Кандалы

Очередной тусклый день в здании больницы. Вновь размеренный писк аппаратов; удушливые запахи лекарств, перемешивающиеся со спиртом и хлоркой, которой "старательно" заливают полы и стены. Эти же знакомые хлопки дверей и бурчание, а иногда и крики отрывистых голосов; эти же приевшиеся ощущения каменной неподвижности несмотря на то, что мир вокруг ни на секунду не останавливает свой бег. Эта же тёмная клетка. Её прутья давно сомкнулись вокруг, потолок упал, а ключ от массивного замка, висящего на двери, давно выброшен. И не то, что выброшен - раздавлен под гидравлическим прессом несколько раз и затем сожжён, а зола рассеяна по ветру. Воздух из камеры постепенно исчезает, потолок опускается ещё ниже, прутья, согнувшись вовнутрь, со всей силы сдавливают рёбра так, что треск грудной клетки становится почти осязаемым. Острые концы костей впиваются в плоть, в лёгкие, даже в сердце, они разрывают кровеносные сосуды с тягучей и невыносимой болью, а ведь нужно ещё и дышать. Насыщать лёгкие кислородом, игнорируя тот факт, что этих лёгких уже и нет вовсе, ведь внутри находится сплошное мессиво из ошмётков органов, приправленных соусом в виде заливающей полости тела крови. И самое отвратительное в том, что сознание не отключается. Я ощущаю пластик аппарата искусственного дыхания, приставленный к моему рту. Ощущаю тяжесть собственной головы, откинутой на до жути твёрдую и неудобную подушку, чувствую простыни и больничную одежду, которая прилегает к моему телу, и даже тепло солнечной полосы, появившейся из-за сломанных жалюзи, оставило свой отпечаток на левой руке. Мои уши улавливают неслышимое для обычных людей гудение техники, хлопки дверей и пение птиц за окном даже несмотря на то, что оно закрыто. На секунду дверь в мою палату открылась и я услышал даже то, как санитарка раздражённо шипит на топчущихся по вымытому полу посетителей, хотя это происходит в другом коридоре больницы, затем звуки вновь привычно заглушились. Прозвучала серия неторопливых шагов, и по их отпечатку я понял, что это мой лечащий врач, хотя в данном случае скорее подошло бы слово "наблюдатель". Никто из присутствующих в этой больнице - как, впрочем, никто из людей на планете в целом - не мог ничем мне помочь, и я это прекрасно знал. Но знать и принимать - две совершенно разные вещи. - Показатели стандартные, пульс.. немного низковат. - раздался бормочущий голос, который даже при этом не растерял своей резкости. В моей голове опять поселилась та чугунная тяжесть, которая не давала мне покоя большую часть времени. Она то противно зудела в какой-то отдельной части мозга, что было самым безобидным вариантом, но чаще распространялась по всему черепу и то давила на него изнутри, то снаружи. В этот раз она настолько сильно навалилась на меня, что казалось вот-вот и голова разлетится на кусочки. Височные доли отлетят в разные стороны, затылочную часть черепа вдавит в мозг, а лобную и теменную часть разнесёт на мелкие осколки, большинство из которых вопьются в самую глубь между извилинами и затем некая сила медленно, словно играючи будет проворачивать них, проталкивая всё глубже, глубже, глубже... - Ты здесь уже третий год, Алан. Честно говоря, я не думаю, что есть ещё смысл удерживать тебя. - неожиданно прозвучавшие слова резко выдернули меня из мечущегося состояния. Мой разум, как только понял смысл произнесённых слов, завопил. Естественная реакция на то, что тебя хотят лишить жизни, и хотя порой я думаю, что лучше бы уже отойти в мир иной, инстинкты говорят иначе. Я чувствую, как покрываюсь удушливой плёнкой мурашек, которые являются знакомыми предвестниками моей лихорадки. В данный момент хочется действительно отключиться, но вот уж казус, я как бы уже без сознания. Постепенно прибывает чувство неземной лёгкости, словно на тело перестала действовать сила гравитации, а затем прутья начинают содрогаться из-за поглощающей тьмы. Боль. Отчаяние. Безысходность. Все ощущения тёмные, с разными оттенками красного и фиолетового, порою ядовито-зелёного, но все истекают из одного и того же: паралича. Они душат, они заставляют тонуть, умирать под обвалом, сгорать в жерле вулкана. А теперь представьте, что вы раз за разом воскрешаетесь и всё начинается по новой, и длится это не минуты, а месяцы. Годы. Этому нет конца, из клетки нет выхода, в туннеле не виден свет. Лишь всепожирающая тьма и стервятники самых ужасных чувств, что олицетворяют человеческое естество. Положение усугубляют сами врачи. Думая, что я лишь очередной коматозник, они собираются небольшими группами в моей палате и принимаются обсуждать насущные вопросы, связанные с их деятельностью. Согласитесь, когда вас внутренне раздирает на куски, а тут приходят две медсестры и начинают обсуждать, как пришлось повозиться с гноем внутри желудка, то образ создаётся не самый приятный. И это я уже молчу о том, как обсуждают грязевые пробки внутри ушей и засевшего в кишках двухметрового бычьего цепня, который насмерть присосался к ткани органа и пришлось вырезать целый участок. Сразу в глазах возникает алая пелена, в ноздри ударяет удушливый едкий запах крови, перемешавшийся с желчью и гноем, на языке ощущается металлический привкус, который заменяется чем-то до жути тошнотворным. Мне не хочется знать, чем именно. За время столь удручающих размышлений врач, оказывается, успел уйти, хлопнув дверью. Остался лишь стук сердца в ушах, заглушающий все остальные звуки, знакомая боль в висках и... чувство беспомощности, вечный мой спутник. Постепенно я привыкаю к этой духоте и звуки окружающего мира возвращаются. Я всё ещё жив, вот только надолго ли? И можно ли вообще называть это жизнью?