брата, смех отца, любимый торт её тети из пекарни, куда она брала её. Последнее, что она сказала им, когда уходила с мамой с рюкзаком за плечами, помахав им на Ямайке на прощание. Некоторое время она даже вела список. Он хранился рядом со списком вещей, которые она хранила рядом с вещами брата. В тот день, когда ей пришлось добавить голос отца в список забытых вещей, она сожгла оба списка на кухонной плите и провела весь день в шкафу, прячась за грудой коробок, прижимая динозавра её брата крепко к груди. Есть вещи, которые Олив не может забыть: крик ее матери, когда она, наконец, сказала, что они потеряли связь с другим рейсом. То, как ее дед не сказал ни слова, но его рука сжалась вокруг ее, почти достаточно сильно, чтобы выступил синяк. Вкус черничного йогурта, который бабушка купила ей в аэропорту, за то короткое время, когда они думали, что ждут второго рейса на посадку. Яркий солнечный свет бросает узоры на витражи, когда они хоронят половину своей семьи. Выражение лица дедушки в течение дня похорон, которые кажется никогда не закончатся. А бабушка просто сбежала. В памяти Олив остались часы, которые, как она знает, будут с ней до её последних дней. Безумие в аэропорту, когда стало очевидно, что они не просто ждут. Это сердцебиение на следующий день, когда она проснулась и на несколько мгновений подумала, что все это был странный сон. В тот день, когда она произносит слова в кабинете своего терапевта, наконец, признает правду, в которую она все ещё отказывается верить. Этот день Олив никогда не забудет. Она была наверху и одевалась. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда девушка поставила ногу на стул, чтобы завязать шнурки. Когда дедушка звонит ей на мобильный, она игнорирует звонок. У неё нет возможности завязать второй ботинок, потому что ей мать закричала самым страшным криком, который Олив когда-либо слышала. Как бы она ни старалась, она не может вспомнить, как они оказались в фургоне дедушки и, нарушив несколько законов вождения, направились в аэропорт впервые за пять с половиной лет. Она не может вспомнить, что сказала её мама, или как кому-то из них вспомнить, где куртки и ключи, или попросить дедушку подождать, чтобы тот забрал их. Это будет долгая поездка. Они чувствуют себя инстантонами*. Позже Олив задастся вопросом, правда ли это. В одно мгновение ты здесь, а в следующее прошли часы, и мир продолжал вращаться. Она, наконец, замечает, что так и не закончила завязывать шнурок, когда они паркуются рядом с другими членами семьи пассажиров. Она знает, что агенты АНБ что-то говорят. Она знает, что это, вероятно, важно. Все, что она слышит — это бурлящая кровь в её ушах, сердце, груди. Её мать бежит вперед, хватаясь за сумочку и куртку, ветер срывает любые слезы и слова, которые у неё могут быть. Олив следует за ней вместе с дедушкой, их руки достаточно крепко сжаты, чтобы от этого появились синяки. Она думает, что, возможно, держит его, но и ещё она знает, что если она отпустит его, то он, вероятно, уйдёт. Она знает, что её отец верит только в то, что прошло пять лет, когда он смотрит на неё. Она осознала, что вплоть до этого момента считала это не более чем замысловатой шалостью. Она понимает, что забыла, каковы объятия отца. Или, может быть, она просто никогда не чувствовала этого раньше — она выросла на шесть дюймов с тех пор, как в последний раз видела его. Её брат-близнец смотрит на неё с другой стороны полового созревания и убегает. Она тоже хочет бежать, но не уверена, что не упадет. Позади себя она слышит, как её тётя начинает плакать. Она думает, что это другой звук, который она не может забыть — крик её матери. Взгляд на лице её брата, когда он увидел её после трёх дней, которые длились пять с половиной лет. Её тётя рыдает, дедушка обнимет её. Что отец теперь оставит ей, когда у него есть второй шанс?