Вино из детских слёз

Ночь заполнит обветшалый, старый дом, уже давно превратившийся в рухлядь. Запах сырости бьёт в нос, а на голову, пытаясь претвориться снегом, сыплется белесая штукатурка. Тусклый свет полумесяца бьёт в витые хрусталём стёкла, касаясь захламленного «снегом» и досками пола. Она потерялась в этой тишине. Растворилась в темноте, утонула, как тонёт в гавани озёр в последний раз засверкавший фонарь. Отчий дом уже перестал иметь какое-то тёплое значение. В тёмном здании наоборот было сыро и до дрожи холодно. Рейчел сжимает в костлявых руках старую фотографию. Возможно, тут был запечатлён единственный день в жизни семьи Гарднер, когда все трое были счастливы. Ох, нет-нет… не день. Скорее всего, лишь момент, несчастный миг, тут же растворившийся в пучинах криков и скандалов. Тёплая улыбка матери, азарной взгляд отца и блаженное лицо дочери. Рей утопла в пьяном упоении этим коротким мигом. Жалко, что единственную улыбку за тринадцать лет жизни вызвал не рокот смеха дочки или первые апрельские цветы, а искусный фотограф. Посторонний человек, который забудет про кукольную семью спустя несколько щелчков фотоаппарата. Рей выронила рамку из рук. Со звоном разбилось стекло, разлетевшись в разные стороны. Бац — и всё кануло в небытия человеческой памяти. Как бы хотелось забывать про существование людей так же, как забывал про них этот юный фотограф! Но теперь про то, что когда-то в этом мире существовали родители Гарднер, напоминали только развалины дома. Вскоре умрёт и Рейчел, и больше никто не вспомнит про них. Будто и не жили они в этом крохотном городке, будто не было у них мыслей своих и желаний. Сотрутся с памяти людской так же быстро, как заливается холодной водой пламя. Рейчел так хотела увековечить их в своих куклах! Сделать их неподвижными изваяниями из плоти, марионетками. Шов там, шов тут, пуговки-глазки, и вот уже они — счастливая семья, вечная семья. Счастливая, как на старой фотографии. Раздались громкие шаги, сопровождаемые скрипом половиц. Рей обернётся на звук, видя в дверях тёмный силуэт. — Ты ещё долго собралась ошиваться в этой рухляди? — Зак скривился, смотря на залитые каплями крови осколки. А ведь это именно она просила последний раз привести её сюда. В дом, где родители умело давили из неё редкие слёзы. В дом, ставший одной большой могилой, воздымающейся над землёй. — Пошли, — отрешённо произнесёт Рей, быстрее идя за Айзеком. Скоро солнце взойдёт из-за горизонта. Фостер забрал её из больницы несколько часов назад. И, господи, за эти несколько часов они бы скрылись и уже давно были за пределами города. Но всё это время Рейчел пробыла тут, в отчей могиле. Это уже нельзя было назвать домом. Уже будучи на границе города, Рей обернулась назад, последний раз смотря на утренние огни. Взметнутся в небо последние искры, подхваченные ветряными коридорами. Сорвутся на землю последние слёзы, и, впитываясь в землю, вновь и вновь будут пополнять чашу двух мёртвых виноделов. Они будут пить это сладчайшее вино до смерти самой Рейчел. Ведь что может быть вкуснее детских слёз, уроненных украдкой? Ей хочется, чтобы эта винная чаша перестала пополняться. — Ты убьёшь меня, Зак? — Конечно. Ведь мы поклялись твоему глупому Богу, — смеясь, кинет в ответ Зак. И никогда не поймёт, как больно колит эта надежда на скорую смерть. Никогда не поймёт, как сладко это вино из её слёз.