горчица

      Осень - это желтая полоса в классическом черно-белом смешении жизни. Сменившая собою горячие песочные полоски пляжей горчичным порошком, который приходится сыпать в таз, чтобы прогреть ноги после попадания под дождь. Этого желтого много в горчичниках, обжигающих нежную кожу на груди, этот желтый смотрит со дна кружки, когда заливаешь кофейную массу из дешевого пакетика кипятком. Много желтого осыпается под ноги листьями. Где-то он слышал, что желтый - цвет не только разлуки, но и надежды. Цвет озорных одуванчиков, которые оставляют следы на кончике носа, вздумай ты вдохнуть их невинный аромат. Цвет пролетающего мимо шмеля, вызывающего животные визги у самых пугливых девчонок. Правда, это всё такое же неприятное, как пыльца, на которую у тебя аллергия, такое же нескладное, как больное слово "желтуха". Шершавого цвета, с неровностями. И Максиму этот цвет категорически не нравится.       Медленно катящийся к дороге автомобильной яркий жёлтый футбольный мяч словно издевался над взглядами, к нему прикованными. Три пары глаз провожали его с примесью страха и непременной боли: дети жались в прутья забора, обреченно наблюдая за тем, как центр их игр, не скрывая своих намерений, уверенно движется под колеса какого-нибудь обязательно самого тяжелого автобуса. Коварная игрушка точно выбрала себе вариант самоубиться, а не дожидаться участи быть истерзанной бесконечными играми. Катится ровно, почти демонстративно, больно скребет по глазам цвета холодного, потому что во взгляде четвертом мысли о надежде желтой, также стремящейся к смерти. Парень вздыхает устало, кидает взгляд на детей за забором, взвешивает доводы "за" и "против", а затем, сигарету зажимая зубами, планы игрушечные рушит. В три шага больших он достигает бордюра, отделяющего пешеходную зону от проезжей и мяч руками своими ледяными хватает. В ладонях его прокручивает, наблюдая исподлобья за детьми настороженными. Он игрушку им возвращает, пиная этот шар желтый прямо под забор. Проглатывает молчанием своим их звучное "спасибо", и на пятках проворачивается снова к остановке, наблюдая уже за тем, как нужный автобус отчаливает дальше. Как, блять, все хорошие развития его ближайшего будущего. Максим лишь плечами ведет лениво, затягивается тлеющей сигаретой и, закрывая правый глаз, что заслезился от дыма предательского, на остановку возвращается, улыбаясь сам себе слабо. Вроде бы дело доброе сделал. Карму себе улучшил. Надежды чьи-то оправдал. На душе стало на мгновение тепло по-летнему. Что-то внутри искрой правильности происходящего приласкало сердце, пока снаружи - ветер прохладный носы кед раздолбанных лижет. Парень даже установку себе дает детям улыбаться, если на пути встретятся, потому что они, оказывается, на теплые слова не скупы. Это взрослые о словах благодарности забывают, это они в упреках утопают, а ребенку ты можешь весь вечер спасти, лишь пару шагов каких-то несчастных сделав. Взрослому пары шагов будет мало. И Максим только голову в плечи втягивает, ежась от прохлады осенней и грея руку в кармане синей куртки. Он о входящем вызове узнает раньше, чем раздается мелодия звонка - ледяной корпус айфона без защитного кейса доложил о грядущем разговоре своей робкой вибрацией. Обведя языком передние зубы, Максим выдыхает в ворот куртки и тушит сигарету о мусорную урну, метко выбрасывая в её глубины окурок. Принимает он звонок, даже не глядя на экран - и так прекрасно знает, кто может звонить. — Уже проснулась, — на выдохе проговаривает Макс, откидывая голову назад и вглядываясь краем глаза в дорогу, на которой не было ничего, кроме разноцветных легковушек. — Ты чего так рано, Лесь? Помнил прекрасно, что девушка сегодня всю ночь не спала - работала за тускло мерцающим экраном ноутбука, согнувшись над ним в три погибели. Сказала, что курсовые сложные ей заказали, и что она вообще уже бросить всё готова, потому что её достало играть в вечную студентку, несмотря на то, что у неё свой собственный диплом еще на носу. Олеся просыпается обычно ближе к вечеру, и, также, обычно, в скверном настроении. И Максим почти уверен был - сейчас прольются на него женской усталости чернила. Опять измажет его щеки своими едкими пощечинами из слов. — Куда ты опять ушел? — её голос звучит притворно-обиженной­ нотой, она точно сейчас пинает ногой одеяло и вытягивается на постели. — Я на студию, — в ответ слышит усталый вздох и торопится договорить раньше, чем его снова упрекнут любимым увлечением, — я там вещи забыл. Мне забрать надо, Лесь. Прохладный осенний ветер заставляет Максима поморщиться и повернуться к нему спиной, не пропуская в динамики телефона лишний гул. Отсутствие забытых шапки и шарфа на студии сейчас стало наиболее остро ощущаться. Ближайшая к обочине легковушка с неприятным визгом ускоряется, и парень закусывает губу, прижимая телефон к уху плотнее. — Ну что ты опять как маленький, — она выдает то, что Анисимов терпеть не может больше всего, а шорохи выдают её передвижения. Маленький, блять, — беззвучно возмущается одними губами, бросая взгляд себе под ноги. — Ты бы хоть мусор выкинул, — продолжает она, и Максим уже начинает ощущать неприятный укол раздражения где-то в груди. — Я забыл. — Зато коньяк добить ты не забыл, — фыркая, заключает она, на том конце провода громко хлопнув дверцей тумбочки, — повзрослей уже, Свобода, — у неё получается это более едко, чем обычно, и Максиму хочется сплюнуть появившуюся горечь. — Не с помощью алкоголя, Максим. Звонок завершают они одновременно. Парень прячет телефон обратно в карман и приглаживает не забранные из-за отсутствия шапки волосы, стараясь потушить разгорающееся неприятное ощущение недо-ссоры, которые происходили у них чаще, чем бы хотелось. Он не понимал, зачем ей это всё было нужно говорить. Зачем надо было звонить с заведомо негативным посылом. Не понимал и понять даже не пытался, потому что.. Чепуха. Неприятная. В которой разобраться пытался уже не один раз, с трудом выводил девчонку на разговор, ловил её за тонкие запястья, подставлял свои плечи под эмоциональные шлепки горячими ладонями и принимал упреки-упреки-упреки. Не взрывался. Копил в себе всё это где-то под ребрами, пока перегной чувств не начал сочиться на губах, прекращая поцелуи; пока гной из под ногтей не начал разъедать гитарные струны нескладными не получающимися мелодиями. Максим выкашливал неприятный осадок, выкуривая несколько сигарет за раз и накрывал лоб ладонями, не желая вслушиваться в очередной ничего не значащий разговор. Когда всё пошло под откос, он не понял, но осознал это недавно совсем: когда на постели ночью было не комфортно, а удушающе жарко. Душно. От того, что человек другой на подушке тихо дышит сновидениями своими, завладевая его всем вниманием, не позволяя ему отдохнуть. У Максима в голове уже паразиты в этих пожухлых цветах влюбленности шуршат, скребут мыслями неприятными, и парень всё чаще уходит на кухню: сначала - за водой, а потом - за сном и спокойствием. У него даже плед появился, в который тот заворачивался тесно. Горчичный такой, легкий, длины которого на рост внушительный не хватало даже. В автобусе теплее. Максим это осознает только тогда, когда вдруг руки прошибает желание волосы поскорее в хвост забрать. И он даже движение неопределенное делает, пока за поручень правой держится. Двигается к углу за сиденье одиночное, чтобы не сбивать никого портфелем своим увесистым, дергается на повороте, больно локтем левым о стекло позади себя ударяясь и шипит недовольно. Осень высасывает хорошее настроение, осень награждает авитаминозом и сушит кожу лица. И локти - сушит. У Максима на локтях кожа трескается, цепляется больно за вязку свитера грубую, руками вилять заставляет, сбрасывая нежелаемое прикосновение, да замереть в позе неудобной. Наушники, также в студии забытые, сегодня его от мира окружающего не спасают, и парень толпу взглядом незаинтересованным обводит. Бедром на спинку кресла чужого облокачивается, пока автобус в себя новую порцию незнакомцев не принимает, открывая дверные свои рты. Максим только сильнее вжимается в угол, пока не замечает еще один ярко-желтый шар. Маленький, маячивший почти на уровне глаз на рюкзаке женском. С него на Анисимова значок жёлтый смотрит с карикатурным солнцем изображенным. И парень долго понять не может, почему он таким знакомым кажется, пока обладательница сумки пестрой головой не взмахивает. И было в этом движении что-то от.. Софа. Авазашвили волосам темным позволила на плечи свои лечь послушными волнами, наушники беспроводные белые поправила и встала возле Максима, глядя точно перед собой и парня, к его счастью большому, не замечая. Макс взгляд свой отводит, моргает несколько раз, чтобы из-под век прогнать еще одно отвратительное желтое пятно и отворачивается в противоположную сторону. Не окликает её специально, потому что желания у него совсем общаться нет, несмотря на то, что Софи другом ему близким была. С усилием большим себя сдерживает, чтобы в новые значки на её рюкзаке не вглядеться, потому что девушка эта, насквозь творческая, всегда доставала вещи поистине занятные, чаще всего - в единичном экземпляре сделанные по эскизам её друзей из ВГИКа. Он телефон мобильный достает, чтобы время в поездке занять и вид сделать, будто занятый весь, в экран погруженный. Вот только соцсети сиротливо демонстрируют отсутствие каких-либо сообщений, и Максиму приходится просто бездумно пальцем большим скользить по стеклу телефона прохладному, пока автобус по Москве петляет, принимая и отпуская людей в свой салон. Девушку новым потоком людей оттесняют к нему, и Максим почти прислоняется виском к оконному стеклу, вновь встречаясь взглядом с желтым значком, который, уже из отражения, нагло маячил перед глазами. Надпись о запасном выходе становится выходом запасным, и Анисимов с большим облегчением для себя вглядывается в эти буквы, пока смысл написанного не начинает теряться в мыслях. Со следующей остановкой желтый значок на мгновение становится ближе, а затем исчезает из поля зрения, и Максим поднимает голову, неосторожно глядя прямо на двери. Там Софи поправляет лямки рюкзака и оборачивается, ловко поймав его взгляд. Она губы поджимает и быстро проходит дальше. Обиделась. Больно ударив себя по лбу, Максим качает головой и вздыхает тяжело, вновь поворачиваясь к окну спиной, как было до того, как в автобус принесло его подругу. Он укол совести ощущает, почему-то на моменте "преступления" спящую, злится на себя за такое детское поведение и ладони в кулаки сжимает, когда сквозь открытые двери воздух морозный касается отогревшейся кожи.

***

      «Мы не работаем сегодня, я забыл предупредить», — гласит сообщение в облаке СМС, и Максим перечитывает его уже раз в пятый, отказываясь верить в то, что вот так вот легко он проебал большое количество времени, обидел двух человек и нихрена, сука, не добился. Ему всё еще кажется, что он что-то напутал, и что всё это - не про него. Но каждая деталь кричит об обратном: начиная от номера, приславшего смс и давно забитого названием студии, и заканчивая свежими воспоминаниями о том, как двери перед его носом оказались запертыми. Максим тогда с трудом перешел дорогу на нужную сторону, один раз споткнулся, три раза вслух сматерился, уронил свою пачку сигарет на мокрый асфальт и дернул со всей силы запертые двери, царапнув локоть о свитер. Два раза. Пока телефон не уведомил его о пришедшем сообщении, что опоздало на какие-то несчастные пять минут. Анисимов терпеть не мог тратить время впустую, ездить по делам впустую, выходить из дома вообще - вот так, ни за чем. У него раздражением налились кончики пальцев, пока по позвоночнику прокатывались волны жара, заставляя потеть под слоями теплой одежды своим недовольством. Неприятно. И горячий кофе в большом стаканчике под носом только усугублял положение. Оттягивая ворот свитера, Максим отвел взгляд в сторону панорамного окна, выходящего на оживленную улицу, по которой торопливо шагали незнакомцы в пестрых одеждах. Перешагивали редкие прозрачные лужицы также, как следовало бы перешагивать Максиму свои проблемы. Он лишь устало вытягивает ноги под столом и откидывается на спинку стула, обводя большим пальцем горячие бока стаканчика теплого бежевого оттенка. Телефон зажигается новым сообщением, и Макс выдыхает через нос, снова зарываясь пальцами в волосы, которые после встречи с закрытыми дверями он уже забрал в тугой хвост. (14:05): Проблемы на личном? Это Софи. Её по-доброму улыбающееся лицо с аватара заставляет Максима в очередной раз пожалеть о своем молчании в автобусе. И он медлит с ответом, пока в диалоге мигает строка о том, что собеседник набирает сообщение. Ждет, облизывая сладкие от кофе губы. Кажется, он должен был быть с ароматом тыквы. Соуфи (14:07): Это не повод делать вид, что меня не существует ;( Максим усмехается, потому что Софи была единственным человеком в его компании, кто не использовал стандартные встроенные на сайты и в телефоны смайлы. Максим усмехается, потому что ответить ему нечего. Потому что когда у тебя проблемы, ты перестаешь замечать людей рядом с собой, даже зная о том, что так делать не следует. Даже глядя на происходящее с высоты прожитых лет. Не получается. Когда у тебя проблемы, твой взгляд замылен и затуманен, а действия колкие, сухие. И мазь здесь никакая лечебная не поможет. Только отрезвляющий тумак в бочину. Вы (14:13): Да Олеся опять... Вы (14:13): Прости, Соф, силы просто на исходе Вы (14:14): Еще и студия эта дебильная Вы (14:15): Да нахуй У него не клеится. Сегодня - не клеится. Максим только кладет локти на стол, больно прижимая сухие участки кожи к грубой ткани свитера, пока Авазашвили пишет что-то в ответ. Она предлагает простое человеческое поговорить. И Максим внезапно вспоминает, почему так сильно любит эту мудрую девушку. За умение подбирать слова, за вдохновение, за ненавязчивую поддержку и бесконечную её человечность, которая у него внутри разливается несвойственным осени теплом. Авазашвили долго обижаться не умеет. Она вообще на вещи глупые обижаться не привыкла. И Максим никогда не позволит себе её обидеть по-настоящему. Друзей он ценит. Научился, что люди - ресурс невосполнимый, включающий в себя и время, и силы, и воспоминания. Они голосовыми переговариваются, и Анисимов уверен, что весь день сегодняшний прошел не зря. И что мяч футбольный ему вернулся планами на отличный вечер.

***

      Атмосфера в квартире наполнена девичьим смехом и ароматами жёлтых апельсинов. Атмосфера в квартире поет в унисон с love-радио. Вместо морозца по полу бежит нагретый воздух из духовки, в которой уже румянилась ленивая яблочная шарлотка. Максим довольным котом сидел в углу кухонного стола, с улыбкой наблюдая за его любимыми девочками. Спокойно сидел, впитывая осень, о которой обычно пишут в сладких книжках для детей. Спокойно сидел, пока его не послали в магазин за новой бутылкой вина и приправами: просто Олесе с Софой вздумалось сварить глинтвейн. Максим уже заходил в лифт со всеми покупками, пока подъездная дверь с характерными домофонными звуками не открылась, а по ступенькам не зазвенели легкие женские шаги, раздаваясь по площадке стуком каблуков. Парень уже намеревался поскорее нажать кнопку своего этажа, не желая делить небольшое пространство лифта с кем-либо из соседей, но женский возглас заставил его выставить ногу вперед, не позволяя дверцам закрыться. Красивейший голос, которым обладала только одна женщина в этом подъезде - неподражаемая Евгения, что с обворожительной улыбкой уже спешила к лифту. — Ух, спасибо, — получая вежливый кивок в ответ, Майер, довольно улыбаясь, высвободила руки из карманов своего плаща болотного цвета и аккуратным наманикюренным пальчиком нажала на кнопки необходимых этажей: на свой - седьмой и шестой - Максима. Облокотилась плечом на зеркальную стену, изучающим взглядом вперившись в мужскую фигуру. Ему рядом с Женей никогда не было не_комфортно. Потому что Майер поразительным образом окутывала любого своими сногсшибательными чарами, поддаваться которым было достаточно.. приятным занятием. Парень лишь сильнее сжал ручки легкого пакета и отступил назад, выдавая лязгом бутылок содержимое своего рюкзака. — Куришь, Свобода, — она изящно повела ладонью перед носом, изображая, как прогоняет клубившийся у своего лица дым, если бы он там был. Кивок. Действительно курил сейчас перед подъездом, должно быть, аромат сигарет стал тем, что она почувствовала, только войдя в лифт. — И пьешь, — резюмирует девушка, откидывая назад голову во время короткого кокетливого смешка. Максим поджимает губы, чтобы не улыбнуться в ответ и выразительно обводит глазами круг, пожимая плечами. Мне нечего тебе больше сказать, Майер. От Жени пахнет цветочными духами, дождем и, несмотря на весь её пыл, человеческой усталостью, и Максиму за свое (еще одно) молчание становится стыдно. — Да это я не себе, — отвечает он таким тоном, словно оправдывается сейчас перед матерью о содеянном проступке. Лифт спасительным звоном обозначает необходимый этаж, и Максим, улыбнувшись Евгении на прощание, уже ставит ногу на лестничную площадку, когда рукав его куртки неожиданно попадает в женские руки. Вопросительно изогнув брови, он останавливается прямо в дверях лифта, ожидая у девушки ответа. — Мне бы помощь мужская не помешала, — брови Анисимова изгибаются еще сильнее, а взгляд точно демонстрирует бегущую строку "подозрение", — да не смотри ты на меня так, — тушуется она, однако рукав его из пальцев своих не выпускает. Лифт совершает попытку закрыться и поехать выше, но двери, столкнувшись с мужской грудью, снова открываются. Ему приходится проморгаться, чтобы исправить выражение своего лица, но получается скверно, о чем свидетельствовал смешок со стороны Жени. — У меня у шкафа-купе дверца с этих петель.. этих съехала, помоги ты даме, будь уже человеком! — честно выдает она, поднимая на Максима взгляд, и парень не выдерживает - смеется тихо себе в кулак, делая шаг обратно в лифт. — Умеешь же ты напугать, ну, — с некоторым облегчением отвечает Максим, в следующий раз уже спокойно выходя из лифта вслед за Майер в сторону её квартиры. Вступая во мрак чужого дома, Максим щурит глаза и резко вздрагивает всем телом, ощутив на лице какое-то неясное легкое прикосновение. Выпрямляется, выдыхает шумно, а когда загорается свет, не сдерживает эмоций: — Ой бля! — большой папоротник, беззастенчиво бьет его по лицу своими листьями, лукаво выглядывая с верхней полки в кричаще жёлтом горшке. И пока парень отводит от головы зеленые веточки, Женя быстро снимает туфли на высоком каблуке, возвращаясь к своему обычному росту. Она смеется и вскользь объясняет Максиму, что цветок здесь стоит временно, что он не страшный и "не разувайся, иди сюда". У Майер вообще цветами заставлена вся квартира, как он успевает заметить. В коридорах виднеются очертания незнакомых ему растений, горшки разнообразные, местами пустые, выстроены на комоде. Пахнет розами свежими, и вообще - дышится легко. У Жени светло, чисто и холодно. Оставляя пакет у порога, Анисимов еще пытался возразить, пытался снять грязную обувь, но девушка снова по-свойски берет его под локоть, притягивая в нужную сторону. — Я не знаю, как это получается, — она пожимает плечами. Красиво пожимает плечами, лишенными плаща, и парень понимающе усмехается, глядя на большой шкаф с незакрытой дверцей, застрявшей аккурат на половине и представляющий взглядам рукава теплых одежд. Спустя две попытки поставить всю эту конструкцию на место, Максим взмахивает руками, глядя на девушку: — Бл.. Женя, откуда в тебе, такой хрупкой, столько силы, что ты его так ломаешь? — искренне удивляется он, наконец сообразив, каким образом нужно взяться, чтобы вернуть дверцу на крепления. Смех игривый сопровождается несильным толчком в его плечо, и Евгения рядом уже улыбается, слегка лишь прикрывая рот сжатой в кулак ладонью. Прекрасно понятен её флирт. Максим читает его легко. Также легко он относится к этому её поведению. Потому что Майер он знает отлично. И помнит, что Майер по-другому просто не умеет. А она, быть может, и рада бы. — Ну спасибо тебе, — еще одно прикосновение к плечу, заставляющее Максима опустить голову, вглядываясь в полы, — чай может будешь?

***

      В будущем он триста раз подумает перед тем, как собирать в своей квартире женскую компанию. Потому что когда к ним добавляется Женя, его выгоняют в спальню, ведь на кухне разговоры начинаются "только между нами, девочками, Максим". Упираться даже не стал, позволив свободно девчонкам о своём шушукаться, время от времени прерываясь на громкие споры по поводу приготовления согревающего напитка. И пока из-за прикрытой двери звучали женские голоса, Макс сидел на полу, облокотившись спиной на кровать, и перебирал лениво гитарные струны, не забывая колками корректировать звуки. Спокойствие пришло также внезапно, как случились сегодняшние встречи с Софой и Женей, а вдохновение, медленно нагоняя свой бриз парню в мысли, уже начинало выстраивать витиеватые образы будущих текстов. Сидеть в полутьме Максиму нравилось, полоска света из коридора выгодно освещала комнату у его ног, позволяя, наконец, расслабиться. Музицировать = набираться сил. И он набирался, тихо подвывая себе под нос самые разные мелодии, расправляя плечи и лаская изгибы инструмента. Проблемы, что были и будут, никуда не ушли, но присутствие их притупилось. Приятно притупилось, словно они вспомнили, что тоже имеют право на отдых, и разошлись по своим темным норам. — Отдыхаешь тут, — теплая задоринка в голосе Софи словно коснулась его лица, и Максим поспешил улыбнуться, открывая закрытые до этого глаза. Девушка стояла в дверном проеме, аккуратно открывая шире дверь ногой в смешных полосатых махровых носках, которые использовались ею вместо тапочек. Руки у неё заняты были двумя кружками, источавшими приятный пряный аромат, а над ними уже вился едва ли заметный согревающий пар. — Один, — подмечает она, садясь на кровать позади Максима и протягивая в его освободившиеся руки кружку с свежесваренным глинтвейном. — Один, — усмехается он в ответ, откидывая голову к девушке, наблюдая за тем, как она морщит нос, вдыхая пряности и осторожно прижимается губами к стенке голубой кружки с китом. — Да вот не надо этого твоего "один", Максим, — Софи отставляет напиток на плоский подлокотник дивана и наклоняется к парню, по-дружески обнимая того за шею, пока он, нечленораздельными звуками мычит своё недовольство - знает, о чем сейчас шарманка зайдет. — Не могу я по-другому, — закрывает ладонями лицо, голову наклоняет в противоположную от неё сторону. — Устал я. Проблемы эти надуманные, предъявы постоянно, — у него голос становится тише, а объятия Авазашвили - крепче. — А я другую версию всего слышала. — Да блин.. — Вы поговорили бы по душам, Макс, и решили все. Вместо того, чтобы вот так друг на друга злиться, — голос у Софы мягкий, дружественный. Она друзьям своим только счастья желает. И делает всё для того, чтобы они счастливы были. — Как Никита с Аней делают: посмотрите на них только. А знаешь, в чем секрет у них? Они разговаривают между собой. Максим хмыкает. Лукашев - идеал недостижимый. Спокойный, рассудительный. И отношения его с Аней - идеальные. Они вместе долго. Аня с ним что только не переживала. Недавно кого-то из родственников его последних похоронили вдвоем оба, поддерживали друг друга. — Нам бы помолчать между собой, — с нажимом отвечает Максим, отстраняясь от девушки и протягивая руку к телефону, в беззвучном режиме загоревшимся новым входящим вызовом. Его там голос Трущева серьезный и обеспокоенный встречает, и Анисимов замирает на месте, ощущая, как ладони потеть начинают с каждым новым словом, а улыбка, на лице образовавшаяся, тает стремительно. У него гул неверия в голове разрастается, ошарашивая своими размерами. Он беспомощно на Софу оглядывается, ловя на её губах тень беспокойства. Слова друга пролетают насквозь, оставляя дыры пустые, и ему смеяться хочется от черного юмора жизни. И пока Авазашвили ждет ответа от Максима, тот уже с минуту слушает тишину закончившегося разговора. Осознание всего к нему приходит только тогда, когда он позволяет себе сказать полученную новость вслух: — У Никиты Аня умерла.