Краткое руководство: Как быть менеджером клуба

***

      К моменту, когда в зал вернулись тренера, хрупкий баланс моего душевного состояния был полностью восстановлен, а участники волейбольного клуба, стыдливо пряча глазки, шустро собрали книжицы в пакет и торжественно вручив мне... попросили отнести это в мужскую раздевалку. Добровольно расставаться с халявной порнографией не пожелал никто и после тренировки особо заядлые чтецы планировали забрать себе по томику в коллекцию. Прекрасно понимая, что отнимать у них мангу уже бесполезно (всё, что можно и нельзя увидеть, они уже увидели и обсудили, пока я истерила в раздевалке), я покорно отнесла непотребщину туда, куда просили, и, запихнув её в дальний ничейный шкафчик, с чувством выполненного долга вернулась в тренировочный зал переворачивать циферки.       Мальчишки, отыграв ещё один сет, вновь расселись на и вокруг лавочки, обсуждая исключительно волейбол, удачные приёмы и радостно и не очень подкалывали друг друга. Знакомство и объединение членов клуба прошло как-то очень незаметно и безболезненно. Все общались так, словно сто лет друг друга знали. Иваидзуми время от времени с обеспокоенным лицом ощупывал свой затылок и косился на Оикаву, который старательно делал вид, что хмурых взглядов друга не замечает и вообще тут не при чём. Ханамаки радостно подначивал кудрявого уйти из волейбола и идти играть в вышибалы, что Оикава, в свою очередь, уже игнорировать не мог и начинал огрызаться. Иссей с неизменно благодушным видом наблюдал за словесной схваткой двух балбесов, не мешая им.       Я, стоя в сторонке, загибала пальцы, считая, сколько в среднем человек пострадало за эту тренировку от убийственных подач Оикавы Тоору. На его счету за сегодня было два расквашенных носа, три пострадавших затылка (включая мой) и один уникум, умудрившийся получить мячом в живот, который потом, вися на моём хрупком плече, двадцать минут ныл о том, что он чувствует, как его внутренности намотало на позвоночник. Я не облегчила участь умирающего, рассказав ему, что могло пойти не так с его внутренностями после удара и едва не довела беднягу до обморока. Зато из медицинского кабинета он вернулся такой счастливый, что не все сразу поняли, что этот тот же парень, что совсем недавно просил, чтобы его похоронили под сакурой.       Выходит, что пострадало что-то около шести человек, но выжили все. По моему экспертному мнению, это добрый знак.       Но на этом тренировка не закончилась. Вновь вернувшиеся в зал тренера провели почти часовой инструктаж, разбирая игры и объясняя игрокам их ошибки, делая замечания и рассказывая кому и над чем стоит поработать. Оикава с умным видом неизменно влезал в пояснения тренеров, дополняя их, а то и нагло перебивая, чем не слабо потряс Мизогучи-сенсея, но в противовес ему был Ирихата-сенсей, который не только не затыкал чересчур активного игрока, но и поощрял его. И, судя по всему, он был очень доволен тем, насколько Оикава внимателен и смышлён. Судя по лицам других членов волейбольного клуба, Тоору многих удивил и отчасти, возможно, напугал. Его наблюдательность и память на детали в игре действительно сбивали с толку и вызывали невольное уважение.       Рассеяно слушая рассуждения об игре, я записывала в клубный журнал рекомендации для игроков. Перед началом разбора полётов, Мизогучи-сенсей сообщил мне, что это тоже входит в обязанности менеджера. Вести памятки для игроков, а то и вовсе помнить за них то, что им нужно, и напоминать об этом при случае и если кто-то пытается забыть.       По окончанию инструктажа тренера (с явным облегчением) сообщили, что на сегодня всё, но... поскольку клубная деятельность не заканчивается с окончанием тренировки, зал в распоряжении игроков, после чего быстренько свалили, напоследок напомнив мне о том, что следить за игроками и за залом теперь моя прямая обязанность. Третьегодки ушли почти сразу же вместе с тренерами, как оказалось, некоторые из них работали, некоторые предпочитали готовиться к поступлению вместо бесконечного просиживания в зале, а кое-кто вообще торопился по делам любовным. В зале остались несколько второгодок, отрабатывающих какой-то мудрёный пас, и мои первогодки, решившие сыграть два на два.       Я, дабы почувствовать себя полезной, решила убрать уже ненужное на поле мини-табло, а заодно, наконец, ознакомиться с подсобной комнатой, в которую за день мне так и не удалось заглянуть.       И лучше бы я туда не заглядывала.       Небольшое квадратное помещение, по стенам заставленное стеллажами с железными полками, было завалено всевозможным спортивным (и не только) хламом. Чего там только не было. Какие-то бумажки, флажки, сдутые мячи, рваная сетка, то там, то сям стояли картонные коробки, забитые, судя по всему, кирпичами (я попыталась одну поднять и подвинуть, и чуть не оставила на ней руки), сломанный насос (а может и нет), грязные полотенца, тарелки (откуда они тут вообще?!), опутанные паутиной швабра и ведро, и, конечно же, бонусы в виде той же паутины по углам и перекати поле из клоков пыли. Сквозь единственное находящееся почти под потолком невысокого помещения окошко кое-как сквозь слой пыли пробивались солнечные лучи. Судя по этому великолепию, сюда не заглядывали пару недель, что шли каникулы между триместрами. Судя по пыли, сюда не заглядывали вечность.       Я задумчиво упёрла руки в бока, ещё раз оглядывая предоставленное мне поле деятельности, и внезапно ощутила небывалый прилив бодрости и трудового энтузиазма. Подцепив ведро за ручку указательным пальцем, я вышла в зал и по стеночке направилась к одноклассникам.       — Ива-чан, могу я попросить тебя об услуге?       Иваидзуми, готовившийся в этот момент к блоку, замер, упуская момент прыжка. Ханамаки, воспользовавшись замешательством противника, с премерзкой улыбочкой, под недовольное шипение Оикавы, ставящего блок в полном одиночестве, провёл весьма удачную атаку. Мяч пролетел мимо Иваидзуми в опасной близости от лица, но тот всё равно не оправился от шокового состояния.       — Кита-чан, не смей отвлекать моего аса! — возмутился Оикава, недовольно наблюдая, как Ханамаки даёт пять невозмутимому Иссею.       — Менеджер-тян, преогромная тебе моя благодарность, — ухмыльнулся Ханамаки, изображая шутливый исконно русский благодарственный земной поклон, — вот как должен работать настоящий менеджер! Помогать своим игрокам в любой ситуации!       — Ой, Маки-чан, заткнись, а? Она и наш менеджер тоже, — не оценил Оикава, тыкая пальцем в плечо застывшего Иваидзуми, который медленно, но верно розовел, не отрывая от меня ошарашенного взгляда, — и более того, мы всё равно ведём!       — А чем ты тогда недоволен, а? А? — не успокоился Ханамаки. — Боишься преимущество потерять?       — Кита-чан, почему "Ива-чан"? — наконец отмер Иваидзуми, отмахиваясь от всё ещё тыкающего его пальцем в плечо Тоору, — почему не "Иваидзуми"?       — Ива-чан, тебя что, ЭТО так шокировало, что ты пропустил блок?! Ути девственный мой цветоч...— Оикава, попытавшийся пошатать Иваидзуми за плечи, видимо чего-то не рассчитал ни с действием, ни с комментарием, потому что рот ему тут же закрыла лапища Хаджиме. Вторая легла кудрявому на затылок, чтобы вырваться было сложнее.       — Но Оикава же тебя так называет, да и я сегодня тебя уже так называла и ты, вроде, был не против, — растерялась я, запоздало вспоминая, что в Японии свои заморочки на тему как к кому обращаться и в каком порядке, — прости.       — Да нет, ничего страшного, называй так... если удобно, — помотал головой Иваидзуми и тут же с возмущенным воплем отпустил Оикаву, тряся рукой, которой чуть ранее зажимал пасть болтливого товарища, — фу, блин! Тупокава, слюни!       — Можно подумать я сейчас испытал неземное удовольствие, облизывая твою грязную ладонь, — демонстративно отплёвываясь возвестил Оикава, уворачиваясь от традиционного подзатыльника.       — Антисептик дать? — предложила я, сдерживая улыбку и покачивая ведром.       — Зачем? — не понял Оикава.       — Рот прополощешь, а то там микробы, все дела, — милостиво пояснила я. Оикава закатил глаза. Ханамаки в очередной раз радостно захихикал, а я, как обычно не сумев вовремя остановиться, продолжила перечислять возможные последствия, — а вдруг Иваидзуми ядовит, как колорадская жаба, и мы тебя потеряем?       — Кита-чан, твой отец работает в эротическом жанре, а ты, походу, в жанре ужасов планируешь? — глядя на вытянувшуюся рожу Оикавы, счастливо хихикал по другую сторону сетки Ханамаки.       — Теру-чан, о какой услуге ты хотела попросить? — смущённо влез в нашу милую беседу Хаджиме. Судя по его решительному виду, человек в его душе победил японца.       — Наберёшь воды? — я протянула Иваидзуми ведро, — у меня есть подозрение, что я его не дотащу в целости и сохранности. Ну, зная себя, дотащу, конечно, но точно не с первого раза.       — Не понял, — встрепенулся Оикава, — когда это вы успели так сблизиться, что вы вдруг Ива-чан и Теру-чан?       — А мы с ним бро по травме, — нашлась я, не совсем понимая, чего Иваидзуми такой красный, а Оикава недовольный, и слегка похлопала ладонью по своему затылку — шишка, приобретённая при схожих обстоятельствах и от одного источника, очень сближает. Ты не знал?       — Даже не догадывался, — насмешливо фыркнул Оикава, пиная мячик и подкидывая его мыском прямо себе в руки, как заправский футболист.       Иваидзуми, молча и глядя куда-то в себя, забрал у меня ведро и покорно пошлёпал в сторону выхода.       — Погоди, э, — оживился Оикава, складывая ладони рупором, — Ива-чан, ты что, бросаешь меня одного против двоих?!       Иваидзуми, не отвечая и не оборачиваясь, махнул рукой и вышел из зала. Оикава недовольно наморщился и покосился на меня:       — Ну, чего опять? — вопросила я, складывая руки на груди и демонстрируя полную боевую готовность к очередным препирательствам.       — У тебя действительно талант всё усложнять, — расплывшись в улыбочке и с каким-то странным намёком приподнял брови Оикава, — из-за тебя мне придётся играть одному, пока Иваидзуми не вернётся.       — Ничего, — легкомысленно отмахнулась я, игнорируя непонятный намёк, — ты же хвастался, что классный, вот и вперёд и с песней, доказывай им.       И, развернувшись, пошла обратно в подсобную комнату, полная решимости разгрести её именно сегодня. О том, что я насмерть засмущала несчастного Иваидзуми, в очередной раз забыв, что я в Японии, а не в России, где всё гораздо проще, я решила пока не думать. Тем более, что Иваидзуми, вроде, был и не сильно против.

***

      Следующий час я была слишком занята, чтобы следить за тем, что происходит в зале, ибо старательно сортировала мусор из подсобной комнаты по выпрошенным у школьной уборщицы пакетам и с высунутым языком отдраивала освобождённые полки. Пол был превращён в минное поле, заваленное всем, чем можно и нельзя, но меня это никак не смущало. Иваидзуми ещё несколько раз покорно ходил за водой, а сунувшийся в подсобку Оикава с шутливыми возмущениями на тему того, что я отвлекаю игроков и предложением посидеть за компанию в тёмной комнате с неотразимым ним, получил по лицу мокрой мочалкой. Причём офигели мы с ним в тот момент оба, потому что я не ожидала от себя такой меткости, а Оикава, судя по всему, не ожидал, что в него чем-то кинут. Вовремя вернувшийся Иваидзуми с ведром за шкирку утащил обратно в зал горестно причитающего о том, что его тут не любят и не ценят, Тоору.       Я, покачав головой, продолжила свой каторжный, но отчего-то ни капельки не раздражающий труд. Несколько раз ко мне в подсобку кто-то заглядывал, предлагая помощь, но я лишь отмахивалась, старательно ликвидируя грязь и мусор. Позже заглянули второгодки чтобы сообщить, что они закончили. Кажется, в какой-то момент заглядывали и Иваидзуми с Ханамаки, но я опять же была слишком занята.       На исходе второго часа, я, проведя мокрой рукой по лбу, с гордостью оглядела дело рук своих. Идеально вылизанное помещение с разложенными по полкам нужными принадлежностями радовало глаз чистотой и порядком. Чёрные мусорные пакеты в количестве четырёх штук, забитые под завязку, стояли в рядок подле стеночки у выхода. Вызывать кого-то, чтобы их оттащили к мусорным бакам, я не стала, завтра спрошу Мизогучи-сенсея, нужно ли это, а уж потом заставлю кого-нибудь выкинуть. Вдруг этот хлам тут не просто так хранился?       Вместе с гордостью за проделанную работу пришла и запоздалая усталость. Я посмотрела на окошко, которое не стала мыть, и, махнув рукой, решила отложить это на другой день. Трудовой энтузиазм, с которым я начинала уборку, тоже сошёл на нет. Выглянув в зал, я обнаружила там только кучу мячей и Оикаву, который тренировал подачу. Постояв у стены и понаблюдав за его разбегами и прыжками, я поймала момент, когда мячи в тележке закончились, и окликнула юношу:       — Оикава, а куда все делись?       — Ушли, — откликнулся кудрявый, с до смешного блаженной улыбкой собирая мячи и таща за собой тележку.       — А ты домой не собираешься?       Оикава забросил в тележку очередной мяч и, судя по лицу, не хило так озадачился тем, что заночевать тут не удастся:       — Собираюсь, но позже.       — Ты в курсе, что я не могу покинуть зал, пока тут остаются люди?       — В курсе, я же подсмотрел твои заметки, — кивнул Оикава, подбрасывая мячик в руках, — ты меня выгоняешь? А я думал ещё часик-полтора потренироваться...       — Да-а-а... нет, наверно, не выгоняю, — я неловко передёрнула плечами, подмечая, насколько умильно просящая мордаха в этот момент у одноклассника, — но при одном условии тогда.       — При каком?       — Полы в зале перед уходом протираешь ты.       — Идёт, — радостно кивнул кажется всерьёз осчастливленный моим ответом Оикава, — значит, ещё часик-полтора?       — Да, пожалуйста, развлекайся, — кивнула я и пошла к выходу.       — А ты куда? — нагнал меня вопрос Тоору уже возле двери.       — За вещами, посижу тут, домашку поделаю, чтобы время не терять, — ответила я, оборачиваясь.       — О! Мои тогда прихвати! — попросил Оикава, закидывая последний мяч в тележку и целенаправленно таща ту за угол к краю поля.       — Зачем?       — Закроем зал и сразу домой пойдём.       — А переодеваться ты не планируешь?       — Зачем? Всё равно же домой идём, или тебя смущают мои прекрасные ноги в этих восхитительных шортиках? — Оикава крутанулся вокруг своей оси, красуясь, запнулся об свои "прекрасные ноги" и едва не рухнул на тележку с мячами, в последний момент удержав равновесие.       — Чего? — слегка опешила я от его демонстративной наглости, но захихикала, глядя на его неудавшийся балет во славу себя любимого.       — Не буду переодеваться, не вижу смысла, — ответил Тоору, вставая на позицию с мячом.       — Ладно, дело твоё, — сдалась я. В конце концов, какая мне разница, в каком виде он пойдёт домой? И действительно, какой смысл переодеваться в школьную форму, если нам, опять же, всё равно домой, а не в школу на занятия?       За закрывающейся дверью спортзала раздался звук удара по мячу. Я постояла на улице, вдыхая слегка прохладный и свежий, после захламлённой подсобки, воздух и решительно направилась к основному школьному зданию, вспомнив, что свой скейтборд я вчера так и не забрала у директора.

***

       Директор, как ни странно, отдал мне скейтборд без долгих душеспасительных проповедей, единственное что попросил в таком виде по школе особо не разгуливать и не подрывать престиж учебного заведения, пусть и в не учебное время. Я, прижимая к себе трогательно любимую доску, покаянно кивала, само собой уже не слушая мудрого взрослого.       Выйдя на улицу и воровато оглядевшись, я таки бросила доску под ноги, радостно на неё вскочила и несколько раз коснувшись толчковой ногой асфальта, поехала по идеально ровным дорожкам школьной территории в сторону тренировочного зала, сокращая время в пути.       Забрав из женской раздевалки свои вещи и тоже поленившись переодеваться (дурной пример всё-таки заразителен), я, на всякий случай постучав в мужскую раздевалку и не получив ответа, заодно забрала и вещи одноклассника, непочтительно затолкав его школьную форму в сумку. После чего, обвесившись сумками крест на крест, вернулась в тренировочный зал.       Оикава, в очередной раз собирающий мячи, на секунду оторвался от своего увлекательного занятия, обозрел меня изумлённым взглядом и заржал.       — И чего смешного? — сгрузив сумки и скейтборд у стеночки возле лавочки, я недовольно оглянулась на веселящегося парня.       — Ты как Бильбо Бэггинс, собравшийся в поход, — отсмеявшись произнёс Тоору, вновь возвращаясь к своему прерванному занятию по сбору мячей.       — Тебе ещё не надоело? — я кивком указала на разбросанные мячи.       — Нет, — мгновенно отозвался Оикава и настороженно уточнил, — а тебе?       — Нуу-у-у, — потянула я, извлекая мобильный из кармана и глядя на время, — видимо, пока ещё нет.       — Славненько! — кивнул Оикава, толкая тележку к краю поля.       — Славненько, — согласилась я, плюхаясь на пол, приваливаясь спиной к стене и доставая учёбник и тетрадь из сумки.

***

      Я как раз расправилась с заданием по английскому и устало потёрла кулаками глаза, когда в зале стихли звуки ударов по мячам, а мне на колени, прямо поверх тетради и учебника, плюхнулась голова Оикавы, который, дирижируя полупустой бутылкой воды, радостно сообщил:       — Я почти утомился! Я умираю, но я счастлив!       — А не мог бы ты почти утомлённо умирать от счастья где-нибудь в другом месте? — недовольно проворчала я, выдёргивая из под его головы тетрадь с учебником, чудом не надорвав страницы за которые потянула.       — Конечно нет, тут же так удобно, — хитро прищурился Оикава, открывая бутылку, — а ты против?       — Представь себе, — я убрала учебник с тетрадкой в сумку и наградила наглого одноклассника порицающим взглядом, эффекта это никакого не произвело, поскольку он, приложившись к бутылке, блаженно зажмурился, словно там была не вода, а что покрепче и повкуснее, — погоди, я, кажется, догадалась, это такая изощрённая месть за то, что я использовала твою ногу как лавочку?       — Ну, вообще-то нет, — закрывая бутылку и вытягиваясь на полу в полный роcт, ответил Тоору, — мне просто захотелось.       — А ты всегда делаешь то, что тебе хочется?       — Ага, — кивнул Оикава, — а ты нет?       — Представь себе, многие так не делают.       — Да знаю я, — "признался" Оикава, — и мне их очень жаль.       — Жалельщик, блин, — фыркнула я, отползая в сторону и лишая его возможности использовать мои колени как подушку, — готов идти домой?       — Ну, вообще-то нет, — не выказывая никакого расстройства от потери "подушки", Оикава перетёк в сидящее положение, — хотел попросить тебя мячик мне покидать.       — Слушай, откуда в тебе столько энергии, а? Ты же только что сказал, что утомился и умираешь.       — Уже отдохнул, — лучезарно улыбнулся Оикава, — ну, так что, покидаешь мне мячик?       — Почему у меня такое ощущение, что ты нагло пользуешься моей лояльностью к себе как к новому другу? — задалась я риторическим вопросом, поднимаясь с пола и протягивая ему руку.       — Потому что это так и есть? — ухмыльнулся Оикава, но, споткнувшись об мой выразительный хмурый взгляд, неуверенно попытался исправиться. — И потому что ты добрая, да?       — Будем считать, что я тебе поверила, — кивнула я. Тоору поднялся, уцепившись за мою руку, хотя, подозреваю, что он бы и без этого жеста прекрасно встал. Увы, порой моя привычка предлагать помощь, где она нужна и нет, оказывалась сильнее здравого смысла. — Рассказывай, что делать.       — Смотри, — моментально оживился Оикава, беря меня за плечи и ведя перед собой на волейбольную площадку к стоящей подле сетке тележке с мячами, — встаёшь сюда, а потом... стоп. Как нам будет удобнее делать?       — А?       — Ты будешь подкидывать просто руками или можешь принять пас и накинуть мячик как положено?       — Чего?       — Ой, ну, смотри, — терпеливо начал пояснять Оикава, — два варианта у нас. Первый: ты стоишь у сетки и кидаешь мячик вверх. Вариант второй: я кидаю тебе мячик, а ты делаешь пас над сеткой.       — А тебе как будет удобнее? — почесывая затылок и с трудом подавив зевок, поинтересовалась я. В волейбол я играть умела и любила, но, по большей части, на любительском уровне и чисто ради удовольствия. Как я сегодня успела уяснить, школьный волейбол в России и в Японии это две совершенно разные вещи.       — Мне было бы удобнее, если бы ты не засыпала ещё минут тридцать, — усмехнулся Оикава, — давай попробуем вариант с пасом, он всё-таки как-то роднее и удобнее, если не получится, будешь просто кидать.       — Окей, — согласилась я, потирая руки друг об друга чтобы разогреть холодные пальцы, — а принимать снизу или сверху?       — Как тебе удобнее, — Тоору отошёл, волоча за собой тележку, взял мяч и вопросительно глянул на меня, — готова?       — Тип того.       — "Тип того" — плохой ответ, — недовольно наморщился мой оппонент, — тут либо да, либо нет. Чётенько отвечай, пожалуйста, на вопросы, когда на поле стоишь.       — Ну, положим, да, — закатила я глаза.       — Ну, положим, я кидаю, — усмехнулся Оикава, отдавая мне пас.       Приняв мяч сверху, я дала пас над сеткой, стараясь послать его не высоко и не низко. Не, ну а вдруг не допрыгнет? Оикава, разбежавшись, подпрыгнул и с силой отправил мяч за сетку. Я с трудом подтянула отвисшую челюсть, не понимая свою собственную реакцию. Я же уже всё это уже видела, причём как на видео, так и в живую. Что у него за талант такой, восхищать одним своим присутствием? Или это у меня в голове что-то сломалось?       — Ну, сойдёт, — снисходительно похлопал меня по плечу Оикава, хваля то ли себя, то ли меня, то ли нас обоих, — только это, Теру-чан, расслабь пальчики и давай посильнее, чтобы повыше.       — А, ну, то есть, для тебя я теперь Теру-чан?       — Если тебя и Иваидзуми сумела так сблизить шишка на затылке, полученная от меня, — Оикава вернулся на позицию, беря в руки очередной мяч, — то смею предположить, что наши посиделки в шкафу тем более позволяют мне к тебе так обращаться.       Я, почувствовав, как от воспоминаний вспыхнули щёки, предпочла промолчать, дабы меня в очередной раз не обвинили в провокациях. Оикава, насмешливо покачав головой, вновь подкинул мяч, приняв который я постаралась честно пасануть повыше. Прыжок. Удар.       — А теперь вот так же высоко, но побыстрее, сможешь?       — Понятия не имею.       — Ну, давай хотя бы попробуем.       — Ладно, — проворчала я.       Спустя двадцать минут бесконечных пасов, я пришла к выводу, что волейбольные тренировки это дико уныло. Смотреть на игру или участвовать в ней всё-таки как-то интереснее, там есть азарт. В тренировках же есть только уныние и бесконечная отработка одного и того же. В чём кайф мне не понятно совсем. Единственное, что я могла сравнивать с волейбольной тренировкой, это скейтбординг. Где ты тоже из раза в раз повторяешь одни и те же движения, пока не приземлишь трюк. Но там наградой является именно удачно выполненный трюк и блаженное ощущение доски под ногами, а не асфальта под задницей. А в волейболе что? У него же и так, вроде, всё получается.       Счастливо бегающий туда-сюда Оикава, после каждого паса объясняющий, как было бы лучше, вообще вызывал у меня недоумение. А его периодические вопросы по поводу "ручки не болят?", "не устала?" в конце концов даже начали слегка раздражать. Я, конечно, понимаю, что внешне на супервумен совсем не тяну, но и совсем уж слабачкой не являюсь, хоть и очень люблю таковой прикидываться, что с моими внешними данными совсем не сложно. И, опять же, скейтбординг, между прочим, пусть и не официальный, но таки спорт и далеко не для благородных девиц. Да и махов руками там достаточно делается во время трюков...       ...Ах, ну да, он же не в курсе. А, увидев доску, скорее всего решил, что я, как и многие, использую её исключительно для передвижения.       Заблудившись где то в своих мыслях, я запоздало приняла пас, вернее, упустила мяч, и разогнавшийся Оикава с трудом затормозил у сетки, едва не просочившись сквозь неё. Я виновато посмотрела на одноклассника, разводя руками и как бы говоря "ну, прости, чувак, всякое бывает, я исправлюсь".       — Ладно, — нехотя произнёс он, видимо с трудом принимая правильное и нужное решение, — давай собираться.       — Наконец-то устал? — я пинком отправила мячик Оикаве, который без видимых усилий остановил оный и тем самым классным футбольным пинком заставил его подскочить и прыгнуть в руки.       — Слегка, — улыбнулся он и красивым баскетбольным броском метко закинул мяч в тележку для мячей, — слабо?       — Ты такой талантливый, что аж жуть берёт, — усмехнулась я, поднимая мяч и, прицелившись, совершая бросок. Мяч поскакал по полу.       — Перелёт, — откомментировал Оикава, подбирая следующий мяч и легкой волейбольной подачей закидывая оный в тележку, — а так сможешь?       — Ты не боишься, что в попытках повторить за тобой, я не закину ни одного мяча, а ты их так все соберёшь сам? — уточнила я, тоже поднимая мяч и примеряясь закинуть его в тележку подачей снизу.       — Не особо, — Оикава поднял мяч и кивнул мне, — зато так нудный сбор мячей превращается в весёлую забаву.       — Как скажешь, — я подбросила мячик. Удар вышел слабоватым, но мяч таки оказался в тележке. Я победно вскинула руки над головой. — Съел?       — Что съел? — невозмутимо отозвался Оикава, демонстрируя мне, что закинуть мяч в тележку подачей снизу для него совсем не проблема. — Я тоже так могу.       — А как ещё можешь? — живо заинтересовалась я, поднимая мяч и кидая его однокласснику. Тот, в свою очередь, поймав спортивный снаряд, задумчиво покрутил его в руках, что-то прикидывая, и повернулся к тележке спиной, на что я не удержалась от скептического замечания. — Ой, да ладно, с первого раза точно не забросишь.        Оикава наподдал по мячику кулаком снизу и продемонстрировал мне тот самый V-образный жест, означающий победу. Ещё и язык высунул, поганец, подмигивая. Мяч попал ровнёхонько в тележку.       — А так слабо? — поднимая очередной мяч пинком и кидая мне, насмешливо пошевелил он бровями, делая шутливый приглашающий жест в сторону тележки.       — Не хочется признаваться, но слабо, — не стала даже пробовать я, вновь кидая мячик, как баскетбольный, и снова мимо тележки.       — Да, над точностью тебе ещё работать и работать, — усмехнулся Оикава, ловя мяч от меня, — не быть тебе, Теру-чан, — бросок, ленивый взмах, лёгкий удар, мяч в тележке, — баскетболисткой.       — Между прочим, тренер сказал, что тебе в твоих подачах стоило бы уделить больше внимания контролю, чем силе, — мстительно припомнила я рекомендации тренера игрокам, которые мне пришлось днём конспектировать, — так что с чистой совестью могу сказать "уж кто бы говорил".       — О, ты не только записывала, но и запоминала? — приятно удивился Оикава, закидывая очередной мячик в тележку.       — А куда деваться, — пожала я плечами, тоже пытаясь закинуть мяч в тележку, но в очередной раз промахиваясь, — как бы мне ни хотелось увернуться от знаний и чужих слов, а они всё равно прилипают.       — Слушай, давай покажу как надо, — не выдержал Оикава, когда я в очередной раз промахнулась и когда мяч на поле остался всего один.       — Думаешь, мне поможет? — насмешливо поинтересовалась я, потягиваясь и упираясь ладонями в поясницу.       — Если я в состоянии обучить чему-то своего маленького племянника, значит я в состоянии научить кого угодно и чему угодно, — уверенно произнёс Тоору, поднимая мяч и подходя ко мне, — давай-ка, попробуем.        Я покорно взяла мяч и подняла руки, готовясь к баскетбольному броску. Оикава, критически оглядев мою стойку, решительно принялся наводить порядок.       — Подвинь назад, — сообщил он, мягко постучав мыском кроссовка по моей левой ноге, — удобнее, когда стопы находятся на одной линии, и выпрямись, с твоим ростом горбиться вообще грех, — обойдя меня со спины, он похлопал меня меж лопаток, заставляя выпрямиться, — теперь, локти полусогнуты, ага, мяч на уровне груди, — Оикава, взявшись за мяч, поверх моих рук, поправил позу, от чего мне как-то резко стало не по себе, но прежде, чем я успела заострить на этом внимание, руки исчезли, — а теперь, — он появился сбоку, показывая как надо с воображаемым мячом, — плавным круговым движением, глядя на цель, проводи мяч вдоль тела, делая шаг вперёд, и, за счёт движения кисти, придавая мячу обратное движение, кидай. И помни, тело и руки должны сопровождать полёт мяча.       Ни черта не поняв, но честно постаравшись следовать всем инструкциям, я сделала бросок и внезапно попала в тележку.       — Офигеть, тебе бы преподавателем работать, — поражённая собственным успехом, похвалила я одноклассника, который, в свою очередь, несколько раз хлопнул в ладоши, одобряя бросок, — гениально объяснил.       — Гениально объяснил я как раз потому, что я далеко не гений, — с некоторой грустью отозвался Оикава.       — Почему?       — Потому что, чтобы быть таким классным, мне пришлось много над этим работать.       — А гении, по-твоему, совсем над собой не работают?       — Так, — хлопнул в ладоши Оикава, уходя от не очень приятной, по всей видимости, темы, — толкай тележку в подсобку, я займусь полом, как и обещал.       — Собой протрёшь или всё-таки из подсобки швабру возьмёшь? — улыбнулась я, позволяя ему уклониться от беседы на тему "гениальности", но пометочку мысленно, на будущее, что об этом надо бы разнюхать, делая.       — Могу и собой, или частью себя, например, вот так! — согласился Тоору, стаскивая с себя футболку и оставаясь в одних шортах, — зрелище будет явно неплохое.       При виде Оикавы топлес, я на некоторое время окаменела, не в силах справиться единовременно с приступом паники и любопытства, и вцепилась в несчастную тележку, как утопающий в спасательный круг. Глаза помимо воли полезли на лоб, челюсть не эстетично отвисла. Отворачиваться и делать вид, что я не смотрю, было поздно, оставалось только воспользоваться преимуществом моих "больших" глаз и хорошего зрения, изучив представленный к рассмотрению экспонат.       Экспонат, кстати, прекрасно осознающий, какое впечатление он производит на неподготовленного зрителя, поднял руки вверх и со вкусом потянулся, запрокинув голову назад. Я едва справилась с непроизвольной остановкой сердца, кажется, отец такое состояние называл "женский восторженный микроинсульт". Сглотнув непроизвольно набежавшую слюну, я кончиками пальцев постучала себя по щеке. Не хочется, конечно, признавать, но ведь хорош. Весь такой стройный, подтянутый, рельефный, с широкими плечами и узким тазом. Вот отец, кстати, очень любит такие типажи рисовать. А я очень люблю такие типажи рассматривать. А тут живой и не нарисованный...       — Оикава, оденься, а? — попросила я, убедившись, что в состоянии пережить стоящего рядом полуголого парня (и, само собой, как следует всё рассмотрев). — А то я сейчас от восторга в обморок упаду.       — Серьёзно? — хитро прищурился он, занимая наиболее выгодную позу и упираясь руками в бёдра. — Признаёшь, что я хорош?       — Возможно, — неопределённо ответила я, мстительно добавив, — но ты об этом всё равно не узнаешь.       — Какая потеря, моё сердце разбито, — театрально приложив руку ко лбу в жесте супервыразительной скорби, с надрывом простонал этот актёр погорелого театра.       — Ладно, ты тогда пока сердце склеивай, а я за шваброй схожу, — согласилась я, нехотя отворачиваясь от его великолепия и направляя свои стопы в сторону подсобной комнаты, — Оикава, слушай...       — Ась? — раздалось у меня за спиной.       — А то, что ты сделал, можно считать провокацией? — невесть зачем спросила я, быстрее, чем мозг успел донести до меня мысль, что это не самое мудрое, что я могу озвучить сейчас.       — Не "можно", а "нужно", — насмешливо уточнил Тоору. Я закатила глаза, даже несмотря на то, что ему этого со спины было не видно, и потопала, наконец, в сторону подсобной комнаты, толкая перед собой тележку с мячами.       Уверенности в том, что я понимаю, чего от меня хочет Оикава Тоору, не было. Слишком многое мне предстояло обдумать. И лучше бы обмозговать это в тандеме с отцом, желательно, предварительно выбив его из режима отца-извращенца в режим отца-друга.       Так и сделаю. Как только домой вернусь.

***

      Кто бы ответил мне на вопрос, что сложного быстро пробежаться по залу с широкой шваброй предназначенной для протирания полов? Казалось бы, ничего. Однако, Оикава Тоору всего за десять минут убедил меня в том, что протирание полов может стать непосильной задачей, если этим занимается идиот. Часть зала он осилил без каких-либо проблем, а вот дальше ему, видимо, стало скучно или захотелось потянуть время, потому что он начал заниматься чем угодно. Я, стоя у выхода и сложив руки на груди, терпеливо смотрела, как он изобразил со шваброй пламенное танго, спел в оную "All u need is love" небезызвестных битлов, как провальсировал со шваброй от начала и до конца зала, а потом, изобразив человека, которому в грудь попала стрела, рухнул на пол и зачитал какой-то малопонятный монолог на тему "я умираю, передай волейбольному мячу, что я любил его, а Иваидзуми, что я достану его даже с того света" и затих.       — Оикава, ты, блин, реально Тупокава, — недовольно ворчала я, пересекая зал и поднимая швабру. Тоору, старательно симулирующий последние две минуты (пока я выжидала, когда ему надоест придуриваться, и не дождалась) смерть, приоткрыл один глаз, — вставай уже, так и быть, полы я дотру сама.       — Давай вместе? — предложил одноклассник, открывая уже оба глаза, но не торопясь подниматься с пола.       — Это как? — повелась я.       — Ты трёшь, а я оказываю тебе неоценимую моральную поддержку! Ай, эй! Ты что делаешь!!!       Не оценив предложение Оикавы по достоинству, я попробовала подвинуть его при помощи швабры, а когда не получилось, попыталась втереть его ноги в пол. Одноклассник, спасая свои конечности, попытался уползти, встав на четвереньки, но потом передумал и, развернувшись, стоя на коленях, вцепился в швабру.       — Грязь с пола убираю, — мстительно пыхтя, проинформировала его я, перетягивая швабру, как канат. Хотя Оикава особо и не старался что-то там тянуть. Просто удерживал, а потом, с мерзкой ухмылочкой и мерзопакостным хихиканьем, отпустил, широко разведя руки в стороны. Я, не удержав равновесия, плюхнулась на задницу, прижимая к себе швабру, как знамя победы. Очень сомнительной победы. — Ну и вот зачем? — недовольно поинтересовалась я, тоже не торопясь вставать.       — Просто, — пожал плечами Оикава, — чтобы весело было.       — Насколько же примитивные вещи тебя веселят, а, — опираясь на швабру поднялась я.       — А тебя не веселят?       "Веселят", — подумала я, — "но фиг я тебе об этом скажу".       Моё желание упираться и делать всё наперекор не хило так смущало меня саму, если честно. Особой привычки упираться и противоречить на пустом месте и без причины я за собой ранее никогда не наблюдала, но сегодня оно било через край. Может это происходит потому, что день был такой непривычно насыщенный и мой организм теперь в стрессе?       — Теру-чан, прекрати делать такое скорбное лицо, тебе не идёт, — Оикава тоже поднялся и, отобрав у меня швабру, продолжил протирание пола по собственному почину и без театральщины.       — Это моя фраза, между прочим, — очнулась я, глядя в спину одноклассника.       — Запатентованная, я так полагаю? — не остался в долгу Тоору.       Я скрестила руки на груди. Ответить было нечего.

***

      Поехать домой на доске, как и планировалось, мне не удалось. Оикава, не оценивший мой порыв, отобрал доску, заявив, что либо мы идём вместе, либо едем вместе. Я, припомнив, как можно вдвоём ехать на скейте по принципу самоката, решила придержать этот способ передвижения на какие-нибудь другие времена и с другим человеком, объяснив это себе тем, что убивать перспективного игрока своего волейбольного клуба на второй день знакомства это слишком, Мизогучи-сенсей наверняка будет мной недоволен.       Пришлось смириться и топать рядом с кудрявым извергом, расхваливающим закат, который и впрямь был хорош. Если бы не нарочитая радость и громкость идущего рядом одноклассника, прогулка могла бы быть весьма романтической. Как в каком-нибудь аниме. Но нет, рядом со мной шёл не тихий и влюблённый одноклассник, а громкий, надоедливый и вообще малопонятный Оикава Тоору.       И дошли бы мы то точки расставания за железнодорожным перегоном без приключений, спокойно беседуя про волейбольчик и таинственные русские пирожки, к обсуждению которых мы съехали каким-то совершенно неведомым образом (причём Тоору о пирожках знал только то, что они должны быть из теста, горячие и, вроде как, с начинкой), да видно мир решил, что впечатлений мне сегодня за день не хватило и надо бы додать.       Когда мы проходили мимо окольцованной пышными, ровно остриженными кустиками детской площадки, на нас с инфернальным воплем выскочила парочка явно стукнутых мужиков. Причём, не ожидавшие такой подставы от безопасного, казалось бы, маршрута, мы с Тоору одинаково тонко завизжали, с той только разницей, что Оикава ещё при этом умудрился вспомнить, кто из нас двоих предполагаемый мужик, а значит защитник, и запихнуть меня себе за спину.       Старательно завывающие на два голоса мужики, размахивающие руками, как ветряные мельницы, один повыше и покоренастее, другой потоще и пониже, с бумажными пакетами на головах, на которых были намалёваны жуткие ухмыляющиеся демоноподобные хари, постепенно убавляли звук, глядя на нашу реакцию, а под конец начали натурально рыдать от смеха в обнимку.       Я оправившись от первого испуга, высунулась из-за спины Оикавы, подозревая худшее. Тот, тоже прекратив визжать, теперь взирал на мужиков с таким лицом, словно он благородная дама, узревшая на подоле платья нечистоты.       — Пап? — неуверенно окликнула я, опознавая удушливый цветочный запах его любимого одеколона и дурацкий голубой галстук в зубастую ромашку, который он упорно одевал под дорогой деловой костюм на все важные встречи, видимо, чтобы люди не дай бог не перепутали его с нормальным человеком.       — Ты ошиблась, дева младая, — задыхаясь от смеха, ответил мне пакет с галстуком, — я страшное чудовище, что требует мзду у идущих дорогой сей. Душа или злато, чем откупитесь за жизнь свою?       — Во-во, как боженька задвинул, — согласилось второе чудовище, одетое поскромнее, а именно в чёрную футболку без каких-либо надписей и такие дранные джинсы, увешанные цепями и скреплённые булавками, словно его стая собак гнала от Токио до Мияги. На ногах у чудовища были практичные, но исконно русские военные берцы.       Я решительно дошла до "чудовищ", отпихнув в сторону в конец прибалдевшего Оикаву и сдёрнула пакет с головы "чудовища в костюме", под ним, как и ожидалось, оказалась красная и донельзя счастливая физиономия моего отца. От которого с трудом, но всё же улавливался запашок чего-то алкогольного. Второе чудовище, показало свой истинный лик без моего участия и оказалось моим названным дядей и лучшим другом моего отца, Ханабэ Сё. Высокий, пирсингованный по самое не хочу (два прокола правой брови, три нижней губы, два верхней, щека, и оба уха по всей кромке), с неаккуратными и сухими волосами, в этот раз выкрашенными в тёмно-синий цвет (пару месяцев назад его шевелюра была огненно-красной) и очень узкими, словно закрытыми глазками был в нашем доме гостем частым и, стоит признать, что желанным. Сё был старше моего отца на шесть лет и являлся тем самым взрослым другом, который когда-то не дал непутёвому Хироши пропасть на пути становления своей личности.        За тринадцать лет своей жизни в России, я видела его всего раз пять, в отличии от отца, который старался приезжать раз в несколько месяцев и как минимум на неделю, но каждый раз Ханабэ Сё умудрялся познакомиться со мной заново и полностью расположить к себе. Общение в Японии у нас тоже не сразу пошло гладко, но всё же со временем вошло в нужное русло, так что в принципе, я могла с уверенностью говорить, что среди взрослого населения Японии у меня есть два верных и хороших друга. Отец и дядя.       — И что за фигня? — грозно вопросила я, потрясая перед лицом хихикающего бати его импровизированной маской.       — Да мы с Сё-чаном чет встретились, "Сансару" хотят экранизировать, а его поставили ведущим аниматором, ну и мы, за встречу, за успех, так сказать, за сотрудничество, — бестолково повинился отец и не иначе как в порыве творческого восторга и родительской нежности, прижимая меня к себе и тюкаясь в неудачном поцелуе мне носом в макушку. Причём вырываться было бесполезно, поддатый батя на тропе любвеобильности это бронированный трактор на оживлённой городской улочке. В том смысле, что переедет и не заметит.       — Тэ-чан, как же давно я тебя не видел, а-а-а-а, — подключился к обнимашкам дядя, наваливаясь на меня со спины и разом обнимая и меня и отца. Я почувствовала, как меня сдавливает и плющит от всепоглощающей любви двух не очень трезвых мужчин.       — Па-а-ап, воздухаа-а-а! — захрипела я, стуча ладонью по спине отца, как боец, признающий своё поражение.       — Воздуха, возду-у-ха-а-а-а, — радостно пропел батя, таки отпуская меня, дядя, впрочем, тут же воспользовался моментом и, обхватив меня вокруг туловища, поднял и покружил, как дитё любимого плющевого мишку. Я покорно обвисла, позволяя взрослому мужику обращаться со мной как ему угодно. Объяснять Ханабэ, что мне шестнадцать и я взрослая было бесполезно. Этот мужик отличался особым упорством в своём желании тискать меня за щёчки, таскать за ручку и всячески опекать и переплюнуть его в этом деле мог только мой отец. Возможно, сказывалось то, что своей семьи у Сё не было, поэтому он так активно любил нас с отцом и, собственно, своей семьёй и величал.       — А я к вам на недельку-у-у приеха-а-ал, — радостно вещал Сё, продолжая кружиться, причём с опасным креном на левую сторону, — у меня отпу-у-уск!       — Ты рада? Рада? — скакал вслед за движением нашей карусельки отец.       — В экстазе, — привычно отозвалась я, понимая, что ещё чуть-чуть и меня начнёт мутить.       — А я Оикава Тоору, и я тоже рад, — неожиданно решил обратить на себя внимание одноклассник, видимо полностью оправившийся от первого шока и разобравшийся в ситуации. Хотя я бы на его месте сделала ноги куда подальше от такой странной компашки. Но, по всей видимости, инстинкт самосохранения ему отбило на волейбольных тренировках мячиком.       Мои родственники мигом прекратили изливаться в восторгах и, замерев, единодушно-подозрительно уставились на улыбающегося Оикаву. Улыбка Тоору дрогнула, но не померкла.       — А это у нас кто? — обратился ко мне отец, тыкая пальцем в одноклассника.       — Одноклассник, пап, — с тяжёлым вздохом призналась я.       — Эт который её вчера провожал? — уточнил дядя, ставя меня на землю, но не выпуская из своих цепких рук.       — Пап, ты что, опять всё дяде Сё пересказал? — возмутилась я, представляя, что могут сотворить и наговорить в тандеме мангака, специализирующийся на хентае, и аниматор, специализирующийся на на нём же родимом.       Отец с невинным видом пожал плечами и вновь уставился на Тоору:       — Так ты провожал или нет? Отвечай правду, правду и ничего кроме правды! — отец эффектно закинул галстук себе на плечо и обличающе ткнул пальцем в сторону растерявшегося от такого напора Оикавы.       — Я, — решился на ответ Оикава и, ручаюсь, тут же об этом пожалел. Батя, засучил рукава рубашки, выставляя на всеобщее обозрения свои якудзаподобные татуировки, шагнул вперёд, извлекая из нагрудного кармана очки и, нацепив их на нос, вплотную приблизился к своей жертве. Степень психологического давления на несчастного Тоору зашкалила.       — Слушай, а ничего такой, симпатичный, — придирчиво изучив смазливую физиономию одноклассника, вынес свой вердикт отец и обернулся к дяде, — что скажешь?       — Ну, да, эффектненький, — кивнул дядя, профессиональным взглядом работорговца окидывая Оикаву с ног до головы, — ноги крепкие, руки ничего такие, может ещё и пресс есть, а?       — Дядь! — попыталась я воззвать к благоразумию типа взрослого мужчины, но это как всегда было бесполезно. Сё и Хироши существовали на своей отдельной от всего мира волне.       — Пресс есть? — повторил отец, вновь глядя в глаза Оикаве, который, между прочим, был на голову его выше.       Последующие действия Оикавы ввергли меня в шок, а отца и дядю в восторг, потому что он молча задрал футболку и демонстративно похлопал себя по животу. Вернее, по его отсутствию.       — Отличный экземпляр, одобряю такой выбор! — радостно возвестил батя, показывая мне оттопыренный большой палец.       — Пап, ты ему вчера шею обещал свернуть, — язвительно напомнила я.       — А, ещё успею, — легкомысленно отмахнулся от своих слов отец, панибратски закидывая руку на плечо Оикаве, — пьёшь?       — Нет, — помотал головой Оикава, — мне, как бы, шестнадцать лет и...       — Тю, мы в свои шестнадцать... — перебил его дядя, но я подло ткнула его локтём под рёбра, прекрасно помня истории о разлихой юности отца и дяди, заставив сменить направленность фразы, — ... были очень примерными, но крутыми пацанами.       — А чай пьёшь? — не отстал мой отец.       — Допустим, — аккуратно ответил Оикава, причём, судя по его лицу, ситуация его забавляла дальше некуда и ему было интересно, к чему это всё может привести. Я покачала головой. Зря он так, сам же буквально в пасть к дракону залезает.       — Тогда пошли к нам на чай, у нас сегодня праздник! — решил отец, цепляя меня под локоток и не выпуская Оикаву, с другой стороны от меня пристроился-прицепился дядя. Шансы сбежать равны нулю.       — Пап, какой чай, какой праздник! Нам в школу завтра и ещё уроки делать! — возмутилась я, впрочем, уже без особой надежды на успех.       — Мою мангу экранизируют, это же целое событие! — не сдался отец, уверенно буксируя на себе всю нашу толпу.       — У тебя очень милый отец, — подлил масла в огонь Оикава, — конечно, я с удовольствием составлю вам компанию на вашем маленьком семейном празднике.       — Видишь, он меня милым назвал, — умилился батя, обмениваясь с Тоору улыбочками, — теперь я обязательно обязан его чем-нибудь угостить!       — Пап, уроки!       — Да, господи, сделаете уроки у тебя в комнате, —влез в беседу дядя, у которого по жизни всё тоже было очень просто, — а потом отправишь парня домой.       — Какое "в твоей комнате"! Это же МОЯ комната!       — Тэ-чан, ну, чё ты как маленькая, мы к тебе домой твоего парня тащим, а ты возмущаешься, — вновь отмахнулся дядя, запуская пятерню в волосы в попытке убрать непослушную чёлку куда-нибудь назад.       — Так ты её парень? — вылупился на Оикаву мой отец. — А чего сразу не сказал?       — НЕТ! — попыталась я переубедить этот балаган из невесть почему называющимися взрослыми мальчишек, делающих поспешные выводы, но меня никто не услышал.       — Пока нет, — покачал головой Оикава, хитро улыбаясь мне и укореняя меня в мысли, что он жаждет умереть от моей руки.       — "Пока нет" — хороший ответ, уверенный такой, неторопливый, с заявочкой! — одобрил осчастливленный батя.       — А то! — поддержал его дядя.       "Я тебя закопаю!" — легко читалось в моих глазах, когда я встретилась взглядом с Оикавой.       "Ну, попробуй!" — без слов ответил он мне.