Актерское мастерство

Актерское мастерство. Игра. Притворство. Или ещё проще – Ложь. Ложь – удел искусственности. Искусственность – удел кукол. Она была куклой, у неё были свои куклы. Но она была неправильной куклой. Живой, что ли? Прошло немного – немало лет с того дня, как Фру Хельмер закрыла двери дома. Нора закрыла не просто двери своего дома, она закрыла двери своей прошлой жизни. Первые дни были странными. Это схоже с тем чувством, когда ты хочешь что–то написать: в голове тысячи мыслей, перед тобой чистый лист и ты боишься все испортить. Но как только ты ставить первую точку на девственно– белом листе – рассказ льется из тебя, ты не можешь остановиться и пишешь– пишешь– пишешь. Нора не раз хотела все бросить и вернуться домой к детям, к Торвальду, чувства к которому ещё не остыли («как и боль.» – добавляла обычно в мыслях женщина). Ведь не просто за раз обрезать все нити, которые крепли годами. Сейчас для главной героини эти нити казались цепями. Металлическими. Прочными. Цепями. Ещё сложнее перестать думать о детях. Поддерживая контакт с Фру Линне и Крогстадом (который оказался не плохим человеком. Или это Кристина так изменила его?), Фру Хельмер узнавала о детях, об их самочувствии, но больше всего её интересовало мнение детей касательно решения мамы. Об этом Кристина не могла узнать, зато узнала Анна– Мария, оборвать связь с которой не было желания. Няня в своих письмах поведала, что Ивар и Боб скучают за мамой, хотят, чтобы она была рядом, но принимают её выбор и надеются, что она вернется в скором времени («порой дети понимают больше, чем взрослые» добавила Анна– Мария в своем письме); маленькая Эмми ещё не понимала, почему такой теплой мамы нету рядом, а поэтому часто плакала. Читая эти письма в поезде, Нора хотела выйти на ближайшей станции и вернуться к детям. Но нельзя. Нельзя вечно быть куклой в руках бывшего мужа. Вернуться к нему значило поставить его выше всех своих принципов, принять свою судьбу куклы. Зачем тогда было делать весь этот путь? Испания в послереволюционный период была странной. Она медленно вставала с колен, на которые сама же себя и поставила. Регент при новом короле буквально спасла страну. Активно развивая туризм, она провела в бюджет ещё одну ниточку денег. Ведь сувениры, экскурсии и прочая мелочь приносят немалый доход, особенно когда знаешь, кому поручить это дело. Проблемы с языком исчезли в первый год проживания в стране, где популярным развлечением была коррида. Это была первая значимая ступень в поисках себя. Поиски себя в Испании оказали почти– неудачными для Фру Хельмер. За два года проживания в этой стране женщина сменила множество профессий, но все они были не теми (даже высокооплачеваемая профессия экскурсионного сопровождающего не манила к себе). Нора окончила курсы семейной психологии («хоть в этом я должна хорошо разбираться»), но так и не проработала по специальности и недели (слушать о проблемах богатых аристократов, – когда в душе дыра, – оказалось сложнее). Параллельно с этим, общение с Фру Линне окончилось ещё год назад на письме об известии о смерти доктора Ранка, на похороны которого не было возможности приехать (письмо с датой смерти пришло слишком поздно). Это известие подкосило Нору (в какой– то момент она сама нуждалась в хорошем психологе). Но сдаваться нельзя. Призвание всей жизни («точнее то, в чем я действительно хороша») нашло её совершенно случайно. Просто какой– то случайный знакомый в парке, которому она изложила душу («держать всё это в себе выше моих сил»), предложил попробовать себя в театральном искусстве («ты же так долго была куклой в чужих руках. Попробуй теперь быть куклой, только на сцене. Там ты ни от кого не будешь зависеть» добавил незнакомец). Работа в театре оказалась очень интересной. Игра на сцене воодушевляла и приносила радость душе. И главное не нужно было лгать. Это была актерская игра, а не Ложь. И все это понимали. От этого на душе было уютно, что ли. А главное, в родную Норвегию больше не тянуло. За месяц работы в театре Нора ни разу не вспоминала о муже («бывшем муже» как раньше она себя поправляла). Каждое выступление было вызовом. Даже второстепенную роль нужно было не сыграть. Её нужно было прожить. Пропустить сквозь себя все эмоции героя, понять его жизнь. Для этого за сутки перед выступлением Нора закрывалась у себя в доме и репетировала все время, копалась в жизни героя, словно в пазлах, ища тот или иной кусочек. Собрав своего героя по фрагментам, Нора играла его на отлично. Но главным было не спать. Крепкий чай, по минимуму еды и постоянные репетиции – все что ей было нужно. Эта тенденция выработалась перед вторым или третьим выступлением, когда от волнения женщина не могла уснуть всю ночь. Изнеможенный организм выдавал те чувства, которые в бодром состоянии были не доступны никому. Более того, женщина сильно сблизилась с художником по декорациям на имя Фидель («это не влюбленность» убеждала себя женщина). Они не рассказывали о себе, предпочитая узнавать друг друга в процессе разговора. Они не знали друг друга, но понимали. Она не знала, как он поступает в тех или иных ситуациях, она не судила его по каким– то поступкам (которые слухами долетали до её ушей). Она судила его лишь по том, как он общался с ней. По жестам, мимике, взглядам и тональности голоса. Порой, это говорило больше чем что– либо. Взмахи руками во время бурного обсуждения пьесы, или короткий взгляд во время выступления – все это значило для них намного больше. Самым приятным оказалось лежать под раскидистым деревом в парке и смотреть на звезды. Они не понимали ничего в созвездиях. Они видели лишь темно– синее небо с россыпью маленьких брильянтов. Но справочник по астрономии и теплый плед помогали им немного разбираться в маленьких крапинках, создавая из непонятных белых точек самые разные созвездия. Им нравилось читать о звездах вслух друг другу, спорить о нахождении того или иного созвездия («как ты можешь перепутать созвездие Ориона с созвездием Тельца? Орион же ниже Тельца»). Эти споры, сопровождаемые смехом и шутками, были незаменимы («да, это влюбленность»). Да, они уже давно не подростки и им не по 20 лет. Но ведь никому не навредит, если двое взрослых людей на время станут молодыми влюбленными людьми? А дальше было письмо. Письмо от Анны– Марии. Рассказ о плохом самочувствии и неутешительном диагнозе. Рассказ о том, что дети не понимают, почему добрая няня не может с ними много играть, почему папа кричит на них и почему мисс Кристина так часто забирает их к себе на ночевку. Фру Линне не могла постоянно помогать Анне– Марии, у неё были свои дети, за которыми нужен глаз да глаз. А ещё рассказ о повзрослевшей Эмми, которая все чаще задает вопросы о маме («я помню только то, что мама теплая и от неё приятно пахнет»). А в низуписьма была просьба. Просьба приехать попрощаться. Не раздумывая, женщина купила билет на ближайший рейс домой. Нельзя было терять ни минуты. Нельзя было опоздать. Нельзя было не попрощаться. Нельзя так просто отпустить ту, что воспитала тебя и твоих детей. Нельзя– нельзя– нельзя. А ещё было страшно. Страшно приехать домой. Страшно увидеть могилу Ранка. Страшно увидеть бывшего мужа и разочароваться ещё больше. Страшно, что он не отдаст детей (если бы только Фидель мог тоже поехать). Ехать было долго, с пересадками. В среднем, женщина была дома почти через месяц. В день, когда она зашла в дом к Фру Линне, умерла Анна– Мария. Кристина рассказала, что няня пыталась победить болезнь, не сдавалась до последнего, желая увидеть Фру Хельмер. Но туберкулез оказался сильнее. – Похороны должны быть завтра. – Позволишь заночевать у вас? Не хочу возвращаться в тот дом. – Думаю, Крогстад не будет против, – немного подумав ответила Фру Линне, – Кстати, Нора, ты не думала, что будешь делать с детьми? Им нужна мать. Они очень соскучились. – Я не вернусь к Торвальду – это мое окончательное решение. Я заберу детей с собой, думаю, теплое море им будет по душе. День похорон был дождливым. Можно описать банально, будто само небо плакало за Анной– Марией. И да, так и было. Людей было не особо много: церковный служитель, оркестр(1), дети и Торвальд, Кристина и Крогстад и ещё не много людей, с которыми общалась Анна– Мария. Все были в ярких одеяниях(2) , как и полагалось на похоронах. Только Нора была вся в черном (кто знает, может это материк так повлиял на неё?). Этим женщина выделялась из всей толпы. Особенно сильно она выделялась для одного человека. Для того, кто не ожидал её здесь увидеть. Для того, кто пытался изменится первый месяц после расставания. Для Торвальда. Увидев бывшую жену, мужчина впал в ступор («она приехала и не предупредила его?). А ещё мужчине стало страшно. В этой женщине не было его Норы. Оболочка та же, но внутри совсем другая. Взгляд, осанка, мимика – все в ней было чужим, не тем, к чему он привык и от чего отвыкал. Но он видел, что она пытается держать серьезное лицо, как принято, старается не плакать. Видел слезинку, что одиноко скатилась по щеке. И это давало надежду, что его Нора вернется к нему. Когда все разошлись, а детей забрала Кристина («сегодня мама должна приехать, пойдем подготовимся к её приезду? А вашему папе пока нужно поговорить с той мисс»), Торвальд решился подойти к бывшей жене, что стояла и смотрела на место, где захоронена Анна– Мария. – Знаешь, она заменила мне маму. А сейчас её уже нет. Но я не верю в это, мне кажется, что я сейчас приду домой, а она там играет с Эмми, – внезапно заговорила Нора, все так же стоя спиной к собеседнику. – Мне тоже не верится, что она умерла. Она так любила детей, порой мне казалось, что она любит их больше чем я. – Тебе не казалось, – тихо ответила женщина, – Я бы хотела увидеть могилу Ранка, не проводишь меня? – Конечно,– тихо отозвался бывший муж. Дорога к могиле Ранка заняла не больше пяти минут, но для обоих это казалось вечностью. Тишина угнетала, в голове рой мыслей и столько слов, что нужно сказать («нужно сказать ему, раз и навсегда.»). Вскоре среди небольшого количества однотипных гранитных памятников (3) , возле которых не было цветов («кажется, эти могилы давно не навещали»), показался один, возле которого лежали свежие пионы. – Кристина утром приходила, вот и положила эти цветы, – пояснил Торвальд, видя как задержался взгляд жены на нежно– розовых цветах. Ответом была тишина и легкий кивок, как свидетельство, что слова услышаны. А перед глазами женщины вихрем неслись самые разные моменты жизни, связанные с таким близким другом семьи. Вот Ранк со смешинками в глазах пытается объяснить непонимающему маленькому Ивару, почему у мамы такой большой живот. Вот доктор Ранк («дети, обращайтесь ко мне просто Ранк, я же ваш друг. А не просто доктор») пытается дать маленькому Бобу горькие лекарства, которые так необходимы при простой простуде. А здесь Ранк, протягивая цветы, поздравляет с Днем Рождения Нору. Как фотоснимки, которые были такой дорогой роскошью («помню, я тогда еле уговорила Торвальда сделать снимок нашей семьи.»), воспоминания пролетали перед глазами. Последним снимком– воспоминанием было признание Ранка в любви к Норе. Тогда доктор, которого что– то гложет, немного нервно признался женщине в любви. Тогда она не восприняла это в серьез, но пообещала относиться к нему как и раньше («прости, но ты друг нашей семьи, мой друг, но не более»). Ранк– Ранк– Ранк. Как много воспоминаний, но как мало общения. – Я тебе говорила, что Ранк признался мне в любви? – о последнем женщина решила все же поделиться с мужем. – Впервые слышу, когда это произошло? – невольно, Торвальд начал подозревать жену в измене. – Это было перед его отъездом. Он признался, что любит меня и уже давно. Я же подумала, что это шутка. А он был серьезен, – тихо поделилась Фру Хельмер. – А знаешь, мы ведь ничего о нем не знали. Вот, например, ты знала его любимый напиток? Или книгу? Я даже не знал дату его рождения. Кажется, мы были плохими друзьями, – горько усмехнувшись, подытожил глава семейства Хельмер. – Ранк, – обращаясь к давно умершему другу («я уверена, он услышит меня»), начала говорить Нора, – Ты был для нас одним из самых близких людей. Ты знал о нас буквально все. Ты был для нас хорошим другом. Прости, что мы не стали для тебя хорошими друзьями. Но я точно уверена, ты не жалел о таких друзьях. Может, хотел, что бы мы изменились, но не жалел. Я помню твои глаза во время общения с детьми. Они горели так, будто это твои дети. Ты любил нашу семью. А мы любили тебя. И, видишь, мы изменились. Не знаю, в какую сторону, но изменились, это факт. Когда то, сидя за чашкой чая, ты сказал мне, что я обязательно должна найти себя. И я нашла, представляешь? Нашла, я нашла призвание всей моей жизни, Ранк. Спасибо тебе. И еще раз прости, – свой монолог женщина заканчивала уже с ручейками слез на лице. – Знаешь, Нора, а ты изменилась. Ты стала совсем другим человеком, – вдруг заговорил Торвальд на обратной дороге, – Это ведь не из– за отъезда? Вернее, не только из– за него. Расскажи, что с тобой произошло? – Ты прав, не только отъезд повлиял на меня. Я нашла свое призвание – я играю в театре. Знаешь, я раньше много лгала. Лгала себе о своих чувствах к тебе, лгала другим. Это было непроизвольно, по привычке, но это была Ложь. Вернее, я искренне любила тебя, но… Где– то в чувствах тоже была ложь. Только я не знаю с чьей стороны. Актерское мастерство – это тоже в какой– то мере Ложь, но это другая ложь. Игра на сцене приносит удовольствие. – Я понял тебя, Нора. Как ты теперь относишься ко мне? В твоем сердце есть ещё место для меня? – с надеждой в голосе спросил муж. В ответ на это Нора засунула руку в карман и что– то достала, сжимая вещь в кулаке. Неприятная догадка кольнула сознание. – Как я к тебе отношусь? Теперь я отношусь к тебе как к совершенно постороннему человеку, в какие– то моменты я хотела вернуться, безумно хотела. Но нельзя было, я не хотела опять ставить тебя выше себя. Я хотела найти себя, почувствовать жизнь. Солнечная Испания помогла мне в этом. Ты знаешь какие там звездные ночи? – немного отвлеклась от темы разговора Нора, с маленькими звездочками в глазах рассказывая об Испании, – А ещё там люди, совсем другие люди по характеру. – Знаешь, – после короткой паузы продолжила Нора, – Я не хочу возвращаться сюда. Поэтому, прости, Торвальд, но я не хочу что бы наши судьбы опять пересекались. Забери его, прошу, – протягивая золотое колечко в руке, сказала теперь уже Фрёкен(4) Хельмер. Золотое кольцо было последней удерживающей нитью. Последней ступенькой к счастью. Это был последний шаг к тому, чтобы окончательно покончить со старыми страницами своей жизненной книги. В момент, когда Торвальд взял кольцо, старая жизнь, подобно листам бумаги, сгорела. Горела зеленым листком, медленно тлея, желтея а в конце рассыпалась на пепел. Теперь можно начать новую жизнь. Ведь цепи с треском пали. Разорванные цепи канули в прошлую жизнь.