Undead

      За минувший год возвращение мертвецов перестало кого-либо удивлять. Умерший мог громко зевнуть во время своих похорон, лениво потянуться, почесать затылок и потребовать выпивки со стола. Родственникам и близким людям усопшего это, конечно, не очень нравилось, но все его требования так или иначе выполнялись, и выпивка была получена, после которой мёртвое и холодное тело пьянело до того крепко, что его следовало бы похоронить во второй раз. Похмелье нежити, кстати говоря, явление такое, с коим не стоит сталкиваться вовсе. Труп начинал ртом издавать неведомые для человеческого уха звуки, урчать животом, мучиться головой, скрипеть костями, хрустеть сухожилиями, стучать зубами, вращать глазами и цепенеть телом от трупного окоченения. Иными словами, нет существа более шумопроизводящего и инфарктопризывающего, чем свежевырышившийся покойник.       Суо Микото с тоской и странной апатией смотрел на то, как по улицам бродят в поисках дополнительного заработка его наполовину сожжённые неприятели. Ему самому, красному королю, после потери способностей было непросто удержать вакантную должность криминального авторитета, что уж говорить о тех, кого однажды прожарили до хрустящей корочки? Смешно и грустно было смотреть на то, как ходячие мертвецы пытаются устроиться на работу менеджера по продажам, бухгалтера, секретаря, официанта, учителя начальных классов, медицинского работника и няни. Но что поделаешь? Смерть — таковское оправдание безработицы. Да и плох тот якудза, который однажды позволил себе умереть.       Возвращались к жизни далеко не все. Среди живых мертвецов бродили в основном те, кто очень хотел вернуться, несмотря на пол, расу, вероисповедание, сексуальную ориентацию и политические взгляды.       Среди них был Тотсука Татара.       Он вернулся в бар, как ни в чём не бывало, устало рухнул на диван и забылся сном до самого позднего вечера. Татара был бледен, истощён, его тело было хрупким и каким-то разваливающимся, но зато солнечный свет не мог причинить ему вреда. Самое жестокое, самое беспощадное пламя он уже познал — пламя красного короля, не оставившее от него даже пепла.       В день своего рождения в ночь Татара вернулся не один. Он настойчиво тянул за собой девушку, такую же бледную, с такими же острыми клыками и столь же сильно страдавшую от похмелья после одного запаха алкоголя. Её звали Накано Сузуму. Когда она появилась здесь впервые, она произвела на всех молодых и неискушённых в женской ласке людей неизгладимое впечатление: белый саван, рвущийся прямо на ней, комья земли под сломанными ногтями, рот, полный червей и слизи, редкие, выпадающие волосы, распухшее, почерневшее тело, жёлтые, постоянно вываливающиеся из глазниц глаза и с изъеденных личинками губ без конца срывается предсмертный хрип. Татара упорно называл это чудо сестрёнкой и требовал ласкового обращения с ней. Прописав ей косметические процедуры в виде литра крови ежедневно внутрь, молодые парни стали с большим интересом наблюдать за превращением Сузуму из непонятно чего в нечто понятное. Избавившись от насекомых, она смогла говорить, её кожа обрела аристократическую бледность, её тело из усохшего и тощего стало женственным и привлекательным, её алые глаза приобрели манящий блеск, её волосы из белобрысой соломы стали шелковистой соломой, а ногти стали острыми и толстыми, точно когти хищника. Сузуму утверждала, что такой она была и при жизни.       — Если бы ты и правда была такой, — спокойно, уже нисколько не удивляясь изменениям в своей жизни, изрёк Изумо. — Вряд ли бы я прошёл мимо тебя.       — Изумо-сан, — Татара добродушно улыбнулся своей клыкастой улыбкой. — Не соблазняй мою онни-чан, я решительно против этого.       Что их сблизило, оставалось загадкой. Татара же после своего возвращения нисколько не изменился: так же ласков, так же весел, так же любит устраивать сюрпризы и искать приключения на свои бессмертные булки. Разве что теперь он одержим опекой над странной незнакомкой Сузуму и пытается защитить её даже от горячей воды в кране. Его глаза пылают алым огнём, его кожа холодная и бледная, он разлюбил свет солнца и чесночный соус и теперь часто закрывает глаза и принюхивается, стоит ему оказаться в большой толпе. Он и Сузуму могут есть обычную пищу, но только кровь по-настоящему насыщает их.       — Ох! — воскликнул Татара, когда в процессе уборки у него отвалилась рука и тяжёлым грузом придавила Яту Мисаки. — Я такой неловкий...       Девчачий писк, вырвавшийся из груди Мисаки, сотряс тяжёлые стены бара и сделал то, что казалось невозможным — разбудил Суо Микото.       В тот день Сузуму заботливо помогла Татаре с его отвалившейся рукой. У других членов клана, суровых и матёрых якудза, внезапно нашлись неотложные дела.       — Онни-чан, — Татара добродушно улыбнулся, глядя на обеспокоенное лицо своей названной сестры. — Ты напугана.       — Да.       — Чем же? Я тебя испугал? Но моё разваливание происходит довольно часто...       — И поэтому нам нужна настоящая кровь, Татара-кун.       — Исключено, — вдруг посерьёзнел он.       — Но... — она отвела грустный взгляд в сторону. — Я... я чувствую голод. И это чувство усиливается, когда я нахожусь рядом с одним человеком. Татара-кун, я... мне очень тяжело сдерживаться.       Его глаза хищнически сверкнули. Он был против этого, но, похоже, настало время для большой охоты.