Худший друг для принцессы

      Меня так бешено кроет тобой. В моих лёгких — ты. В моём сердце — ты. В моих слезах — ты. Я чувствую как тону в тебе и мне безумно хочется глотнуть свежего воздуха, но мой воздух — это ты. Внутри меня больше нет места другим людям, другим мыслям. Всю меня заполняешь ты, Яков.       Нам вместе не будет покоя. Лишь потому, что мне суждено быть с другим и этого не изменить. Но если бы мы только могли стать теми, кем яростно желали быть, ты думаешь, мы стали бы счастливыми? Ты же и сам понимаешь, что тебе всегда быть тем, кем ты являешься. Лучший следователь Петербурга, от которого не скрыться и не спрятаться. Неужели, ты не понимаешь, что смёл бы меня с пути? Рано или поздно смёл бы. Уничтожил, стёр ластиком. Ты всё же слишком наивен, если веришь во всепрощающую любовь.       Я знаю, дальше не стоит это всё продолжать. Поверь мне, я знала правила игры, да и ты принял их. И ты, и я глотали свежий воздух, постепенно меняя его на запахи парфюма. И твой шарф, который пахнет мной даже после моего ухода, на шее всего лишь доказывает это. Ну, а что дальше? Дальше мы привыкаем к духам и перестаём отделять их от кислорода. И это происходит всегда, даже если запах резок и приятен. Но ты продолжаешь дышать им уже по привычке. Но кто хочет быть привычкой? Я. Я всё равно хотела бы стать твоей привычкой. Той привычкой, от которой не жди ничего хорошего, но которую нельзя оставлять.       Но я на краю, нервы сдают, я так боюсь, что разобьюсь. Была на краю обрыва, который оканчивался тобой. Стояла перед выбором — прыгнуть и разбиться о тебя, стать единым целым. Или уйти и сделать твою и свою участь легче. Но ты и сам знаешь, что всегда тянет прыгнуть. — Яков Петрович, а я Вас люблю, — слегка прищуриться, притвориться, что это всего лишь игра. — А мне Вы запретили, душа моя, — ты покачиваешь головой и улыбаешься, играя даже лучше меня. — Что же мне теперь делать? — надуть губы, чтобы ты понял, что я не шучу. — Жить, душа моя! — глупенький, это единственное, что я не могу. — Поцелуйте меня! — А как же Ваш суженый? — когда мы только встретились, ты не позволял себе так паясничать. — Он подождёт, — надеюсь, что подождёт, пока я немного подышу тобой.       За мною зима, ты птицей на юг, а я остаюсь. — Уезжаю, знаете ли. — Надолго? — Не знаю, обещали не больше месяца. — Но Вы же лучший следователь, справьтесь за неделю. — Душа моя, ради Вас я справился бы и за час. — Тогда время пошло, Яков Петрович. Ты оставил мимолётный поцелуй на моей бледной щеке и он загорелся так ярко, будто камин, который разожгли с первым холодом. Именно этот поцелуй грел меня, когда ты снова оставлял меня. И с каждым днём он грел всё больше. А я сгорала вместе с ним. Медленно, будто последняя головешка в костре, рассыпаясь пеплом на страницы твоих писем. И каждая разлука была новым костром, сжигающим и тебя, и меня изнутри. Только я горела, чтобы светить тебе. А ты горел, чтобы светить вокруг.       Нет, я правда тебя отпускаю. — Яков Петрович, только не влюбитесь в меня, ведь я уже невеста, — изумление в твоих глазах стоило этой маленькой лжи. Удивительно, что мы так ни разу не назвали мой приговор своим именем. Играли друг с другом, со словами, с чувствами. Играли, зная, что будет в конце, но пытаясь уйти от этого. Милый мой, я должна была сделать это ещё раньше, но не могла. Я думала, что ты сильнее меня и осмелишься бороться. Но бороться должна была я и только я. И отпустить тебя, прогнать, выжечь из сердца. В конце концов, выгнав тебя, я ушла бы легче, быстрее и безболезненнее. — Вы должны уйти, — мой голос дрожал так впервые за всю жизнь. — Почему, душа моя? — ты всё ждал, когда я скажу сама. Но я не могла сказать. Если скажешь — всё станет правдой. — Я Вас не люблю, — ложь настолько явная, что даже незаметная, но биться за неё я была готова. — И что же? — твой шёпот над ухом всегда вызывал приступ истерики, но в тот раз пришлось сдержать себя. — Уходите, — было бы лучше, если бы ты ушёл. Послушал отчаянный крик любящего сердца и отказался от всей будущей боли.       Отчаянно понимаю, так дальше нельзя. — Яков Петрович, скажите мне, как друг, неужели, я настолько красива, чтобы танцевать всю ночь напролёт с разными партнёрами? — этому разговору место в твоём кабинете, пропахшем куревом, чернилами и парфюмом. — Позвольте уточнить, «как друг» это прежде всего честно или лестно? — однако мы танцуем среди таких же весёлых пар. — Честно. — Вы красивы настолько, чтобы танцевать всю ночь напролёт только с одним, но ловить взгляды всех, — так тихо, еле слышно, совсем в твоей манере. Невозможно было не полюбить. — Почему же тогда я танцую лишь с Вами? — Почему же я не могу быть тем одним? Потому что ты один для меня. И только лишь тебя не должно быть на этом месте. Только тебя мне жаль после всего, что произошло. Одному тебе не позволено было оставаться со мной.       Без тебя не могу, как не хотела я. Твои пальцы держали трость с такой силой, что костяшки, и без того белые, становились белее моей сорочки. Твой взгляд, вперившийся в меня, прожигал насквозь и вынуждал прятаться за виноватой улыбкой. — Почему не послали за мной? — ты так угрожающе красив во всей своей беспомощности и озабоченности. — Барыня не приказали. — Вон! — холодно-спокойный, сгорающий от злости и нежности, ты держал мою руку, словно отнимая всю боль, — Если это случится снова, я должен узнать первым, — чеканишь каждое слово, уверенный в том, что тебя не ослушаются. — Конечно, — слабая улыбка, скрывающая боль. Но мне не было больно. Больно было тебе.       Остановится звук любви безжалостно. Остановится вместе с двумя сердцами. В один момент, будто мы связаны. Без слёз и слов разочарования. Лишь с самым тяжёлым вздохом, на который только способен больной голос.       И закончим игру давай пожалуйста. Ты давно знал, что я не играю. И сам давно прекратил бесполезный блеф. Оставалась лишь игра слов в письмах, которые ты присылал мне. Письмах, на которые невозможно было отвечать. Письмах, которые стёрлись от частых прикосновений ледяных влажных ладоней.       Мы затянули туго друг друга вопреки. — Вы могли бы стать моей женой, душа моя? — А разве я не стала ей уже? — Конечно стали, но бумаги… — Яков Петрович, снова Вы про свои бумажки.       Не уходи, прошу, я тебя держу! — Позовите Якова Петровича! Ты был так далеко. Не успел бы никогда. Но я обещала и знала, что больше не увижу тебя. Никогда. Всё, что оставалось — писать письмо, не имеющее никакого смысла, как и мы с тобой.       Я прошу не сбейся с пути. Оставь свой поиск, милый мой. Всё идёт своим чередом, ты не должен вмешиваться. Прошу тебя, просто живи счастливо. И потом мы встретимся. Я обещаю.       Лети, летай над уровнем неба.