Часть 1
16 октября 2018 г. в 16:52
Она была настолько же прекрасной в своем безумии, насколько и адекватной.
По крайней мере, так говорили.
Она любила сидеть на окне ночью, свесив ноги с девятого этажа, и цитировать стихи.
Любила сидеть перед включенным каналом с помехами и разговаривать с ним о звездах.
Часто спотыкалась о стопки книг, расставленные неровными башнями с венчающими их кружками со старыми следами от кофе по полу.
Могла сорваться с места в любое время дня и ночи, просто потому что ей захотелось что-то увидеть.
А могла неделями не выходить из дома.
Она ходила в ярко-желтом пальто и не по дизайнерски драных джинсах и легких старых кедах.
Она не любила дождики, но обожала ливни и грозы.
И на дух не переносила солнечное лето.
От нее всегда пахло железом, свободой и пряностями.
Она почти топила себя в кофе и ела только когда это было необходимо.
Ее комната была обклеена листами разных размеров с разнообразными цитатами поверх поблекших и уже начавших отклеиваться обоев.
Она никогда не умела держать язык за зубами, когда была на самом деле на эмоциях.
И ее не волновала ситуация в мире.
Она часто болела, но все повреждения на ней заживали как на собаке.
Она могла спокойно выйти на шоссе на красный свет и не обратить внимание на яростно ругавшегося водителя.
Она любила посидеть в парке и подпевать птицам.
А в моменты вдохновенной радости могла вытворить абсолютно что угодно.
Она жгла особо отвратительные по ее вкусу книги прямо у себя в квартирке, насквозь пропахшей корицей.
Она записывала что-то особо ее заинтересовавшее прямо на страницах книг.
И никогда не убирала их в шкафы, которые стояли забитые всяким хламом, который она нежно называла сокровищами.
Она тщательно заботилась об искусственных цветах, у каждого из которых было имя, конечно, разное, и, конечно же, звучавшее абсолютно одинаково.
Раз за разом читала одни и те же книги с пожелтевшими от времени страницами и говорила, что в современных нет никакого смысла.
Она часто сидела в гнезде из одеял и пледов, разговаривая со звездами на потолке.
И любила просто полежать в сугробе.
Ее смех звучал сухо и резко, как разряд электричества, но он был самым искренним из всего, что вы когда-либо слышали.
Она была хрупкой и тонкой на вид, но таковой не являлась. Или хотела казаться.
Ее кожа была как пергамент - тонкая и прозрачная, под ней было видно всю карту рек ее вен.
Ее губы всегда были сухими и прохладными, все в трещинках и ранках, но всегда так открыто улыбались.
Ее глаза всегда были переполнены эмоциями. Даже если это было полное безразличие.
Ее руки были покрыты шрамами и шрамиками. И синяками с ссадинами.
Такого о ней не расскажут.
Уже не расскажут.
Ее глаза больше не лучатся эмоциями, ее губы больше не улыбаются.
Теперь ее руки сложены перекрестно на груди.
Никто не услышит ее смех. Никто не услышит ее стихов глубокой ночью. Не проведет пальцем невесомую линию вдоль вены от сердца к рукам.
Она больше не будет говорить о звездах и со звездами.
Ее книги больше никто не тронет. А ее недопитый кофе так и останется стоять на подоконнике рядом с пластиковым фикусом.
Теперь на ней белый саван, который слишком подчеркивает всю эту болезненную худобу и бледность.
И от нее пахнет смертью и ладаном.
Теперь никто не прочтет тех записей на страницах книг и никто не взглянет ни на одну из цитат у нее на стенах.
Больше никто не станет смотреть неработающий канал.
И никто не просидит на окне всю ночь, слушая звуки города и шепот звезд.
"Грустная история. Она была молода. И безумна." - теперь набито на ее могильном камне.
"Она была свободна." - однажды скажет кто-нибудь.