Смотри в надир

На исходе второго тысячелетия от Рождества Христова мир начал необратимо меняться. Если быть уж совсем честным, мир начал меняться гораздо раньше. Мерлин, будучи самым могущественным чародеем всех времён, разумеется, мог бы понять это в ту же секунду, когда произошёл раскол, но, к несчастью, не понял. И винить его в том нельзя — когда у тебя на руках умирает лучший друг, сложно на самом-то деле заметить такую мелочь, как разрыв Ткани Бытия. Килгарра сказал: когда Альбион будет нуждаться в Артуре, тот вернётся. Вот только года сменялись столетиями, войны захлёстывали Великобританию (и всё же не настолько великую, каким мог бы стать Альбион) и весь мир, а Артур всё спал на Авалоне. И хотя Пендрагон-младший всегда любил поспать — это уже было совсем показательно: Артур Пендрагон никогда и не собирался просыпаться, а Альбион так никогда и не должен был появиться, оставшись лишь очередным туманным пророчеством Тёмных веков. Именно так думал Мерлин, когда его хватил первый удар. Магия уходила из мира, растворяясь, словно последняя капля так некстати закончившегося пищевого красителя в слишком большой цистерне с водой на производстве любимых им лакричных конфет. Фейерверки ознаменовали начало нового — две тысячи двенадцатого — года, а за окошком маленькой квартирки в центре Лондона падали редкие хлопья снега. Магия уходила из мира, и хотя долгое время — наверное со времён смерти Артура — Мерлин ощущал её плавный уход, на этот раз она и вправду исчезала. Второй удар показался ещё более болезненным, и Мерлин осел на пол, прижимая руки к сердцу. «Смерть Артура» Томаса Мэллори с громким стуком свалилась со стола, раскрывшись на тридцать пятой — если для вас это имеет значение — странице. Застыли настенные часы, которые Мерлин заколдовал ещё во времена Наполеона. К середине двадцатого века магия стала столь слабой, что Мерлин больше не мог поддерживать свой молодой облик. Однажды утром он очнулся стариком (каким себя и чувствовал), и с тех самых пор от ревматизма он так и не избавился. Когда первый человек полетел в космос, умер последний потомок народа Ши, а у Мерлина не получилось заварить чай без помощи рук. После изобретения персонального компьютера даже простенькое колдовство, к которому Мерлин привык с детства, перестало действовать как надо. Третий удар обрушился на Мерлина с такой силой, будто весь мир попытался прихлопнуть его, словно назойливую муху. Магии в последние десятилетия становилось всё меньше и меньше, но она, словно вцепившийся окровавленными пальцами в крошечный выступ на отвесной скале скалолаз, отчаянно отказывалась сдаваться. Мерлин собрал все свои утекающие в никуда силы и последний раз в своей невероятно долгой жизни произнёс заклинание, хотя и заклинанием это назвать уже было сложно — это скорее было чем-то вроде просьбы старому другу. Магия протестующе завопила в его жилах, но послушно выполнила последнее желание колдуна. А потом она, наконец, исчезла. Полутора тысячелетний старик — а это, вероятно, одно из самых магических явлений на свете — последнюю секунду своего существования провёл, созерцая подёрнутую рябью поверхность озера Авалон, где когда-то спал великий король Альбиона и по совместительству пустоголовый болван с отвратительным чувством времени. А в Лондоне шёл первый день две тысячи двенадцатого года, и календарь древнего народа Майя начинал обратный отсчёт.

***

Тридцать два дня три часа шестнадцать минут и примерно сорок секунд спустя в обычной палате родильного дома в глубинке Англии раздался первый крик совершенно обычного златовласого младенца. Медсестре, не спавшей уже несколько суток из-за чтения неожиданно интересных одолженных у бойфренда книг с мифами о короле Артуре, Робине Гуде и с прочим английским фольклором, в глазах новорождённого на мгновение почудился золотистый отблеск. Но она списала всё на недосып.

***

Очнулся Мерлин не в мире духов, не перед вратами Рая или Ада, и даже не на мифическом Авалоне, где ему бы втолковали, каково это быть, наконец, мёртвым. Нет, проснулся он банально от того, что кто-то совершенно неаккуратно волоком тащил его по песчаному берегу — что, стоило признать, было не слишком удобно. Руки и ноги его ожидаемо отказывались двигаться, а одежда противно хлюпала от движения. Потом, когда Мерлин уже почти пришёл к неутешительному выводу, что застрял посмертно в собственном безучастном теле, пришёл въевшийся под кожу холод, потом лютый голод, а после на чародея обрушились и звуки остального мира: — Вытаскивай его! — прозвучал вдалеке будто знакомый, а может и не знакомый вовсе, искажённый рупором, женский голос. Мерлин, едва обретя контроль над вновь подвижными конечностями, попытался вырваться из крепкой хватки на плечах, и, как ни странно, его тут же мягко опустили на землю. Холод вновь проник под кожу, и Мерлин поёжился, неожиданно глубоко вдохнул и тут же закашлялся, выплёвывая воду. Жизнь возвращалась в его жилы, а кровь снова текла по венам, гонимая гулким ритмом вновь молодого сердца. — А я уж подумал, что ты не жилец, вот же нелепо получилось бы, — проговорил кто-то прямо над его головой, и Мерлин, продолжая захлёбываться содержимым своих лёгких, резко вскинул голову, широко распахивая глаза. Этот голос он не забыл бы и спустя тысячелетия (и справедливости ради стоило отметить, что как минимум одно тысячелетие прошло точно). — Не смотри на меня так, словно призрака увидел, — усмехнулся Артур. В этот момент жизнь окончательно обосновалась в теле Мерлина, а потому холод стал ощущаться как никогда ясно, ведь вся одежда чародея, состоявшая из домашнего шерстяного свитера и мягких кашемировых брюк, была совершенно мокрой, едва ли не промёрзшей насквозь, а судя по белым холмам снега вокруг, уже настала зима. Лёгкие горели от боли, а перед глазами плясали тёмные пятна. Горло першило от кашля, а мир, похоже, окончательно сошёл с ума. И впервые, с тех самых пор, как дриады пропели свою последнюю песнь на лесной опушке на исходе эпохи индустриализации Британии, Мерлин позволил себе поверить, что может быть, его история ещё не закончена.

***

Как и предсказывали Майя, мир в конце двенадцатого года нового тысячелетия решил погибнуть. Причём, погибнуть красиво, со всеми прилагающимися декорациями: войнами, извержениями вулканов, наводнениями и даже небольшим метеоритным дождём для полноты картины. К счастью, как это обычно и бывает с обыденными вещами, за наведением внешнего лоска была утеряна значительная доля эффективности. Люди попрятались по убежищам и бункерам, запаслись генномодифицированной едой с небывалыми сроками годности (и столь яро отрицаемой любителями здорового питания), консервативными консервами в жестянках или даже почти позабытыми домашними заготовками в банках. Люди (пусть, конечно, далеко не все семь миллиардов) затаились, пережидая худшее, а когда появилась возможность, снова принялись обустраиваться, как родственники, наконец, дождавшиеся возможности заселиться в огромный коттедж своей неожиданно (но довольно желанно) скончавшейся препротивнейшей прабабки, которая до этого успела сжить со свету половину прежних обитателей, просверлила окно в несущей стене, заполонила всё вокруг никому ненужным антиквариатом и даже не соизволила прибрать за собой. Да ещё и оставила на чердаке открытый ящик с дверцей в мир фейри, о ужас.

***

Старенький минивэн натужно кряхтел на поворотах, но упрямо продолжал движение. На крыше автомобиля зияла огромная дыра, сквозь которую Мерлин следил за тревожно серым небом. Гвен, или просто женщина, которая выглядела в точности, как она, сменила уже третий компресс, но мутная пелена бреда так и не покидала Мерлина. Они ехали уже больше трёх часов, но ни единого звука или запаха, намекнувшего бы на маршрут или пункт их назначения, ему уловить так и не удалось. Когда Артур помог ему добраться до машины, Гвен тут же засуетилась вокруг чародея, поэтому спустя пару минут он лежал поперёк задних сидений в тёплой одежде с компрессом на лбу и под несколькими покрывалами. Артур, не сказав более ни слова, занял место впереди, поздоровавшись с водителем крепким рукопожатием. Мерлин то погружался в полудрёму, то выплывал на поверхность, вслушиваясь в бормотание Гвен о вреде купания в ледяной воде, бессвязные обрывки диалогов, смешки водителя, чей голос был столь же знакомым, и спокойный рассудительный тон Артура. Болезнь захватила его тело, возможно, впервые с гибели Камелота, а потому, как бороться с ней, он уже и не помнил. Однако тело его больше не было старым, а в машине, несмотря на холодные сквозняки, гулявшие через разбитые боковые окна, было довольно тепло. Да и Мерлин во времена молодости попадал в передряги и похуже. Молодость даже спустя тысячелетие была врезана в его память ясными образами и яркими сценами. Старость же сливалась в одно скучное серое пятно. Что-то было совершенно неправильное в происходящем, но затуманенное сознание Мерлина не видело нестыковок. — Всё будет в полном порядке, — продолжала увещевать Гвен мягким голосом, а Мерлин продолжал плавать в полузабытьи. — Мы доберёмся до штаба и живо поставим тебя на ноги. Ума не приложу, как ты вообще выжил при таком морозе. — Может, лучше и не выжил бы, — отозвался Артур, впрочем безо всякой уверенности в голосе, словно слова были привычной отговоркой, — отец нас по голове не погладит за очередной лишний голодный рот. — К чёрту отца твоего! — почти радостно возвестил водитель и совершенно небезопасно для себя и пассажиров высунулся из-за своего сидения, чтобы взглянуть на Мерлина. А Мерлин, наконец, понял, почему голос ему знаком: мужчина слишком походил на молодого Гвейна, пусть и был пострижен коротко, а под глазами его залегли тени. Одновременно с этим узнаванием, в голове чародея что-то будто перемкнуло, и он высказал, то, что свербясь на краю сознания, всё это время не давало ему покоя: — Я был мёртв, — произнёс он хрипло и незнакомо, и тут же судорожно закашлялся. — Нет, — отозвался Артур. — Но очень старался. — Артур заметил силуэт у кромки льда, когда мы возвращались с патруля, — сказала Гвен, — это прямо будто магия какая-то, я ничего не видела, пока он тебя из воды не вытащил. — Артур? — глупо переспросил Мерлин. — Это я, — коротко отозвался Артур с переднего сидения. — Ой, прости, — пробормотала Гвен, — нужно было представиться! Меня зовут Гвенда, но можно просто Гвен, а нашего бывалого водителя — Готфр… — Не, не, отставить! — Гвейн резко вскинул руки, отчего машину немного повело влево, а Мерлин едва не впечатался в дверцу. — Это древнее пафосное имя идиотское, мне дал его папаша, не хочу, чтобы кто-то посторонний даже знал о его существовании! — Хорошо. Зови его Гвейн, — просто сказала Гвен, обрывая его словесный поток. - Его все так зовут, о настоящем имени мы знаем только потому, что один раз он проигрался в карты в пух и прах. — Премного благодарен, между прочим, мэм, что именно это тогда было на кону, — тут же успокоился он. — Гвейн как рыцарь из сказок? — переспросил Мерлин, потому что на его памяти почти каждый ребёнок в этой стране знал переделанную историю о короле Артуре и волшебнике Мерлине. Это не могло быть совпадением. Гвейн раскатисто засмеялся, в то время как Гвен удивлённо переводила взгляд между ними. — Теперь ясно, почему он никогда не рассказывал, почему выбрал такое имя, — проговорил Артур задумчиво, хотя, кажется, его это тоже рассмешило. — Надеялся, что этот секрет уйдёт со мной в могилу, — ответил Гвейн, всё ещё посмеиваясь. — Надеюсь, — сказала Гвен, — хоть тот рыцарь обладал хоть каким-то тактом, в отличие от тебя. — Я бы не рассчитывал, — отозвался Артур задумчиво и устало. Под звук их голосов Мерлин снова начал засыпать.

***

Когда чудом — хотя стоило отдать должное достижениям медицины, значительно продвинувшейся со времён чумных докторов — выжившая после тяжёлых родов белокурая женщина впервые взяла на руки своё дитя и показала его мужу, ребёнок лишь солнечно улыбнулся им обоим, словно был куда смышлённее обычных новорожденных, которые вряд ли понимали, что родителям можно бы и улыбнуться, поблагодарив за своё появление на свет, а не только кричать, плакать или совсем уж бессовестно улечься спать. Отец радостно, но вместе с тем строго сказал малышу: — Ты — мой сын, а потому унаследуешь имя своего деда. Отныне ты Чарльз. Малыш улыбаться прекратил и посмотрел на отца с недоумением. Секунду он продолжал сверлить мужчину в строгом костюме взглядом, словно надеясь, что тот просто-напросто неудачно пошутил. Мужчина оставался серьёзным, а потому у младенца оставался лишь один способ выразить своё негодование: мальчик громко зарыдал. — Кажется, дорогой, он не хочет быть Чарльзом, — задумчиво протянула белокурая женщина. — И он, по-моему, не очень-то похож на Чарльза. Твой отец, земля ему пухом, совершенно точно не мог быть настолько милым даже во младенчестве. Малыш замолчал вновь и теперь пристально смотрел лишь на мать, ловя каждое её слово. — И на кого же он тогда похож? — спросил утомленный отец, даже не пытаясь спорить. Женщина с безграничной нежностью погладила сына по голове и сказала: — Артур. Он вполне похож на Артура. А где-то далеко, в последнем оплоте магии в мире вновь открыла глаза Владычица Озера.

***

В следующий раз Мерлин пришёл в себя от сильного толчка. Машину тряхнуло, а Гвен нахмурилась, шёпотом она обратилась к водителю: — Веди ровнее, Гвейн. Ты знаешь, что в багажнике. К тому же… Пусть Артур немного поспит. В штабе ему явно будет не до сна. — Пытаюсь ехать ровнёхонько, мэм, да только дороги со мной не согласны. Делаю всё возможное, — ответил тот, а в его голосе, несмотря на насмешку, сквозила знакомая серьёзность. Мерлин слегка приподнялся на локтях, чтобы заглянуть в окно: вокруг, на сколько бы ни хватало взгляда, всё ещё была безлюдная пустошь. Даже в худшие времена на земле их предков не было так пусто. Сплошь серые от синего поля и покосившиеся разрушенные постройки. Он коснулся руки Гвен и обратил на себя внимание: — Куда мы едем? — Ты очнулся! — она приложила ладонь к его лбу и знакомо засуетилась: — Как себя чувствуешь? Жар немного спал, но лучше бы тебе не высовываться из-под одеял. — Я в порядке, — он и правда чувствовал себя лучше. — Куда мы едем? — Узнаешь, когда доберёмся, а пока что лучше поспи.

***

Когда Артуру было пять лет, мать однажды обнаружила его за странным занятием: он лежал на полу, наклонив голову прямо к щели под кроватью. — Что ты делаешь? — спросила она, поправив сбившуюся прядь волос перепачканными в саже руками. Работать на складе, несмотря на всю престижность профессии в нынешние времена, было очень уж грязно. Артур вздрогнул и вскочил с пола: — Ничего, — ответил он, пряча что-то в кармане куртки. Женщина решила не выяснять что именно. Скорее всего, крысу, но она правда не хотела знать. — Скоро можно будет спуститься к ужину: наша с отцом смена подходит к концу, — просто сказала она, а потом, на всякий случай, добавила: — постарайся не заводить питомцев, кормить их нечем. Лучше поиграй с ребятами в общей зале. Растить ребёнка, да ещё и такого любопытного, как Артур, в бункере было чрезвычайно сложно. — Хорошо, мам, — ответил мальчик, а когда мать его ушла, вытащил из своего кармана маленькое синее существо. — Я, между прочим, наследница некогда великого народа Ши! — провозгласила синяя малявка. — Можно обращаться со мной поаккуратнее! Могу тебя и заколдовать! Артур впечатлённым её угрозой не казался, но блюдце водой наполнил, положил на край конфету и вновь задвинул под кровать. — Не заколдуешь, силёнок не хватит, — ответил он просто. — К тому же, кто ж тебя тогда поить и кормить будет, а, Софьюшка? — А вот улечу от тебя, и будешь знать, мальчишка! — она притопнула ногой и замахала маленьким кулачком в воздухе. — Вот немного ещё магия восстановится, и я сразу! Вот непременно! — Не улетишь пока ещё, — задумчиво отозвался Артур. — А если даже улетишь, то об одолжении моём не забудешь. Она хотела было возразить, но передумала — она всё же и правда была преемницей когда-то исчезнувших Ши, а магические существа всегда держали однажды данное слово. Даже если не хотелось прислуживать человеческому ребёнку в протёртой одежде. Но ребёнок этот её спас от гибели, кормил и поил регулярно, имя дал. Выполнить крошечную просьбу — малая цена, в конце концов. Да и ребёнок явно был необычный, раз мог её видеть. Таких полезно было держать на коротком поводке, — Софьюшка чтила традиции своего рода, пусть и была ныне единственной представительницей. — Не забуду, — ответила она. — Магия когда возвратится, я улечу, а когда отыщу твоего Эмриса, то вернусь и расскажу, где его искать. Но не рассчитывай на это слишком. Эмрис могучий маг. Его такими крохами магии в мире этом не удержать, небось спит на Авалоне — родине моих предков — вместе с другими ведьмами, колдунами и Вечным Королём. — Нету больше Авалона, и короля вечного вашего нету, — отозвался мальчишка. — Тебе почём знать? — удивилась она. — Я вот непременно вернусь на Авалон однажды. Даже если его нет сейчас, когда магия окончательно вернётся, он вновь непременно появится! А если короля там не будет, то так даже лучше. Людям на Авалоне не место. — Как знаешь, — сказал Артур и положил на стол перед своей собеседницей ещё одну конфету. — Нет, правда, — не унималась она, — магия — это субстанция справедливая и требующая равновесия, а люди веками только и делали, что потребляли и потребляли, ничего не отдавая взамен. Вот магия от них и скрывается, так им и надо… а конфета шоколадная? Артур усмехнулся.

***

В следующий раз Мерлин очнулся от того, что кто-то его совсем невежливо тряс за плечи. — Артур! — возмущению Гвен не было предела. — Он и так чуть не умер! Будь милосерднее! — Ну не умер же, — отозвался тот, продолжая трясти чародея. — Я не сплю, — промямлил Мерлин, подняв в воздух указательный палец, но когда чужие руки его отпустили, улёгся на сидение вновь. — Слабо верится, дружище, — Гвейн засмеялся. А потом Мерлину прямо под нос сунули что-то очень резко и противно пахнущее, отчего он закашлялся и вскочил так резво, что заехал головой по носу всё ещё не отошедшему Артуру. Гвен громко засмеялась, и Мерлин распахнул глаза. Значит, и вправду, не просто сон. Артур потирал переносицу, пока Гвен мягко положила ему ладонь на плечо, переставая смеяться, а Гвейн лишь качал головой с почти позабытой Мерлином усмешкой на лице. Мерлин почти готов был заплакать. До того как он успел сказать какую-нибудь нелепицу, Гвейн кивнул себе за спину: — А вот и дом, милый дом! Добро пожаловать, как говорится. За его спиной расположилась старая авиабаза.

***

— Это что ещё за чертовщина? — воскликнул мальчишка, которого Артур всё ещё постоянно называл Элианом, хоть того и звали Джон. Артур резко обернулся и оказался нос к носу со странным крылатым существом на головы две его выше. У существа было тело льва, голова орла и хвост змеи. — Грифон, — прошептал Артур и бросился бежать к ограде. Мальчишки тут же последовали за ним. Артуру было двенадцать, и с тех самых пор, как взрослые начали выпускать их наружу, он стал негласным предводителем всей их оравы. Леон, что был на пять лет его старше, на лидерство не претендовал, предпочитая играть роль стороннего надзирателя и следить, чтобы никто не терялся. Джон (Элиан), Пирст (Персиваль) были года на три помладше, а Ланселот (быстро смирившийся с прилипшим прозвищем) был ровесником Артура. Гвенда была в их компании единственной девчонкой. Были ещё ребята, но они редко осмеливались забираться с ними так далеко в леса. — Вы чего так рано? — удивилась Гвенда, спрыгнувшая с дерева возле ограждения. Они часто оставляли её стоять на стрёме, чтобы взрослые не заподозрили неладное. — Там какое-то чудовище! — воскликнул Пирст. — Нет времени, — резко припечатал Артур, — срочно перебирайтесь через ограждение! Сам он подсадил Гвенду, помогая ей запрыгнуть на двухметровый забор в том самом месте, где им удалось перерезать колючую проволоку. Леона с его надёжным ружьём за спиной сегодня не было, да и, как Артур подозревал, ничем бы это ружьё против грифона не помогло бы. Когда все кроме Артура уже перебрались на ту сторону, они перебросили ему верёвку, но забраться он не успел. Что-то схватило его за ногу и потащило назад в лес. Артур слышал наполненные страхом крики своих маленьких друзей, но ничего не мог сделать: чудовище было слишком сильным. Мальчик уже прощался с жизнью, когда хватка на его ноге внезапно исчезла, а грифон страшно взвыл. Артур, не мешкая ни секунды, вскочил на ноги и уставился на своего спасителя. Им оказалась красивая молодая девушка в промокшем белом одеянии, кожа которой была подозрительно синеватой, а лицо казалось смутно знакомым. Она стояла прямо над трупом чудища со знакомым мечом в руках, но это её, кажется, не сильно беспокоило: — Здравствуй, Артур, — она ему улыбнулась. — Здрасте, мэм, — отозвался Артур. — О, я прекрасно знаю, кто ты, так что не стесняйся, подойди, — она жестом подозвала его ближе: он только сейчас заметил, что она стояла на самой кромке воды. — Повезло, что грифон решил протащить тебя через берег, иначе на помощь я бы прийти не смогла. — Вы кто? — Ты можешь звать меня Фрейя, и мы уже знакомы, пусть ты, наверное, и не помнишь. — Спасибо в любом случае. Кожа Фрейи стала будто ещё синее, словно находиться вне озера для неё было невыносимо. — Не за что, я просто приглядываю за тобой, пока он спит. — Ты знаешь, где Мерлин? — тут же оживился Артур. — Знаю и слежу за его покоем, — Фрейя кивнула. — Он ждал тебя так долго, теперь прояви терпение и ты. Тебя окружают переродившиеся души прежних друзей и товарищей, и пусть они не помнят, всё равно держись их. В тёмные времена всегда нужно держаться друзей. За спиной Артура послышались знакомые детские голоса, и он непроизвольно обернулся. Когда он повернулся обратно, ни Фрейи, ни грифона больше нигде не было, лишь меч был воткнут в песок, да тянулись длинные полосы по земле, словно кто-то протащил что-то тяжёлое прямо до воды. Артур меч забрал.

***

— И как же нам тебя звать? — спросил Гвейн, удивлённо глядя на то, как Мерлин уплетал уже третью тарелку супа подряд. Мерлин вполне мог бы пошутить, что не ел уже лет двадцать, и это, в общем-то не было бы шуткой. — Мерлин, — отозвался он и протянул руку за новым куском хлеба. — Шутить изволишь? — Гвейн притворно обиженно положил руку себе на грудь с драматичным вздохом. — Я ведь серьёзно интересуюсь! Между прочим, можно было и не принижать меня в глазах спутников. — Отчего же, не шучу, так меня и зовут. Как чародея из тех самых сказок. — Похоже, мои родители были ещё и не настолько жестоки! Если хочешь, то Артур и тебе прозвище придумает. Тут он почти всех называет как угодно, но не так, как должно, — Гвейн театрально взмахнул руками и принялся рассказывать. — Вон взять Гвен. Её матушка всегда Гвендолин звала в детстве, а ребята Гвендой. А ещё до того, как я сюда подвалил, с подачи Артура только как Гвен и зовут. Ребят рыцарскими именами наградил почти всех — и это я только подметил, между прочим. С Леоном обратная история, правда. Его наоборот все пытались Лео звать, чтобы покороче и позабавнее — на шевелюру только глянь! Вон он там, у входа стоит. Ну лев львом ведь! Но Артур продолжал звать Леоном, Леоном он и остался. — Меня моё имя вполне устраивает, — улыбнулся Мерлин. — Да и не рыцарь я вовсе. — Ну чародей нам бы тоже пригодился, — Гвейн усмехнулся. — Сейчас время такое, что ни день, так новые чудеса. Вот ты, например, как в озере очутился? Мерлин почесал затылок, пытаясь придумать правдоподобный ответ, но, к счастью, от необходимости выкручиваться его спас Артур: — Не донимай нашего гостя, Гвейн. Иди лучше помоги с грузом Гвен. — А сам не хочешь? — Я только что оправдывался перед отцом и матерью за четырёхчасовую задержку. Гвейн вздохнул, нехотя встал и сочувствующе похлопал Артура по плечу: — Ладненько, но с тебя причитается! Артур вздохнул устало, но с тем же привычным раздражением, что и всегда, когда имел дело с выходками Гвейна, и на сердце у Мерлина потеплело. — Две бутылки, не больше. — Ловлю на слове, — и Гвейн направился к выходу. Мерлин остался с Артуром один на один.

***

В самый первый раз Гвейн практически влетел в убежище верхом на видавшем виды красном байке и с простреленным плечом в лучших традициях отвратительных боевиков, десятки дисков с которыми были кем-то оставлены в подвалах штаба вместе с продуктами и медикаментами. Во времена, когда убежище ещё не открыли, эти фильмы были единственным их развлечением, а потому — за всю шестнадцатилетнюю жизнь Артура — уже порядком осточертели. Гвейн, не обращая внимания на направленное на него сторожевыми оружие, вытащил из багажника своего драндулета бутылку алкоголя — самого настоящего алкоголя! — выпил с горла едва ли не половину, а потом с пьяненьким смешком предложил бутылку ближнему охраннику. Если бы Артур его не знал, то, наверное, пристрелил бы на месте, но вместо этого он быстрым шагом преодолел всё разделяющее их расстояние, взял чёртову бутылку и ею же вырубил идиота, пока нервные охранники не решили бы взять дело в свои руки. Уговорить отца не прогнать Гвейна взашей сразу же стоило больших усилий, но мать, к счастью, встала на его сторону. И это стоило того, хотя бы исходя из информации, которую из словоохотливого мужчины даже не пришлось особо вытягивать. Именно благодаря Гвейну они узнали, что старая авиабаза была далеко не единственным оплотом жизни на земле. Такие же большие и маленькие населённые пункты встречались по всей стране, а если судить по настроенному на байке Гвейна радио, то, похоже, и по всему миру. То, что обещалось быть концом света, стало лишь очень-очень неприятным явлением. Но жизнь продолжалась. Постепенно получилось наладить торговлю, транспортное сообщение и связь. Но что гораздо важнее, постепенно в мир начала возвращаться магия. А разговоры о ней — раньше тихие и неуверенные — становились всё громче и громче, пока, наконец, даже всегда скептичный отец Артура однажды ночью не позвал его к себе в кабинет через рацию. — Охотники часто докладывают о том, что добычу из силков крадут странные ящероподобные птицы, — начал он издалека. — Да, верно, это виверны, отец, — подтвердил Артур. — А курьер недавно вернулся с севера с опухшей рукой, утверждая, что его ранил гигантский скорпион. — Да уж, на счастье, яд Скорпионов Серкетса слабоват против нынешних антибиотиков. — Верно, Артур, — отец вздохнул, — месяц назад твой взбалмошный друг вернулся с хлопкопрядильной фабрики с цветочными букетами вместо рубашек. — Цветы не вянут, букеты в комнатах Гвен и мамы всё ещё благоухают как в первый день, — отчитался Артур. — Гвейн утверждает, что на фабрике обосновались фейри. Он говорит, что они безобидны, но производство лучше не возобновлять, им не нравится шум станков, но они готовы шить нам одежду в обмен на сладости. Пирст уже привёз первую партию, качество ткани на уровне. — Хорошо, — отец вздохнул, потирая седые виски. — Всё, что я на самом деле хочу знать… Почему ты ко всему этому так спокойно относишься? Артур промолчал, а его отец заговорил вновь: — Мне снился странный сон. Будто я был королём, и вся моя жизнь была посвящена борьбе с магией. Я отправлял колдунов на смерть, а потом моя собственная дочь оказалась колдуньей. И… — И ты всё ещё ненавидишь магию? — спросил Артур настороженно. — Я не знаю, — ответил мужчина. — Ты с самого детства всегда смотрел на меня так, будто знал больше, чем должен был… Ты тоже был в том сне и всецело поддерживал меня, но иногда… Смотрел таким же взглядом, как сейчас, словно надеялся, что я изменюсь. Но я не менялся. — А сейчас? — Это ведь лишь сон. Я пережил чёртов конец света, Артур, и если я не смогу примириться со странной живностью и крошечными феями, то как мне вообще выживать? — А что насчёт колдунов? — Я в первую очередь забочусь об интересах нашего небольшого общества. Если ты вдруг разыщешь мага, который согласиться жить с нами, управляясь со всей этой магической истерией, то я буду только за.

***

Фрейя свила ожерелье из устричных жемчужин на принесённой рыбаками леске и, когда Артур навестил её однажды осенью, он вырезал ей из податливого камня похожего цвета пару колец, чтобы дополнить комплект. — Я вспомнил кто ты, — сказал он ей, передавая кольца, — мне очень жаль. — Мерлин был прав насчёт тебя, — она вздохнула и приняла кольца. — Жаль, что на это потребовалось столько времени. — Жаль, что он не мог быть честным с самого начала, — Артур закрыл лицо рукой. — Жаль, что я не слушал. — Мы уже не узнаем, что было бы, будь всё иначе. Перед тобой сейчас лишь будущее. — Я скучаю, — признался Артур. — Это нечестно, что он оставил меня одного со всей этой судьбой, со всеми этими людьми, которые пусть всё те же, но ничего совершенно не помнят в отличие от меня. — Он ждал гораздо дольше. — Знаю, но это всё равно несправедливо. Они просидели молча почти час, но когда Артур собрался уходить, Фрейя заговорила вновь: — Красивые кольца, спасибо. — Я в детстве делал подобные украшения сестре — Моргане — она никогда не принимала их. Называла безделицами. Смеялась даже. Да и не принца это ремесло. — А зря, они прекрасны. В кармане куртки Артур после этого обнаружил яркую жемчужину на леске.

***

— Это так странно, — заговорил Мерлин, криво улыбаясь, но в глазах его искрилась надежда. — Увидеться вновь спустя столько лет. — Да уж, едва не помереть в проруби, хорошее начало нового дня! — вспылил Артур. Мерлин зажмурился и закрыл лицо руками: видимо Артур ничегошеньки не помнил, с чего он вообще взял что… — Эй, — позвал Артур. — Я тоже рад встрече. Просто перепугался очень, когда Софьюшка — она из народа Ши — едва не влетела в лобовое стекло, вопя, что ты тонешь в озере. Мерлин усмехнулся, а потом всхлипнул: — А я умереть не могу, до тех пор пока магия жива. — Я же этого не знал, — произнёс Артур мягко. — Думал, что ты там так и помрёшь по нелепой случайности. — Так значит, ты помнишь всё? И меня, и Камелот, и Камлан? — Помню. Родился с этой памятью и с ней рос. Не представляешь, как это странно. — Уж точно не страннее, чем жить тысячу лет бессмертным! — В самом деле? Представь удивление моих родителей, когда я заговорил в полгода! Да не простыми словами, а почти что нормальными предложениями. — А меня один раз автомобиль сбил. Представь лица прохожих, когда я встал как ни в чём не бывало и пошёл дальше по улице! — Тебя раньше так кареты на рынке сбивали, а тебе хоть бы хны. Никто и не удивлялся, просто жаловались на то, что ты ходить по улицам не умеешь ни черта! Они рассмеялись, а Мерлин почувствовал себя так, словно растянутую тетиву в его душе наконец отпустили. — Артур! — громко выкрикнул кто-то с улицы. — Срочно в ангар!

***

Пока Мерлин бежал вслед за Артуром, он внезапно осознал, что может ощущать магию. По-настоящему ощущать. Не так, как в восемнадцатом веке мог уловить лёгкое дребезжание магии в воздухе санатория, построенного на пересечении лей-линий. Нет, он чувствовал магию почти в той же полноте, что и в детстве, когда стоило потянуться рукой до игрушки, а та сама летела к нему без сопротивления. А в ангаре магия и вовсе искрила и плясала всеми красками. А в эпицентре всего этого великолепия лежало что-то подозрительно напоминающее огромное яйцо, окружённое обогревателями. — Артур! Что это? — кричал кто-то, но Артур лишь кивнул на Мерлина. — Наступает новая эра, — просто сказал Артур. — Мы нашли драконье яйцо и величайшего волшебника всех времён в один день. — Тот ещё денёк, — протянул откуда-то сбоку Гвейн. — Магия просится наружу, — прошептал Мерлин, глядя на то, как треснуло яйцо. Люди вокруг засветились, но Мерлина это уже не волновало, он медленно подходил к яйцу, пока из него, наконец, не высунулась пепельно-чёрная мордашка дракона. Дракончик принюхался, рыкнул, а потом открыл глаза. Знакомые зелёные глаза. — Моргана, — едва слышно проговорил Мерлин, а потом, прочистив горло, проговорил громче. — Твоё имя — Моргана. Магия мира танцевала.