Салутовый

Кристофф не помнил, откуда он знает такое специфическое название этого цвета, и почему вообще это слово осело у него в памяти. Но почему-то он был уверен, что это - цвет далеких (не)существующих песчаных карьеров, о которых он мельком слышал от моряков, покупающих у него лёд для перепродажи в жарких странах. А еще салутовый - совершенно точно цвет волос Анны. Нет, она не рыжая. Нет, она всё еще не рыжая, даже если так считает весь остальной мир. Нет, ее волосы не отливают ни красным золотом, ни, тем более, медью. У них особый оттенок, для которого и название - особое. Анна вся была такая живая, яркая, словно солнце. Даже не верилось, не хотелось верить, что когда-то она могла на всю следующую вечность остаться неподвижной ледяной статуей. Тогда она обожгла его холодом. Сейчас - согревала теплом и периодически ослепляла. Казалось, что если смотреть на Анну, как на солнце, - с закрытыми глазами - под веками будет гореть все тот же салутовый оттенок. Ну и еще Анна вполне могла ослепить Кристоффа почти буквально. Например, когда он наклонялся, чтобы хоть на секундочку поймать свою девушку свою невесту свою принцессу и поцеловать её, Анна внезапно могла на что-то отвлечься и резко развернуться, при этом хлестнув Кристоффа своими неизменными косичками по глазам. Ненарочно, конечно. Но от этого не менее неприятно. - Прости-прости-прости, я не хотела, я нечаянно, просто я... - частит, извиняясь, Анна, обхватывая своими маленьким ладошками его лицо. - Да ничего страшного, - стараясь не морщиться, бурчит Кристофф. И все же целует её. Грех упускать шанс, так ведь? Ещё салутовый, кажется, цвет опавших листьев. Что иронично - Анна не любит осень, хотя на всех осенних праздниках неизменно олицетворяет её (лето, кстати тоже, оставив Эльзе роли зимы и весны).

Я иду — через осень иду к тебе по темным шпалам, Каждый шаг — дорога в огонь, дорога к огню — Мне тебе необходимо сказать, что времени так мало, И что я тебя люблю.

В середине осени на Анну часто нападает меланхолия. Однажды, не найдя Анну (или, точнее сказать, что это она не разбудила его утром, как это обычно бывает), Кристофф переполошился сам и поставил на уши весь замок. Потом кто-то из слуг вспомнил, что Анна любит в это время года прятаться где-то в глубинах королевского сада. Действительно, в конце-концов Анна обнаружилась в одном из самых отдаленных уголков аллеи. Она сидела на расстеленном пледе под могучим старым дубом и куталась в шаль. - Природа умирает, - совершенно не удивившись появлению Кристоффа, тусклым голосом произносит Анна. Потом берет в руки сухой сморщенный лист и сжимает его. Раскрыв ладонь, позволяет пронизывающему ветру сдуть раскрошившиеся оста(н)тки. Бьоргман понятия не имеет, что ему делать с такой Анной. Она, всегда похожая на живой огонь, сейчас как будто бы угасла. Он, как любой нормальный мужчина, впадал в ступор от таких резких перемен, и, соответственно, не знал, как в таких случаях поступать. Лицо Кристоффа вытягивается еще больше, когда Анна сгребает в горсть листья и внезапно швыряет их в него. А потом смеется. - Ты бы видел сейчас себя! Умора, честное слово, умора! - а потом ее смех резко обрывается, и она тихо спрашивает. - Неужели ты испугался? - и непонятно, что имеет в виду: то ли свою выходку, то ли все утро. Кристофф хмурится и недовольно бурчит что-то под нос, усаживаясь рядом с Анной. Та льнет к его плечу и проникновенно-доверительно шепчет: - Это дерево - мое любимое во всем саду. Когда-то здесь тоже были качели - вон на той ветке обрывки веревок видишь? - их сделал отец. Я сломала их и сожгла в первую осень после гибели родителей. Потом жалела, конечно, глупо получилось. Кристофф снова не знает, что сказать. Но уже через неделю он ведет Анну, с завязанными глазами (жуть как хочется припомнить ей тот давнишний случай, когда, по ее милости,он врезался в фонарь, и "не заметить" сейчас какое-нибудь дерево на пути Анны, но Кристофф сдерживается) к этому самому месту. На крепкой ветке старого дуба покачиваются новенькие веревочные качели, а сиденье у них (совершенно случайно!) выкрашено в тот самый салутовый оттенок. В первый миг у Анны перехватывает дыхание. Она и не думала, что причина скрытности и загадочности Кристоффа кроется в этом. А Анна всю неделю на него дулась. Она в восхищении и чуточку неверяще прикасается к качелям самыми кончиками пальцев, а когда оборачивается - в ее глазах океаны немой благодарности. Бросившись к Кристоффу, она судорожно сжимает в пальцах ворот его жилета и срывающимся голосом говорит что-то, что Кристофф скорее угадывает, чем слышит. Люблю тебя. Он и не представляет, как сильно. Он прижимает её к себе крепко-крепко, гладит по волосам, в который раз убеждаясь в том, что этот необычный цвет, ввалившийся в его жизнь вместе с Анной, привнес в его судьбу это солнечное чудо. Кристофф позволяет себе сказать в ответ те слова, которые он говорит нечасто, но которые становятся от этого только еще более дорогими. Анна понимает всю их ценность. Я тебя тоже.