Переиграл

Прошел уже час, как Омер уснул, моментально, как будто потерял сознание. Он лежал на спине, в своей привычной позе, а Дефне не сомкнула глаз — она свернулась калачиком рядом с ним и просто смотрела, запоминая, зарисовывая в памяти. Вдруг захотелось спуститься в кабинет, взять необходимое и набросать его профиль еще и на бумаге, но она тут же отмела эту мысль — сейчас она не могла себе представить, что отойдет от него даже на минуту. Внизу в гостиной, то по очереди, то одновременно, разрывались их телефоны, но Дефне как будто не слышала. Именно в этот момент в ее голове и сердце не было места ни семье, ни друзьям, ни знакомым — весь ее мир ограничивался только периметром этой кровати и лежащим на ней мужчиной. Их ночь была безумной и безмолвной — Омер не сказал ни слова. Сначала он любил ее яростно, даже отчаянно, а потом — нежно и бесконечно бережно, даря Дефне блаженство и возрождая несбыточную надежду. Вспоминая отдельные сцены, девушка невольно покраснела — эта ночь навсегда займет особое место в ее памяти. — Омер…? Тишина, его ресницы даже не дрогнули, дыхание ровное и глубокое. И тогда, нежно поцеловав спящего в плечо, она перевернулась на спину и, переведя взгляд на свод потолка, заговорила, тихонько, как будто рассказывая малышу сказку на ночь: — Знаешь, я рада, что так случилось… я рада, что ты прочел письмо — ты не заслуживал быть обманутым… А я не заслуживаю тебя. Я эгоистка, трус и малодушный человек… мой страх остаться без тебя застил мой разум настолько, что я совсем утратила здравый смысл… Но я так люблю тебя, Омер… Дефне на миг замолчала и закрыла глаза, чтобы наполнившие их слезы наконец-то пролились, проложили себе широкую дорожку от уголков глаз куда-то вглубь разбросанных по подушке медовых локонов. А потом она рассказывала ему свою историю, и глыба льда, так долго давившая на ее совесть, таяла с каждым словом. Она рассказывала, обнажая свою больную душу, не оправдывая ни себя, ни других, и не обвиняя, как будто знакомила спящего Омера с чужой историей. Она озвучивала всё, что делала и чувствовала весь этот год, как будто зачитывала материалы судебного дела, почти бесстрастный мягкий голос звучал тихо и монотонно, убаюкивая саму Дефне. Только слезы лились непрерывно, насквозь промочив кобальтовый шелк подушки. — Я знаю, что ты не простишь… И не знаю, как буду жить без тебя… и буду ли еще когда-нибудь жить. Но я очень хочу, чтобы ты жил и был счастлив… Прости меня, любимый… прости… На половине фразы, легко склонив голову набок, Дефне уснула. Она не видела, как много минут назад угольные ресницы дрогнули, как напряглись крылья носа, как едва заметно сдвинулись брови. И как плавная монотонная речь лежащей рядом девушки заставляла пальцы Омера все сильнее стягивать и сжимать в каменном кулаке ткань шелковой простыни. Дефне проспала долго. Проснувшись, но еще не открыв глаза, она потянулась и с удивлением поняла, что выспалась. А потом она вспомнила и реальность обрушилась на нее с новой силой. Медленно подняв веки, она повернула голову и увидела, что постель пуста. Она лежала и напряженно слушала дом, но снизу не доносилось ни звука. Спустив босые ноги с кровати Дефне пошла в ванную. Привычные утренние движения она совершала медленно, нарочно оттягивая каждое, чтобы продлить, чтобы побыть здесь еще немного. Каждую секунду она надеялась и ждала стука в дверь, или что ее может быть окликнут, но дом по-прежнему молчал. Кое-как приведя себя в порядок, она застелила постель, собрала свои нехитрые пожитки, которые уже какое-то время находились в этом доме, и, посидев еще немного на кровати, заставила себя встать и поплелась вниз. Омера не было. «А чего ты ждала? Что он попивает кофе и ждет когда ты проснешься?» Если честно, в глубине души она ждала именно этого. Но никакой записки, никаких запахов, никаких следов его утреннего присутствия, даже кофеварка со вчерашнего вечера спала мертвым сном. Позвонить? Она держала возле уха свой телефон, вызывающий Омера, и тупо смотрела на дисплей другого, который по звуку нашла на кухонном столе. На экране светилось ее собственное фото и надпись на входящем: «Любимая». Она как будто услышала глубокий бархатный баритон, который в последний раз называл ее этим словом… Медленно положив свою трубку рядом с его и оставив без внимания тысячу неотвеченных звонков на их телефонах, она заметалась между гостиной, кухней и холлом. — Омер… Омер… Омер!!! Она выскочила в сад и, увидев, что парковка тоже пуста, заломила руки и схватилась за голову. До последней секунды она надеялась увидеть знакомый черный автомобиль и может быть даже брата Шюкрю, который по-отечески улыбнется и заверит Дефне, что всё будет хорошо. «Он ушел. Пусто… Это конец.» Она стояла — бледная, неподвижная, облитая солнцем одинокая фигура, выражающая неприкрытую скорбь — Дефне! Сначала широко распахнулись ее глаза в немом вопросе, потом она медленно повернулась, а через секунду уже бежала. Омер стоял в конце сада, как раз там, где Дефне несколько месяцев назад высаживала свои цветы. Целую бесконечность она летела, бежала, неслась, а добежав, тут же врезалась в стену его мрачных черных глаз — она остановилась и бессильно опустила руки. Их тела и взгляды разделяли считанные сантиметры, но ей казалось, что они находятся уже в разных мирах. Омер долго смотрел на нее, напряженно изучая лицо покорно стоящей рядом девушки, как будто заново открывал для себя давно знакомые черты. А Дефне ждала, вздернув подбородок и ни на миг не отпуская глазами его взгляда. У нее больше не было сил бояться, ресурс почти исчерпан, еще одно мгновение, еще одно разочарование, еще одна слеза — и ей станет все равно. — Как ты могла? — вдруг спросил Омер глухим голосом и мышца под его левым глазом дернулась, как бывало с ним всегда в минуту напряжения. Дефне тяжело вздохнула и приготовилась говорить: — Они забрали моего брата и я вы… — Я знаю. Я слушал. Поняв о чем он, она растерянно замолчала, не зная что еще сказать: — Тогда… раз ты все знаешь… Она закусила губу и замолчала, упрямо сдерживая рвущийся всхлип. Омер все еще бесстрастно рассматривал ее, а потом произнес, роняя слова, как тяжелые камни: — Во всей этой дикой истории ты не учла одного — моего страха потерять тебя, Дефне. И вдруг его черные глаза проснулись и заполыхали гневом, болью и разочарованием, они метали молнии, от недавней бесстрастности не осталось и следа: — Как ты могла за весь этот год не понять что ты значишь для меня, а? Что я не могу без тебя жить, что даже существовать не могу! Твой смех, твоя болтовня, твоя красота, твои недостатки, вся ты — моя! Я не могу добровольно лишиться тебя, так же, как нормальный здоровый человек не может вдруг лишить себя жизни. Зачем ты так долго истязала себя? Почему ты настолько не верила в мою любовь, не доверяла? Почему не пришла ко мне с этим? Ведь именно ты, ты разрушила все мои стены, гордыню и принципы. Если речь о тебе — плевать мне на них! Дефне окаменела. Он подошел к ней вплотную, нависая, схватил за плечи и вперил в нее горящий какой-то тоскливой, невыносимо жаркой нежностью взгляд. — Ночью ты желала мне жить и быть счастливым. Но проблема в том, что без тебя это невозможно, Дефне. И она наконец-то очнулась — вцепилась в него, встав на цыпочки, обняла за шею, вжалась всем телом и никакая сила мира не смогла бы в этот момент ее оторвать. — Ты…ты… Сухие рыдания душили, рвали ее измотанную душу — Дефне всю трясло. — Тихо, тихо, успокойся… Ну что ты… любимая моя… Она долго не отпускала его, просто не могла расцепить кольцо своих рук вокруг его шеи. Его ладони гладили ее волосы, а теплые нежные губы прижались к горячо пульсирующей венке на рыжем виске. Омер так и внес ее в дом, намертво приклеенную к его телу, усадил на диван и с нежной силой все-таки разомкнул ее лихорадочные объятия. Он взял ее лицо в ладони и, медленно проведя большими пальцами по дугам ее бровей, по скулам, по губам, припал к ним нежным, долгим, свободным поцелуем. Мысли Дефне путались, у нее дрожали колени и кружилась голова, а от счастья снова хотелось плакать. Омер погрузил широкую теплую ладонь вглубь рыжих локонов, поддерживая ее затылок, от чего Дефне зажмурилась и потерлась щекой о его ладонь, как маленький рыжий котенок. А потом она снова подняла на него свои невыносимые ореховые глаза: — Прости меня… Он тяжело вздохнул: — Когда я прочел это жуткое письмо, моя душа разорвалась от боли… Как ты могла так жить, постоянно обрекая нас на ненужные страдания… Позволять невестке творить всё это, управлять тобой, мучить… Где всё это время была моя смелая Дефне? А она таяла, отогреваясь в его руках, глядя снизу вверх затуманенными глазами и водя пальчиком по чертам любимого лица, шептала: — Ее не было — она сходила с ума от страха ошибиться и потерять любимого… И немного отстранившись и серьезно посмотрев ему в глаза, она добавила: — Но я наказана... Ты был жесток, Омер — сегодня ночью я почти умерла. И вспомнив пропасть, в которую падала всего лишь несколько часов назад, она теснее прижалась к его груди. А он снова гладил ее спину, целовал ее руки, предвкушая их новую свободную жизнь, в которую больше никто не посмеет вломиться в своих грязных сапогах. Теперь его семья — это маленькая храбрая девочка Дефне. Дефне Омера. Как жаль, что ее не узнают родители… Он прикрыл глаза. — Прости за мой гнев, любимая… Но знаешь, я не жалею, — не сдержавшись, он хмыкнул и щеки Дефне затопил розовый жар. Она приложила ладони к огненным скулам и пробормотала: — Аййй, ты ужасный человек, Омер Ипликчи. Он засмеялся и снова склонился к ее нежным губам. И через минуту улыбка стекла с его лица, глаза зажглись черным огнем и, убрав медовый локон, он жарко прошептал прямо в маленькое изящное ухо: — Хочешь яблоко?