Порождённая бураном.

Та зима была холодной и сухой. В центральных районах России медленно подтаивал податливый снег, предвещая весну, но на Севере о потеплении мечтать не приходилось. Тьма сгустками стремительно опускалась на объятый снегом покинутый посёлок. Колючий ветер тревожно выл, запутываясь в голых ветвях дремлющих чёрных деревьев. Разрушительный ураган стремительно набирал обороты, и снежные удары становились с каждой минутой сильней. Занесённый северный посёлок казался покинутым и брошенным, как после атомной аварии. Прорехи окон зияли чёрными пастями. Оборванные провода линий электропередач поверженными змеями валялись на серых безжизненных улицах. Массивные сугробы подпирали бетонные пятиэтажки. Матвей, кутаясь в старый клетчатый шарф, связанный покойной матерью, отошёл от окна, за которым бушевала стихия. Стекло ощутимо дрожало под ударами ветра, смешанного со снегом. Мужчина плотно задвинул тяжёлые коричневые шторы из грубой материи, в комнате стало ещё темней. Густой сумрак заполонил каждый угол, внушая страх. В довершении этого ураган бился в толстые стены дома, что порождало душераздирающий звук, способный выбить любого из колии. Но Матвей лишь досадливо морщился, когда звуки ревущей стихии заполняли его маленькую квартиру. Про таких, как он, люди говорили: «Стальные нервы». Только человек со стальными нервами и помутившимся рассудком мог согласиться на должность учёного, с тем условием, что место работы – далеко на Севере страны, где большее время года не стихают безжалостные бури. Несколько лет назад мужчина, будучи выпускником престижного ВУЗа, покинул родной Урал, и, получив небольшую квартирку в городе, воздвигнутом специально для исследователей и их семей, связал свою жизнь с белой завесой снега и волнами холодного моря. Жениться ему так и не удалось, детей завести – тоже. Так и жил один. И вот, спустя промежуток времени сын полуразрушенных Уральских гор, сидел на продавленном старом диване и усиленно нажимал на клавиши рабочего ноутбука, пытаясь не отвлекаться на бедствия за окном. Но ему это мало удавалось. Сумрак и гулкая пустота помещения привлекала внимание. Холод медленно распространялся по телу. Привычный ко всему этому, учёный, положив очки в тонкой оправе на стол, устремился к массивному шкафу из тёмного дерева. Натянув на себя тёмно-синий свитер и продолжая кутаться в широкий шарф, он снова принялся за отчёт о наблюдениях за животным миром сурового края. Работа не шла, вьюга, завывавшая за окном, то и дело отвлекала, компьютер работал довольно сносно – на него действовала непогода. Не выдержав, он сохранил труды, зная о резких сбоях электросети, и отложил пискнувший ноутбук. Хотелось связи с внешним миром. Глупо было предполагать, что она сохранилась. Мобильный телефон показывал сбой сети, магнитофон отказывался ловить радиоволны, а экран шипящего телевизора, купленного бог знает когда, заполонили помехи, но особо сильный порыв ветра лишил приборы жизни. Где-то не выдержали провода, возможно, весь посёлок лишился света, а это значило, что пришло время зажигать свечи, хранившиеся в каждом доме на случай урагана. Но Матвей не спешил доставать спички и выдвигать ящики стола, где лежали парафиновые источники света. Он медленно приблизился к окну, вслушиваясь в дикую мелодию бурана. Шторы снова были раздвинуты, впуская в тусклую комнату синеватые густые сумерки. Узкая улица погрязла в снегу, яркие крыши машин неотчётливо выглядывали из-под голубоватых масс. Мужчина с усмешкой подумал о том, как незадачливые владельцы автомобилей будут их откапывать. Сквозь густой снежный поток, проносившийся перед глазами, пробилось стремительное движение, маленький чёрный силуэт отделился от угла дома напротив и остановился около одной из машин. Существо, по всей вероятности человек, двигалось странно легко, не утопая и не проваливаясь в глубокие сугробы. Матвей подслеповато прищурил болотно-зелёные глаза, пытаясь рассмотреть его. Метнувшись к столу и надев очки, он снова взглянул в окно. Фигура по-прежнему оставалась на том же месте. Приглядевшись, мужчина разглядел бесформенную тряпку на худых детских плечах, пёструю цыганскую косынку, валенки торчавшие из-под длинной тёмной юбки. Он ожидал увидеть кого угодно: местного бездомного, потерявшего свой подвал, чудаковатого человека, утверждавшего, что слышит голоса белых медведей, но никак не маленького ребёнка, закутанного в тряпьё. Дети – нередкое явление в исследовательском посёлке, но ни один нормальный родитель не стал бы отпускать своего ребёнка в такую непогоду. Присев на корточки, девочка чертила что-то на снегу. Полы её длинной юбки разметались, светлые редкие волосы, выбившиеся из-под косынки, трепал безжалостный ветер. Матвей смотрел незнакомке в спину, готовый в любой момент выбежать из дома, чтобы увести ребёнка пусть и не подальше от бушующей стихии, но под защиту толстых бетонных стен. Во время каждого шторма обязательно пропадали люди, и учёный не мог допустить ещё одной гибели. Через несколько мгновений он уже натягивал пуховик и обувал тяжёлые охотничьи ботинки с тёплым мехом внутри. Метнувшись к окну, прямо в обуви, он застыл, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, а неприятный холодок пробегает по спине. На снегу кривыми буквами было выведено лишь одно слово: «Спаси», но не это испугало взрослого мужчину с крепкими нервами – девочка стояла прямо под окном, задрав голову вверх. Её безумные ярко-голубые глаза были устремлены прямо на Матвея, замершего около окна. Радужка оказалась неестественно яркой, благодаря чему мужчина сумел разглядеть цвет. Незнакомка смотрела с укором, как будто не писала ничего на снегу, и не было во взгляде никакой мольбы, только упрёк. Казалось, что девочке не мешали разделявшие их миллионы летящих снежинок и пять этажей, а также темнота чужой квартиры – она смотрела, подобно кошке, заметившей в сумраке добычу. Бледные губы лихорадочно шевелились, шепча что-то. «Нет, она не из этих краёв, - подумалось Матвею, - дети здесь темноглазые и смуглые, истинные сыны Севера. Но учёные – народ разный, и потомство у них другими чертами обладает…» Очнувшись, мужчина снова устремил взгляд в окно. Ему показалось, что буря стала тише, а стекло прекратило мелко дрожать. Девочка по-прежнему стояла около дома и глядела прямо в его глаза, задрав кверху бледное личико. Слабый ветер трепал ветхие тряпки и запутывался в светлых волосах. Оставив очки на столе, Матвей устремился к двери. Через несколько мгновений раздался характерный звук щёлкнувшего замка. Учёный быстро сбежал по сбитым ступеням, проигнорировав открытые створки лифта, застывшего на четвёртом этаже. Первым, что почувствовал мужчина, был сильнейший удар колючего ветра, смешанного с потоками неразличимых снежинок. Тёплая куртка, не выдержав напора, впустила холод в себя, заставляя Матвея досадливо передёрнуться. Ураган, казавшийся притихшим, снова набирал мощь, способную уничтожить далёкий северный посёлок. Тьма густой сетью опутывала каждый дом. Матвей посмотрел в сторону, где недавно стояла странная девочка. Она по-прежнему заглядывала в пустые окна, сотрясавшиеся под ударами ветра. Холод давно проник под её тонкую одежду, но казалось, что она даже не ощущала его ледяных прикосновений к коже. Хрупкая девчоночья фигура была как будто вытесана из твёрдого камня, невосприимчивого к жестоким погодным условиям. Как только мужчина сделал шаг по направлению к ней, незнакомка сразу же сорвалась с места, словно испуганная птица. Матвей подслеповато прищурил глаза, пытаясь угадать направление. Наконец, ему удалось разглядеть силуэт ребёнка, петлявшего меж засыпанных снегом автомобилей. Учёный не понимал, зачем ей надо было убегать от своего спасителя. «Вероятнее всего, кто-то из родных этой девчонки увяз в снегу и послал её за подмогой» - подумал мужчина, пускаясь вслед за оборванкой. Ему казалось, что догнать ей будет легко, но снег досадливо прогибался под ногами Матвея, достигая колен. Девочка бежала легко, ненадолго останавливаясь, чтобы отдышаться и перевести дух. Иногда она оглядывалась, проверяя, не передумал ли её преследователь. Хмурый мужчина продолжал идти следом, сердито кутаясь в старый клетчатый шарф. Они миновали центр посёлка, где, прижав одну руку к груди, а другую отведя в сторону, стоял засыпанный снегом памятник Ленину. Увязшая в сугробах площадь вскоре осталась позади, а крыша местного Дома Культуры стала едва различима за толстой стеной метели. Матвей в очередной раз подумал, что не стоило выходить из дома, но человеческая жизнь, готовая оборваться в любую секунду, заставила его лишь сильнее стиснуть зубы и продолжать путь. Как бы он не старался, расстояние между ним и ребёнком не уменьшалось ни на метр. Девочка шла легко, мужчина постоянно проваливался в сугробы, пытаясь поспевать за нею. Вскоре пленники стихии покинули опустошённый город, оставляя за спиной невысокие деревянные бараки и трубы промышленного завода, на котором трудилось большое количество людей из семей исследователей. Буран усиливался. Было видно, как с ближайших домов ветром сносит листы старого шифера, а неуместные деревянные ставни вырывает из твёрдой опоры. Мрак окружал со всех сторон, и от этого становилось тяжело дышать, к горлу подступал ком. Матвей чувствовал, как холод подкожно проникает в его больной организм, как расползается, окутывая каждый орган, впиваясь в кости. Адский холод действовал разрушающе. Снег, стеной налетавший на путника, заставлял жмуриться и натягивать повыше потёртый шарф. Мужчина уже не различал силуэта девочки, шедшей впереди, он просто шёл вперёд, против течения снежных потоков. Просто шёл, пока не почувствовал, что тёплое и вязкое тепло разливается по телу, проникая в каждую клеточку. Суровый пейзаж мягко перетёк в другое измерение, его сразу же заменил другой. Перед Матвеем предстала небольшая детская площадка, зажатая меж тремя домами, п-образно расположенными. Железная горка и несколько продолговатых деревяшек, подвешенных на цепях да небольшая деревянная песочница – вот и вся площадка. Деревья были покрыты пушистой зеленью листвы. Матвей удивлённо осел на лавочку, стоявшую около одного из подъездов. Бабушки в цветастых платках, занимавшие большую часть скамьи, возмущённо загудели, выражая своё недовольство, обсуждая нового человека. Мужчина не сдвинулся с места. Он узнал в этом небольшом дворе место, где прошли его детские годы. Самые лучшие годы. Вспомнилось, как лазали по деревьям и прятались в прохладных подъездах, как сбегали от матерей. Мужчина тоже сбежал от матери, но уже будучи взрослым. Собрал чемоданы и уехал далеко на Север. Она была против, просила остаться, но он не послушал. Как всегда не послушал. Через несколько месяцев пришло известие о её кончине. Матвей винил себя в её смерти. - Матве-е-е-ей – неожиданно разнеслось над двором, отчего обладатель имени слегка дёрнулся, узнав голос матери. Она стояла на балконе, радостная, молодая. Теребила зелёное кухонное полотенце. Именно так когда-то, с тем же полотенцем в руках, звала сына на обед, но он редко приходил вовремя, скорее задерживался с друзьями, а потом возвращался домой, чумазый и счастливый. - Мам! – Вырвалось из уст мужчины. Он соскочил с низкой лавочки и под причитания старух забежал в прохладный подъезд. Одна, две, четыре, двадцать пять ступеней. Добежав до нужного этажа, Матвей постучал в обитую дерматином дверь, забыв, что ступеней всегда было больше. Открыла мать. Она мягко улыбалась и тянула ослабшие руки к единственному сыну. Он на миг застыл на пороге, но лишь на миг. Прикрыв глаза, мужчина стиснул хрупкую фигурку в объятиях. В глазах стало как-то мокро. - Я давно тебя ждала. – Прошептала женщина, уткнувшись в плечо Матвея. – И вот ты пришёл, родной. Легко ступая по огромным сугробам маленькая фигурка, закутанная в ветхое тряпьё, подошла к мужчине, осевшему в снег. Маленькие холодные пальчики коснулись посиневшего лица. Девочка грустно улыбнулась и возвела неестественно голубые глаза к светлеющему небу. - Спи спокойно, сын Урала. – Тихо сказала она, сжав широкую мужскую ладонь. – Пусть тебе снятся только добрые сны. Сказав это, девочка отвернулась от бездыханного тела и скрылась за стеной урагана, растворившись в снегу.