Судьба России. Призраки Революции
Для начала: великие произведения — они всегда вне времени. Они про вчера, сегодня и завтра. Так и в «Юноне и Авось» можно увидеть и критику самодержавия, и отсылки к 1917 году, и проблемы поздней советской эпохи, и уже российскую современность. Таким «вневременным» откровением выступает в опере пролог, наполненный символикой конца света, который в контексте гражданской лирики понимается как грядущая революция. Уже здесь нам открывается центральный мотив всего произведения — желание человека быть услышанным: И летят покойники и планеты по небу: «Кто-нибудь услышь меня, услыши мя, кто-нибудь!» Как закономерный итог глухоты Родины к своим сыновьям-пророкам, предрекается революционно-апокалиптический распад и крах династий. О, Родина, была ты близорука, Когда казнила лучших сыновей, себе готовя худшую из казней! Итак, Россия не только глуха, но и близорука, то есть не может предвидеть грядущих страшных событий, за что ее ждет расплата в виде рокового года. В тексте пролога таким годом назван «двенадцатый», по числу апостолов. Восемьсот двенадцатый год — год вторжения Наполеона и первой Отечественной войны. Однако «двенадцатый» созвучен и с «семнадцатым», которому куда больше подходят характеристики «безумствует распад» и «крах династий». Что же касается фразы «и летят покойники и планеты по небу», то ее можно расшифровать следующим образом: Планеты — это, в сущности, звезды. А звезды для мореплавателей, к которым относится главный герой — это ориентиры, указующие путь. В таком случае «покойники», летящие вместе с планетами — это некие знаковые фигуры, люди рано или трагически погибшие, но ставшие образцом для последующих поколений. Учитывая общий настрой пролога, предрекающий революционные события, можно предположить, что под покойниками, тщетно взывающими к Родине и ставшими нравственными ориентирами для потомков, подразумеваются декабристы. В этом ключе по-новому играет и упомянутый далее «двенадцатый год». Ведь, если помним, декабристы сами себя называли «детьми двенадцатого года». То есть 1812 год — это не год, когда должен произойти «крах династий», а год, который создал предпосылки для будущего восстания декабристов. А дальше, как известно, «декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию», а там уже и 17-й.Бюрократия. Родина не слышит
Тема глухой Родины проходит через все произведение красной нитью. Начиная с воззваний в самом прологе и далее по сюжету. Резанов представляет собой тип героя мечущегося, вечно ищущего. Для него немыслимо состояние покоя, поскольку в нем его начинают терзать внутренние демоны. Резанов нуждается в постоянном вдохновении и служении. Отправной точкой сюжета служит кончина жены Резанова, Анны. Потеряв одну женщину, Резанов немедленно обращается всей страстью своих помыслов к другой — к России. Однако здесь и начинаются сложности. Российская бюрократия представлена в виде увешанных орденами людей в одинаковых прищуренных масках, поющих хором и ходящих гуськом. В руках у них тросточки, по виду напоминающие обычные прогулочные трости начала XIX века, однако когда «маски» удаляются со сцены, держась друг за друга и стуча палочками, становится понятно, что они слепы. Главная маска, олицетворяющая графа Алексея Николаевича Румянцева, в своих куплетах выражает всю суть российской бюрократии: «Мудрый граф, Вы глядите вдаль, но мудрее нас государь…» «Милый граф, я желаю Вам поделить мечты пополам!» «Подождать — значит дело знать, в промедлении — благодать». «Чай не мокнете под дождем — подождем…» После серии увещеваний, поняв, что содействия не будет, Резанов предлагает взять на себя все материальное обеспечение экспедиции, снарядив корабли на свои деньги. Тогда разрешение ему милостиво даруется: «Государь избирает вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий». Тут же мимолетом оказывается, что у такого потерянного и неприкаянного Резанова, готового пуститься в любую авантюру, оказывается, остались только что осиротевшие дети, о которых обязуется позаботиться сам император. И о которых Резанов так ни разу и не вспомнит. Тема глухоты и безразличия власти снова всплывает ближе к концу поэмы, в одном из последних моноголов Резанова. У него их несколько; они соответствует прогрессированию его горячки и в целом носят очень экспрессивный, обличительный характер. Принесите карты открытий В дымке золота, как пыльца. И, облив самогоном, сожгите У надменных дверей дворца! Карты открытий «в дымке золота» — обещание богатств и благ, преподносились буквально на блюде, но государственная машина воротила от них нос, отказывалась содействовать. Для ее размеренного болотного существования всякие дерзкие прожекты — нарушение привычного хода вещей. Люди, подобные Резанову — дерзкие выскочки и нарушители спокойствия, которым требуется научиться ждать и «делить мечты пополам». Теперь, когда провал очевиден, а приближение смерти ощутимо, остается только сжечь, уничтожить все эти мечты и планы, а в контексте всего монолога — принести в жертву. По-русски, облив самогоном, поскольку иначе рукописи, как известно, не горят.Призрак свободы. Ни республики, ни короны
Свобода в «Юноне и Авось» — это именно призрак, бестелесный, неосязаемый. Мне сорок, но успокоенья нет — Всю жизнь бегу за призраком свободы... Сам Резанов, мечтая о свободе, с трудом представляет себе, как она должна выглядеть. Его мечты находят выражение в монологе «Душой я бешено устал», одном из самых мощных монологов, в котором Резанов фактически излагает вечную проблему всех молодых поколений: Российская империя — тюрьма, Но за границей тоже кутерьма. Родилось рано наше поколение, Чужда чужбина нам и скучен дом… Это в равной степени может относиться к любому периоду российской истории, от дореволюционных «сонных лет» до позднесоветской эпохи и даже современности. Россия — это тюрьма, причем для своего же народа. Душная, тоскливая, убивающая инициативы, подавляющая стремления. Но эмиграция не выход, потому что сознание мыслящего русского человека требует тесного контакта с Родиной, признания именно от Родины, а она не может его дать. Неспособность организоваться (вторично упоминается в песне моряков: «Нас адски мало… а самое страшное, что мы врозь») еще больше усиливает внутренний душевный разлад. В итоге вырисовывается трагедия целого поколения, причем каждого поколения в свой момент времени. Поиск свободы — попытка вырваться из тюрьмы. Но русский человек не может вырваться, оставив Россию позади. Тем более не может он вырваться один, потому что это будет равнозначно позорному бегству. Поэтому далее в одном из последних монологов Резанов не противопоставляет, а объединяет Россию и свободу: «прости меня, свобода и Россия…» В мечтах Резанова — привести к свободе целый народ. Это опять же отражено в монологе «Душой я бешено устал». Его неясные фантазии связаны с поиском нового, «свежего». Он не знает, как должен выглядеть его новый мир, но знает, чего там не должно быть — «ни республики, ни короны», «новый мир без деньги и петли». Новый мир, построенный на новых, чистых землях, где «как по золоту пишут иконы, будут лики людей светлы». Однако фантастичность и утопичность этих замыслов, перекликающаяся с самыми первыми классическими утопиями гуманистов XVI–XVII веков, быстро становится очевидна, ибо сталкивается с русским характером. К слову, особенности русского характера раскрываются в песне моряков: это, прежде всего, выносливость, внутренняя сила («от ударов о наши плечи гнется земная ось»), однако в той же мере — привычка поднимать «флягу, чтобы смелее жилось» и вечная вера в «Авось», которая «вернее расчета». Наложенная на русский характер мечта о свободе немедленно трансформируется в свое искаженное проявление — дикую вольность, вседозволенность, распад и отсутствие порядка. Описывая пьянство моряков, принявшее при его попустительстве ужасные масштабы, Резанов с горечью констатирует: «Прожекты мои о новых поселениях, мечты о просветлении душ человеческих в новых русских колониях серьезным испытаниям подверглись и вовсе разбились в прах…»Сексуализация религиозных переживаний. Дева как женщина
Характер своих больных отношений с Богоматерью Резанов излагает сам вполне откровенно: Увидел в Ней не Вседержительницу Деву, А женщину с вишневыми глазами. Хотелось защитить ее, спасти Мне не помог ни врач, ни богослов, Я посягнул на Божию любовь. Когда-то в юности Резанов увидел — или, как он сам говорит, «на нем остановился взгляд» — Казанскую икону Божьей Матери, которая произвела на него настолько неизгладимое впечатление, что заложила основу серьезного душевного расстройства, которое терзает его всю дальнейшую жизнь. Казанская икона Божьей Матери — чудотворная икона, одна из трех самых почитаемых русских икон. Строго говоря, это не одна конкретная икона, а сам иконографический образ, ставший чрезвычайно популярным и сохранившийся во множестве списков (копий), в то время как оригинальная икона была уничтожена, вероятно, в 1904 году. Не совсем понятно, какую именно икону видел Резанов — оригинальную Казанскую или соперничавшую с ней за первенство Московскую. Судя по сохранившимся описаниям Казанской иконы, от московского списка она отличалась, на взгляд специалиста — весьма значительно. О причинах такого глубокого потрясения судить сложно, поскольку в Московской иконе нет решительно ничего чувственного, в отличие от той же Владимирской. Тем не менее, последовавший эффект от просмотра иконы Резанов именует не иначе как «бредом»: Меня по свету гонит страшный бред, Душой я болен с отроческих лет, Когда на мне остановился взгляд Казанской Божьей Матери! Причем мотив «бреда» упоминается еще как минимум трижды. Сам Резанов сознает перверсивность, ненормальность своих переживаний. Вишневые глаза становятся его своеобразным фетишем: Знал многих женщин. Схоронил жену. Но всюду чуял тайный взгляд вишневый… Сложно сказать, что здесь первично, а что вторично — нормальное ли сексуальное влечение к женщинам определенного типажа каким-то образом перенеслось на Богоматерь, или изначально больная сексуализация священного образа теперь переносится на встречаемых Резановым женщин — но факт в том, что у Резанова все перемешалось. Деву он воспринимает как Женщину, желает ее как женщину. В девственной Кончите с глазами, как «карие вишни», он видит Богоматерь и желает ее. Непосредственно перед тем, как забраться в спальню пятнадцатилетней (в первоначальной версии) Кончиты и лишить ее невинности, Резанов вновь вспоминает про свой «давний бред» и фактически объясняет природу своих влечений: «и снова надо мной все тот же взгляд лиловый, неземной».Докричаться. Не до царя, так до Бога
Рассматривая переживания Резанова, связанные с Богородицей, нельзя забывать и о том, что в опере явственно и постоянно, хоть и не «во плоти» присутствует Бог. Господь — еще одна из ключевых фигур, наряду с Россией, до которой Резанов пытается достучаться. С этого открывается пролог: «Господи, услыши мя!», к Господу (а не к Деве) обращается с раскаянием Резанов после ночи с Кончитой, наконец, две мощнейшие хоровые молитвы: «Господи, возвах к тебе» и «Воздайте Господу». Во всех случаях по сути своей — это крик. Безнадежный и исполненный отчаяния. Бог — в отличие от Матери, которая охотно является к Резанову и говорит с ним — никак себя не проявляет. Что приводит к невероятному по экспрессии предсмертному монологу Резанова: Я удивляюсь, Господи, Тебе, Поистине — кто может, тот не хочет, Тебе милы, кто добродетель корчит, А я не умещаюсь в их толпе. Как небо на мои дела плевало, Так я плюю на милости небес! К слову, эта часть монолога считается авторским переводом одного из сонетов Микеланджело, хотя перевод настолько авторский, что сходство с оригиналом весьма отдаленное. Во-первых, Микеланджело жалуется на несправедливость, а не обвиняет, а во-вторых, обращается он не к тому «синьору», который Господь, а всего лишь к папе Юлию II, с которым поругался. Резанов же, начиная с резких обвинений Бога в безразличии, заканчивает столько же резко самоуничижительным: Я пуст! Я нищая падаль! Себя я утратил… Создатель! Создатель! Создатель! Свою глобальную жизненную неудачу («не одолел я целого пути») Резанов связывает с изначальной неполноценностью человека: «Не мы повинны в том, что половинны», ведь «половинными» людей создал именно Бог. Ответ вновь приходит не от Бога, а от Богородицы, которая является Резанову и открывает ему «вечный и сладкий Божий свет». Это успокаивает его, через Богородицу Резанов примиряется и с Богом, хотя и признается, что «вновь не понимает» и называет себя «погибшим замыслом». Таким образом, «Юнона и Авось» — это многогранное, наполненное сложным символизмом философское и психологическое произведение, в котором затрагивается целый спектр глубинно-русских вечных проблем, от банальных и лежащих на поверхности — пьянства и бюрократии, до тонких и неуловимых отношений человека с божественным.